Король медвежатников - Евгений Сухов

Епископ Эде де Сюлли стоял в стороне и не мешал Иннокентию III вести разговор с богом. Собравшаяся у собора толпа, сдерживаемая стражей, тоже заметно притихла и в ожидании благословения поглядывала на распростертого папу.

Трудно было поверить, что этот маленький сухонький человек с высокой золоченой митрой на голове является одним из самых могущественных людей на земле. Не далее как вчера вечером он строго выговаривал Филиппу II Августу, и французский король, привыкший слышать только собственный голос, немел в его присутствии.

Короли Англии, Арагона, Португалии признали себя папскими вассалами, а царь Болгарии, упав на колени перед святейшеством, трепетно приложился губами к его ладони. А он вот, оказывается, какой, незаметный совсем, смешался с землей, словно червь.

Наконец Иннокентий III поднялся и, поддерживаемый священниками, двинулся внутрь храма. Перед самым входом он ненадолго остановился, задрав голову, вгляделся в сцены Страшного суда, затем перевел взгляд на пилястру, где возвышалась фигура Христа, и пошел дальше.

Короля рядом с папой не было. Разобидевшись за что-то на его величество, Иннокентий III наложил на короля епитимью, запретив тому месяц появляться в храмах, и теперь Филипп II Август наблюдал за шествием папы издалека, смешавшись с толпой простолюдинов. Лишь высокая золоченая карета, ожидавшая немного в стороне, выдавала его близкое присутствие.

Французский король горел желанием быть рядом со святейшим папой, хотел доказать ему свою преданность, но Иннокентий III суровым взглядом осадил Филиппа II и отказался от торжественного приема, остановившись в аскетических покоях епископа Эде де Сюлли.

Внутри Нотр-Дам был еще более великолепен. Зал выглядел настолько огромным, что, казалось, мог вместить в себя всех жителей Парижа. Папа прошелся вдоль строя массивных колонн и остановился напротив витражей. Рассматривая сюжеты из Библии, он лишь понимающе качал головой, а заметив в центре Мадонну с младенцем, прослезился.

— Я хочу видеть мастера, сотворившего этот витраж, — негромко пожелал святейший папа. Даже если бы он произнес это шепотом, то и в этом случае его услышали бы даже в противоположной стороне храма — такое стояло вокруг безмолвие.

— Хорошо, ваше святейшество, — сказал епископ, — после обеда он предстанет перед вашими очами.

— Вы меня не так поняли, преподобный, — все так же тихо продолжал папа, — я хочу видеть его немедленно.

Епископ Эде де Сюлли, человек мужественный и властный, на этот раз затрепетал (святейший папа и за меньшие грехи строго взыскивал) и отвечал заметно дрогнувшим голосом:

— Его сейчас немедленно разыщут, ваше святейшество.

— Прекрасно, — согласился Иннокентий III, едва улыбнувшись. — Я буду дожидаться.

Эде де Сюлли подошел к настоятелю храма и шепнул ему несколько слов. Разглядев на лице настоятеля усердие, смешанное с ужасом, удовлетворенно отвернулся, — отец Поль его не подведет и отыщет мастера даже в том случае, если тот будет прятаться под покровами одежд кровожадных химер.

Через несколько минут в Нотр-Дам два монаха привели молодого художника, еще юношу. Он даже не успел смыть с рук синюю краску, а его шея и правая щека были испачканы в желтой охре.

Папа с интересом посмотрел на худенького мастера — держался тот очень достойно, совсем без боязни, чего не скажешь о ближайшем папском окружении, — после чего спросил, показав на витражи:

— Это твоя работа, юноша?

— Да.

— Как тебе удается создать такое?

— Сначала я делаю рисунок, а уже потом подбираю цвета, — очень просто сообщил мастер.

— Занятно.

Папа чуть выставил вперед руку.

— Целуй! — негромко подсказал стоявший рядом аббат, заметив замешательство паренька.

Юноша, наклонившись, осторожно взял тонкую и худую руку папы, оставляя на пальцах следы от толченой лазури, припал к ней губами. Он даже не сознавал, какую честь ему оказал Иннокентий III. Сегодня утром в подобном почете он отказал самому королю Франции.

Посмотрев на испачканную ладонь, Иннокентий III едва заметно улыбнулся.

— У тебя божий дар, сын мой. Тебя ожидает великое будущее. Ты можешь нарисовать мне две картины?

— Все, что скажете, ваше святейшество, — дрогнувшим голосом проговорил юноша.

— Вот и отлично, сын мой. На первой картине я хочу видеть сцену из Страшного суда. Пусть все увидят, как черти варят в котлах грешников. — На минуту Иннокентий III задумался, и в храме необыкновенно остро обозначилась тишина, словно прихожане хотели прислушаться к мыслям папы. — Вторая картина пусть будет похожа на эту, — показал перстом папа римский на центральную часть витражей. — Мадонна с ребенком. Сколько времени тебе потребуется для этого?

— Думаю, три месяца, ваше святейшество, — произнес юноша после недолгой паузы.

— Скоро состоится Четвертый крестовый поход во спасение Гроба Господня. Твою картину мы понесем впереди воинства, постарайся управиться за месяц.

— Сделаю, святой отец, — безо всякого сомнения отвечал художник.

Повернувшись к епископу, застывшему в полупоклоне, Иннокентий III произнес без интонаций:

— Заплатите ему столько, сколько он потребует.

— Он не останется в обиде, — заверил епископ.

Епископ Эде де Сюлли происходил из знатного рода. Его ожидала блистательная карьера при французском королевском дворе, но мирским искушениям он предпочел аскетическую жизнь монаха и ни разу не пожалел об избранном пути. В свои неполные тридцать лет он был уже архиепископом. А иерархи церкви всерьез посматривали на него как на возможного преемника стареющего папы.

— Очень надеюсь, — все так же без интонаций ответил Иннокентий III и, благословив ожидавшую его толпу, побрел вдоль портала.

Король Франции в окружении свиты, стиснутой со всех сторон простыми подданными, жался у входа, и по его лицу было заметно, как он завидовал безродному юноше.

Марсель положил на стол огромный кусок окорока и торжественно водрузил бутылку бургундского вина. В кармане приятно позвякивала пара горстей гульденов. И это только начало! После первой выполненной картины епископ обещал заплатить в десять раз больше, а на эти деньги можно купить дом где-нибудь на берегу Сены и завести большое хозяйство. Луиза стояла подле печи, повязав широкие бедра своим любимым цветастым передником, и выпекала яблочный пирог. Осторожно подкравшись, Марсель обхватил ее сзади за пышные груди. Пальцы мгновенно утонули в мягкой женской плоти.

— Пусти, бесстыдник! — ворчливо проговорила Луиза. Особого протеста не последовало, женщина лишь слегка отстранилась. — Не видишь, что ли, чем занимаюсь? Пирог сгорит!

Марсель не без гордости думал о том, что у Луизы самая великолепная грудь во всей округе, и когда она шла по Парижу, гордо подняв красивую голову, то встречные невольно заглядывались на ее упругие округлости, что волнующе колыхались под легким платьем при каждом шаге. Отправляясь на рынок, Луиза прибегала к маленькой хитрости и слегка распахивала ворот, так что даже у бойких лавочников выторговывала значительные скидки. Глядя на ее необъятный бюст, каждый из них был уверен, что стоит ей только чуток наклониться, как грудь сама вывалится на прилавок.

Марсель знал, что многие из них зазывают ее к себе в гости на бокал вина, обещая за это долговременный кредит на все товары, но Луиза оставалась ему верной женой.

— Да черт с ним, с этим пирогом! — крикнул Марсель. — Я получил заказ на картины! Теперь мы будем богаты! И уже в следующем месяце я собираюсь купить дом! — развернул Марсель Луизу к себе.

Ее великолепная грудь мягко упиралась ему в живот. Луиза была теплой, домашней, доступной и желанной. Марсель ощутил ладонями ее сдобное тело и, уже более не справляясь с чувствами, поволок ее в сторону кровати.

— Пусти! Пусти! Ничего у тебя не выйдет, — заколотила женщина кулачками ему в грудь. — Я сейчас очень занята…

— Нет, только сейчас! Если не хочешь на кровати, тогда сделаем это здесь же, у печи!

— А ты уверен, что папа заплатит тебе столько денег, сколько обещал?

Марсель невольно выпустил Луизу из рук: его всегда удивляла ее способность узнавать новости раньше остальных. И это при том, что она практически не покидала дом. Такое впечатление, что городские вести ей нашептывают в уши ужасные химеры.

— Откуда ты об этом знаешь? — не сдержал удивления Марсель, слегка отстранившись.

— Как же мне не знать, если об этом говорит весь Париж! — удивилась в свою очередь Луиза. И, слегка нахмурившись, продолжала: — Только ты бы не связывался с ними со всеми. Не принесут эти деньги нам счастья.

Марсель с ужасом посмотрел на жену — может быть, она знает то, что ему просто недоступно, ведь ее бабушка была самая известная колдунья в городе.