Стихотворения и поэмы. Дневник - Белла Ахмадулина

«Прощай! Прощай! Со лба сотру…»

Прощай! Прощай! Со лба сотрувоспоминанье: нежный, влажныйсад, углубленный в красоту,словно в занятье службой важной.

Прощай! Всё минет: сад и дом,двух душ таинственные расприи медленный любовный вздохтой жимолости у террасы.

В саду у дома и в домувнедрив многозначенье грусти,внушала жимолость умуневнятный помысел о Прусте.

Смотрели, как в огонь костра,до сна в глазах, до мути дымной,и созерцание кустаравнялось чтенью книги дивной.

Меж наших двух сердец – туманклубился! Жимолость и сырость,и живопись, и сад, и Сван —к единой му́ке относились.

То сад, то Сван являлись мне,цилиндр с подкладкою зеленоймне виделся, закат в Комбреи голос бабушки влюбленной.

Прощай! Но сколько книг, деревнам вверили свою сохранность,чтоб нашего прощанья гневповерг их в смерть и бездыханность.

Прощай! Мы, стало быть, – из них,кто губит души книг и леса.Претерпим гибель нас двоихбез жалости и интереса.

Пререкание с Крымом

Перед тем как ступить на балкон,я велю тебе, Богово чудо:пребывай в отчужденье благом!Не ищи моего пересуда.

Не вперяй в меня рай голубой,постыдись этой детской уловки.Я-то знаю твой кроткий разбой,добывающий слово из глотки.

Мне случалось с тобой говорить,проболтавшийся баловень пыток,смертным выдохом ран горловыхя тебе поставляла эпитет.

Но довольно! Всесветлый объемне таращь и предайся блаженству.Хватит рыскать в рассудке моёмпохвалы твоему совершенству.

Не упорствуй, не шарь в пустоте,выпит мёд из таинственных амфор.И по чину ль твоей красотепримерять украшенье метафор?

Знает тот, кто в семь дней сотворилсемицветие белого света,как голодным тщеславьем твоимклянчишь ты подаяний поэта?

Прогоняю, стращаю, кляну,выхожу на балкон. Озираюсь.Вижу дерево, море, луну,их беспамятство и безымянность.

Плачу, бедствую, гибну почти,говорю: – О, даруй мне пощаду, —погуби меня, только прости! —И откуда-то слышу: – Прощаю…

«Предутренний час драгоценный…»

Предутренний час драгоценныйспасите, свеча и тетрадь!В предсмертных потёмках за сценоймне выпадет нынче стоять.

Взмыть голой циркачкой под купол!Но я лишь однажды не лгу:бумаге молясь неподкупнойи пристальному потолку.

Насильно я петь не умею,но буду же наверняка,мучительно выпростав шеюиз узкого воротника.

Какой бы мне жребий ни выпал,никто мне не сможет помочь.Я знаю, как грозен мой выбор,когда восхожу на помост.

Погибну без вашей любови,погибну больней и скорей,коль вслушаюсь в ваши ладони,сочту их заслугой своей.

О, только б хвалы не возжаждать,вернуться в родной неуют,не ведая – дивным иль страшным —удел мой потом назовут.

Очнуться живою на свете,где будут во все временаодни лишь собаки и детибедней и свободней меня.

Подражание

Грядущий день намечен был вчерне,насущный день так подходил для пенья,и четверо, достойных удивленья,гребцов со мною плыли на челне.

На ненаглядность этих четверыхвсё бы глядела до скончанья взгляда,и ни о чем заботиться не надо:душа вздохнет – и слово сотворит.

Нас пощадили небо и вода,и, уцелев меж бездною и бездной,для совершенья распри бесполезнойпоплыли мы, не ведая – куда.

В молчании достигли мы земли,до времени сохранные от смерти.Но что-нибудь да умерло на свете,когда на берег мы поврозь сошли.

Твои гребцы погибли, Арион.Мои спаслись от этой лютой доли.Но лоб склоню – и опалит ладонисиротства высочайший ореол.

Всех вместе жаль, а на меня одну —пускай падут и буря, и лавина.Я дивным пеньем не прельщу дельфинаи для спасенья уст не разомкну.

Зачем? Без них – ненадобно меня.И проку нет в упреках и обмолвках.Жаль – челн погиб, и лишь в его обломкахнерасторжимы наши имена.

«Однажды, покачнувшись на краю…»

Однажды, покачнувшись на краювсего, что есть, я ощутила в телеприсутствие непоправимой тени,куда-то прочь теснившей жизнь мою.

Никто не знал, лишь белая тетрадьзаметила, что я задула свечи,зажженные для сотворенья речи, —без них я не жалела умирать.

Так мучилась! Так близко подошлак скончанью мук! Не молвила ни слова.А это просто возраста иногоискала неокрепшая душа.

Я стала жить и долго проживу.Но с той поры я мукою земноюзову лишь то, что не воспето мною,всё прочее – блаженством я зову.

«Собрались, завели разговор…»

Юрию Королёву

Собрались, завели разговор,долго длились их важные речи.Я смотрела на маленький двор,чудом выживший в Замоскворечье.

Чтоб красу предыдущих времёнвозродить, а пока, исковеркав,изнывал и бранился ремонт,исцеляющий старую церковь.

Любоваться еще не пора:купол слеп и весь вид не осанист,но уже по каменьям дворавосхищенный бродил чужестранец.

Я сидела, смотрела в окно,тосковала, что жить не умею.Слово «скоросшиватель» влеклоразрыдаться над жизнью моею.

Как вблизи расторопной иглы,с невредимой травою зеленой,с бузиною, затмившей углы,уцелел этот двор непреклонный?

Прорастание мха из камнейи хмельных маляров перебранкастановились надеждой моей,ободряющей вестью от брата.

Дочь и внучка московских дворов,объявляю: мой срок не окончен.Посреди сорока сороковне иссякла душа-колокольчик.

О, запекшийся в сердце моёми зазубренный мной без запинкибелокаменный свиток именМаросейки, Варварки, Ордынки!

Я, как старые камни, жива.Дождь веков нас омыл и промаслил.На клею золотого желтканас возвел незапамятный мастер.

Как живучие эти дворы,уцелею и я, может статься.Ну, а нет – так придут маляры.А потом приведут чужестранца.

«В той тоске, на какую способен…»

В той тоске, на какую способенчеловек, озираясь с утрав понедельник, зимою, спросонок,в том же месте судьбы, что вчера…

Он-то думал, что некий гроссмейстер,населивший пустой небосвод,его спящую душу заметити спасительно двинет вперед.

Но сторонняя мощь сновидений,ход светил и раздор государствне внесли никаких измененийв череду его скудных мытарств.

Отхлебнув молока из бутылки,он способствует этим тому,что, болевшая ночью в затылке,мысль нужды приливает к уму.

Так зачем над его колыбельюпрежде матери, прежде отца,оснащенный звездой и свирелью,кто-то был и касался лица?

Чиркнул быстрым ожогом над бровью,улыбнулся и скрылся вдали.Прибежали на крик к изголовью —и почтительно прочь отошли.

В понедельник, в потёмках рассвета,лбом уставясь в осколок стекла,видит он, что алмазная метазажила и быльём поросла.

…В той великой, с которою сладане бывает, в тоске – на века,я брела в направленье детсадаи дитя за собою влекла.

Розовело во мгле небосвода.Возжигатель грядущего дня,вождь метели, зачинщик восхода,что за дело тебе до меня?

Мне ответствовал свет безмятежный,и указывал свет или смех,что еще молодою и нежнойя ступлю на блистающий снег,что вблизи, за углом поворота,ждет меня несказанный удел.Полыхнуло во лбу моем что-то,и прохожий мне вслед поглядел.

Песенка для булата

Мой этот год – вдоль бездны путь.И если я не умерла,то потому, что кто-нибудьвсегда молился за меня.

Всё вкривь и вкось, всё невпопад,мне страшен стал упрёк светил,зато – вчера! Зато – Булат!Зато – мне ключик подарил!

Да, да! Вчера, сюда вошед,Булат мне ключик подарил.Мне этот ключик – для волшебств,а я их подарю – другим.

Мне трудно быть не молодойи знать, что старой – не бывать.Зато – мой ключик золотой,а подарил его – Булат.

Слова из губ – как кровь в платок.Зато на век, а не на миг.Мой ключик больше золотой,чем золото всех недр земных.

И всё теперь пойдет на лад,я буду жить для слёз, для рифм.Не зря – вчера, не зря – Булат,не зря мне ключик подарил!

Медлительность