Ни тоски, ни любви, ни жалости (СИ) - Ткаченко Екатерина

- Пей!

Я сделала глоток. Приятный вкус, без горечи, благородный и дорогой виски.

- Ну что, Снежана Горохова, тридцать один год, девочка, выросшая в детском доме. Ничего не хочешь мне сказать?

Я поперхнулась, он назвал мое имя, данное при рождении. Увидев мое изумление, он показал глазами на папку, лежащую на столе.

- Здесь вся информация о тебе… Не хватает только нескольких деталей. Что заставило тебя сменить фамилию и имя? Моим людям это никак не удалось найти, как бы они не старались.

- Просто, мне так захотелось, - от части я сказала правду.

- Не ври мне…

- Ты же все знаешь… Вот и найди правду, - не желая копаться в своем прошлом, ответила я.

Глаза Натана потемнели, наливаясь яростью, ему редко отказывают, еще так нахально. Он поставил стакан на стол. Резким движением схватил меня за шею, развернув к себе спиной. Его сильная рука перегнула меня через стол, я опрокинула стакан на пол, разлив виски.

- Не хочешь говорить по-хорошему? – поднимая подол платья и оголяя ягодицы, спросил он. Его ноги раздвинули мои на ширину плеч. Прижимая одной рукой за шею к столу, а второй бесцеремонно гуляя по бедрам и ягодицам, он наклонился к моему уху. – Чего ты так боишься, Снежана?

Я не могу сопротивляться, скованная его тяжелым телом и сильными руками. Страх подступил к горлу, не давая дышать полной грудью.

- Пожалуйста, Натан, не надо…

- Чего ты боишься? – залезая в трусики, спросил он.

- Быть изнасилованной, - рыдая, произнесла я.

Его цепкие руки ослабили хватку. Мужчина отступил, садясь на свой стул. Я медленно, рыдая навзрыд, опустилась на пол, прижав колени к груди. Мужчина принес еще один стакан виски.

- Пей, - грозно сказал он, протянув его мне.

Я пригубила виски, в надежде хоть как-то успокоиться. Обжигающая жидкость приятно прокатилась по горлу, немного заглушив рыдания.

- Тебя изнасиловали?

Я подняла свой заплаканный взгляд на него. Я никому об этом не рассказывала, только директору детдома, в надежде получить помощь и добиться правосудия. Но выхода нет, он не оставит меня в покое, пока не вывернет мою душу.

- Мне было двенадцать лет, нас с сестрой отправили в детский дом, лишив родительских прав родителей за вечную пьянку и не подходящие условия жизни для детей.

Мне тяжело давались воспоминания этого события, как будто снова проживаю этот страх и отчаяние. Натан внимательно слушал, я встала с пола и села на стул, уйти от разговора не получится.

- Трое ублюдков в новогоднюю ночь, когда все работники детдома бухали в кабинете, затащили меня в подсобку и… - не закончив предложение, я остановилась, пытаясь перебороть подступающую дрожь в голосе, сделала два глотка виски.

- Трахнули тебя по очереди…

Это слова больно вонзились в меня как нож. Бессердечный мерзавец.

- Я на следующий день рассказала все директору, Тамаре Аркадьевне. Ей было все равно, она готовилась к конкурсу лучший руководитель детского дома, это дело она предпочла замять, а меня заткнуться и не вспоминать, а то будет хуже. В тот момент я поняла, что никто не поможет тебе, что твои проблемы – это только твое дело. Я хотела покончить собой, из петли меня сняла психолог, заглянувшая в детский туалет. Я больше никому и никогда не рассказывала эту историю. Я была в отчаянии. Со мной долгое время работала Евгения Сергеевна, психолог, сумевшая немного привести меня в чувства. Свою сестру я очень берегла, опасаясь, что ее ждет такая же учесть. Оказалось, что многие девочки тоже были изнасилованы этой троицей, но все молчали, боялись кому-то рассказать. Я очень быстро повзрослела морально, зачерствела внутри. Ни любви, ни тоски, ни жалости…

Натан внимательно слушал каждое мое слово, не отводя от меня глаз.

- Что потом?

- Через год мою сестру удочерили иностранцы, жизнь потеряла для меня смысл. Инна Владимировна, пришедшая к нам новая воспитательница, все душой полюбила меня, став для меня второй мамой и ангелом-хранителем. Она помогала мне в моих просьбах. Я серьезно увлеклась боевыми видами искусства, сначала изучала книги, потом занималась сама. Инна выбила для меня место в местной спортивной школе. Это стало моей отдушиной. С этими ублюдками я поквиталась, успела вырезать одному крест на лбу, второму распороть щеку, только третий успел убежать. Паспорт я получила уже на имя Жанны.

Мой голос становился все холоднее, слезы отступили, больше я не покажу свою слабость, не доставлю ему такого удовольствия.

- Отпусти уже это, - резко подвинув рукой мой стул к себе, произнес мужчина, находясь близко к моим губам. – Я видел в твоих глазах страх, когда мои парни утащили тебя. Это был не просто страх физической боли, а что-то глубже, больнее. Ты вечно будешь с этим жить?

Действительно, мне стало немного легче, распахнув двери души, я выпустила всю эту гниль, годами сидевшую глубоко внутри. Виски приятно расслабил тело. Передо мной сидел мужчина, которому удалось вытащить из меня занозу, периодически напоминающую о себе. Я испытывала к нему неопределенные чувства, с одной стороны, я его боялась и ненавидела, с другой, на животном уровне, меня к нему тянуло. Красивый, сильный, брутальный мужчина.

- Поэтому ты так изуродовала себя? – трогая мои волосы и проведя большим пальцем по губе с пирсингом, спросил он.

- Тебя это не касается! – отодвигаясь от него, ответила я, вдыхая аромат его тела, смешанный с духами.

- Еще как касается! Я пытаюсь понять, что такого нашла в тебе Маргарита, подпустив к себе так близко.

- Потому, что у нее нет детства! Одни взрослые указания, что делать и как! Ей нужен друг, простой друг.

Услышав эти слова, мужчина сжал руку в кулак. Я задела его за живое.

- Своего ребенка воспитывай, а для начала роди!

- Не хочу… И не могу… - тихо произнесла я.

Еще в подростковом возрасте на плановом медосмотре, врач-гинеколог поставила мне диагноз – бесплодие, не знаю на каком основании, но меня это не беспокоило. Возможно, из-за пережитой психологической травмы, хотя менструальный цикл со временем нормализовался и месячные приходили без задержек. Ненавидя мужской пол, я нисколько не переживала, выходить замуж точно не собираюсь, рожать тем более.

Взгляд мужчины оставался спокойным, наверняка, и эту информацию он уже раздобыл. Хотелось сделать ему также больно, как он… Копаясь в моих воспоминаниях, он затронул оголенные провода моей души, заставил снова пережить этот ужас, который я так долго безжалостно затаптывала, пытаясь превратить в пыль.

- И я до сих пор не знаю кто убийца. А если ты водишь меня за нос, ты очень сильно пожалеешь!

- Что ты сделаешь? Изнасилуешь? – я уже готова сорваться и влепить ему пощечину.

- А ты этого желаешь? – уголки губ приподнялись, делая взгляд Натана хитрым.

- Нашел во мне слабое место и козыряешь этим? – уже переходя на крик, нервно сказала я.- Выходи на ринг!

- С большим удовольствием! Через пять минут жду тебя в клетке!

Я в быстром темпе вышла из кабинета, направляясь в спальню, где Лиза еще утром принесла чистую спортивную одежду. Как хотелось растоптать этого мерзавца, причинить хоть какую-то боль… Пусть это будет физическая боль.

Натан уже ждал меня в клетке, разминаясь, заставляя мышцы всего тела напрягаться. Безукоризненное тело. Я вошла, вставила капу, надела перчатки.

Мы начали двигаться по кругу, присматриваясь друг к другу, хитрая улыбка не сходила с его лица. Так и хочется дать по морде. «Жанна спокойно, сохраняй хладнокровие, не иди на поводу эмоций» - говорила я сама себе. Он сканирует мою тактику, приближаясь ко мне для первого удара. Пытается пробить в корпус, блок… Я наношу удар по челюсти, частично попадая в цель, от чего появляется кровь на губе, небольшая трещина. Натана это только позабавило. Удар снова в корпус, мужчина намеренно не бьет по лицу… Жалеет? Я его жалеть точно не буду. Наношу удар по ноге, попала… Больно, но не показывает.

- Ты достойный соперник, Снежана… - специально называет меня настоящим именем, пытаясь вывести из равновесия.