Кто услышит коноплянку - Виктор Лихачев

Приятель, боясь, что Киреев передумает, принес деньги ему на квартиру в тот же вечер. Оба остались довольны. Правда, у любых денег есть одно свойство: они всегда быстро заканчиваются, но Михаил Прокофьевич почему-то не думал, что будет делать, когда эта участь постигнет его "гаражные" деньги. Он просто жил. И еще он ждал нового знака, новой весточки. Где-то подспудно вызревала в его голове простая и радостная мысль: ему суждено выздороветь. Обязательно. Мысль немножко наивная, как было наивным стремление Михаила Прокофьевича долгими вечерами и ночами дома дожидаться знака. В его сознании отложилось: вечером пришел Арсений, ночью выпал из книги листок с тем стихотворением, той же ночью на кухне он пережил удивительные по своей эмоциональности минуты. А вместо всего этого двадцать второго апреля (про себя Киреев отметил: в день рождения Ленина) пришло письмо из тамбовской деревни, где родились его отец и мать. Там до сих пор, в маленьком домике у речки, спрятавшейся в тени огромных ив (в деревне их называли "оскоря"), жило три дорогих для него человека: две бабушки - Анюта и Елена и сын Анюты Иван. Женщины были сестрами. Анюта была женой брата родного деда Михаила Прокофьевича. То есть его отцу она доводилась теткой, но он, сколько себя помнил, называл и ее, и Елену тетками. Тетка Анюта в войну стала вдовой, но замуж не вышла. Вырастила сына. Позже к ней переехала жить младшая сестра, также потерявшая мужа. К сожалению, в отличие от детских времен Киреев очень редко последний раз в студенческие годы - виделся с ними. Но любил он их, наверное, еще и за то, что все они были для него последней связующей нитью с прежней жизнью. Жизнью его отца, матери, его предков. Родители Киреева рано покинули отчий дом, переехав в город, но до конца дней своих хранили глубокую привязанность к своей малой родине. Уже много лет не был Михаил Прокофьевич в Поповке. Московская жизнь затуманила образ деревушки на берегу маленькой, но глубокой Ситовки. Но Киреев помнил и пение сверчка длинными зимними вечерами, и вкус топленого молока, и сумрачный свет лампады... Помнил он и теток - веселых, со следами былой красоты и стати. Помнил Ивана, красивого, но очень несчастного парня. Никакая сила не заставила его жениться, не помогли уговоры и укоры матери и тетки. В деревне одни говорили, что на Ивана наслала порчу его бывшая невеста, другие вспоминали атомную подводную лодку, где служил Иван в молодости. Как бы то ни было, но так и остался он холостяком.

Сначала письмо вызвало некоторое раздражение: его звали в деревню, а Киреев был настроен дождаться "знака" - ведь в его случае счет шел на месяцы. Но затем раздражение ушло, уступив место искренней печали: тетка Лена сообщала, что Анюта при смерти и хочет с ним проститься. Она писала: "Здравствуйте, дорогой наш родственник Михаил Прокопьевич! В первых строках своего письма хочу передать тебе поклон от меня, тетки Анютки, Ивана. Кланяется тебе Зинка Виногушкина, она твоя троюродная сестра, а еще Ванька Сидорин, он тоже тебе троюродный брат, а также бабка Поля. Она на Святки схоронила своего деда. Он дюже болел, с головой у него что-то стало, а потом помер. А у нас тоже не все ладно. Тетка Анютка слегла, говорит, силов никаких нет. А откуда им узяться? Старые мы стали. Ванька пьет. В колхозе денег не платят. За счет хозяйства и живем. Уж и не знаю, что будет. А надысь Анютка и говорит: пущай Мишка приедет. Любила она дюже отца твоего, Прокопия Васильевича. Хочет проститься с тобой. Ты уж приезжай, а то вряд ли когда свидимся. Тетка Лена".

И Киреев поехал. Благо, добираться было недолго: несколько часов поездом до Богоявленска, затем автобусом до райцентра Старое, а оттуда на попутке до Поповки. Привез подарков: колбасы, сыра, конфет, купил бутылку водки - для Ивана и сладкого вина - теткам. Дом теток не изменился, все было как много лет назад. В сенях на огромном сундуке лежала бабушка Анюта. Увидела его, попыталась приподняться, запричитала: "Приехал, касатик! Ой, да тебя и не узнать. И бороду зачем-то отпустил? Неужто раньше времени стариком хочешь стать? Смотри, а то Галина тебя бросит".

Со двора на звуки голосов прибежала Елена. Постарела, но такая же статная, высокая - на полголовы выше Киреева. Обнялись. Первым делом он занялся больной теткой, отказавшись от предложения Лены что-нибудь перекусить с дороги. Оказалось, что все началось с зуба - в местной больнице тетке Анюте вырвали зуб. Придя домой, почувствовала себя плохо - Иван решил, что на мать плохо подействовал наркоз. На следующий день ей стало еще хуже: появилась слабость, вялость, пропал аппетит.

- Послушай, теть Лен, а грипп или ангина у нее до этого были? - спросил Киреев. Оказалось, что за неделю до того, как вырвать зуб, тетка Анюта как раз и переболела сильным гриппом. Младшая сестра охотно объяснила:

- Простыла она. Вроде бы солнышко светило, а вечерок зябкий был...

- И как она лечилась?

- Да никак. Липовый чай с медом пила.

- А в постели хоть лежала?

- А кады лежать? То корову подоить надо, то поросенку корм приготовить. Я ведь тоже целый день на ногах, не управляюсь одна...

Киреев повеселел:

- Все, Анна Ивановна. Рано ты решила с миром попрощаться. Поживи еще. Жить, небось, хочется?

- Так-то оно так. Да, видать, пожила.

- Теть Лен, слушай меня внимательно: завтра свезем твою сестру в больницу...

- Не буду я в больнице умирать.

Киреев будто и не услышал возражений тетки Анютки, продолжая спокойно объяснять ситуацию тетке Елене, которая сидела перед ним и беспрестанно вытирала руки передником:

- Иван все на бензовозе работает? Вот он и довезет. И хорошо, что вы мне сразу отписали. Еще недельку бы на сундуке поохала - тогда все.

- Так если б у нее что болело, а то про слабость говорит, есть отказывается, вот мы и решили...

- Ничего ведь не болит, Миша, - подала голос тетка Анютка.

- У тебя осложнение, на сердце осложнение. Понимаешь? Заболела гриппом. Весна, силенок мало. На ногах и здоровому человеку грипп нельзя переносить. Вот он и вызвал осложнение.

- Что же теперича делать? - почему-то начала охать уже Елена.

- Я же сказал - лечить. Я думаю, мы еще успеем. А лечить тетку сейчас же и начнем. Медпункт уже закрыт? Тогда сходи к кому-нибудь из знакомых, кто болеет часто. Нужен антибиотик - любой... Давай запишу, что надо.

- Запиши. У нас за три дома фельшерка живет, Надежда Петровна, мы у нее завсегда чего надо берем.

- Что ж ее не позвали к тетке?

- Миша, я же уже говорила: вроде ничего не болит, а бабка старая. Чего здесь еще думать?

- Так, пишу. Ампициллин или олететрин - это антибиотики, аспирин - это для крови и панангин для сердца. Хотя он вряд ли у нее есть, я приеду, сразу вышлю вам. Не будет панангина - возьми аспаркам.

Полтора чудесных дня провел Киреев в Поповке. Вечером посидели за столом. Тетка хотела зарезать курицу, но Киреев отказался: "Пусть вам яйца несет". На стол сестры поставили все лучшее, что у них было. Приехал Иван. Постарел, отметил про себя Киреев. Но за столом Иван был молодцом. И ел, и пил хорошо. Михаил Прокофьевич немножко поел, только выпив немного водки. Тетка Лена тоже пила водку - кагор решили не открывать. Единственное, что хотелось Кирееву, - попить холодного топленого молока.

- Как не быть? Сейчас принесу из погреба. Только... Ты, случаем, не заболел? С дороги - и не пьешь. И бледный какой-то.

Долю секунды в Кирееве шла борьба: рассказать или нет. Но затем решил, что незачем понапрасну беспокоить добрых старушек.

- Жизнь, сами знаете, какая. Работать много приходится, видно, устал. Да и язва у меня старая. Иной раз беспокоит.

Тетки спрашивали о жене, о том, когда Киреев станет, наконец, отцом. Михаил Прокофьевич отшучивался:

- Я еще молодой, успею.

- Иван тоже так говорил... Тебе же уже сорок небось, да? За племянника вступился Иван:

- Да что вы к человеку пристали, балаболки? Ты мне лучше скажи, Миша, как нам жить дале?

- Как жили, так и будем жить.

Киреев наслаждался запахом, идущим от стен, пола, слушал сверчка, который, как и двадцать лет назад, о чем-то пел за печкой. О политике говорить не хотелось, но и обижать Ивана тоже. А Иван рассказывал:

- Все перевернулось, понимаешь? В школе вроде одному учили, а сейчас все по-другому. Кто трудится - тот дурак, а ворье процветает. Почему?

- Не знаю.

- Правда не знаешь? Ты же в Москве живешь, журналист... Впрочем, головой это не понять. Посуди сам. У нас же чернозем, тамбовский. Лучший в мире! До одиннадцати метров глубины доходит.

- Да, грязь непролазная. Я с детства помню: маленький дождь прошел - и не выбраться.

- Точно. А знаешь, Прокофьич, сколько мы зерна собираем? По восемь центнеров с гектара. По восемь! И то половину того, что собираем, разворовывают. Или в поле оставляем.

- А колхоз у вас остался?

- Не поймешь, какое-то товарищество у нас. В остальном все по-старому. Куда там - в сто разов хуже. Председатель - царь-бог. Денег не платят.