DOOM: Небо в огне - Дэфид аб Хью

— Альберт, — Я выпалила лишь одно слово. Его выражение лица было красноречивее всяких слов. Он определенно боролся с теми же проблемами, что и я. Его бы даже не обидело, заговори я о них.

— Это кольцо… — начал он.

— Оно очень красивое, но я не могу и мечтать, чтобы принять его до того как… Я имею в виду, я должна подумать.

Это было как в комедиях, когда персонажи не знают, кому говорить первым. Кто бы мог подумать, что кусок золота может доставить больше сложностей, чем побег из Башни Диснея?

— Мне бы хотелось, чтобы ты хранила его, — сказал он. — Ты не обязана думать о нем как об обручальном кольце, или как о чем-то, чего ты не желаешь. Я не жду, что ты будешь носить его, если ты не уверена. Арлин, ты значишь так много для меня, что когда ты предложила то, чего я не могу принять, я должен был ответить на это своим способом. Я хочу, чтобы ты знала, что я чувствую.

Протянуть и взять его руку казалось самой легкой вещью на свете, пока я не почувствовала легкую дрожь в его ладони. Потребовалась вся моя храбрость, чтобы взглянуть ему в глаза и сказать:

— Я не могу сейчас тебе ответить. Ты должен понять.

— Конечно, понимаю.

— Благодарю тебя, — сказала я и поцеловала его в щеку. Его улыбка была гораздо красивее любого золотого кольца. — Мне бы хотелось, чтобы оно было у меня, — продолжила я. — Это ведь правильно, в смысле, до того как я…

Он был настоящим джентльменом, а потому не позволил мне продолжить.

— Для меня будет честью, если ты будешь хранить его, Арлин, что бы ты не решила. Мы должны научиться создавать собственные правила в этом новом мире.

Я не ожидала услышать такое от моего большого доброго мормона.

— Разве твой Бог одобряет подобные мысли? — спросила я.

Он встретил мой вызов прямо.

— Если моя вера правильна, это не только мой Бог, не так ли?

Затем он вернул мне целомудренный поцелуй и удалился.

На следующее утро, на брифинге для тех, кто находился на 5-м уровне и выше, я гордо повесила тонкую полоску золота на цепочку рядом с регистрационным номером. Флай заметил это сразу. Держу пари, он был рад так же, как я была бы рада вернуться в униформу.

У адмирала Киммела было такое лицо, какое делают, когда ситуация не из лучших. Такое же лицо было и у самого высокопоставленного офицера морской пехоты. И если эти люди решили выступить вместе, ситуация была чрезвычайно серьезной.

— Мы исследуем возможность саботажа, — сказал адмирал. — К счастью, благодаря расторопности тех мужчин и женщин, которые не спали за выключателями, удалось минимизировать ущерб от нашего недосмотра и нейтрализовать угрозу, исходящую от зомби.

Морфлот глубоко признателен за помощь, оказанную членами морской пехоты.

Профессор Уоррен Вильямс был ответственным за всю научную работу, ведущуюся на Гавайях. Сложно было очертить всю сферу его огромных знаний. У него были степени в физике, астрономии, биологии, компьютерных науках и фольклору. Его жизненным девизом были слова фантаста Роберта А. Хаинлайна: «Специализация — для насекомых».

А еще у него было чувство юмора, которое он сейчас и демонстрировал.

— В свое обильное свободное время адмирал беседует со мной на своей военной терминологии. Я думал, под «ковылянием миссии» он подразумевал те ковыляния, которые вчера высвободились из лаборатории Эйкермана.

Этой шуткой он заработал лишь пару нервных смешков. Память о мертвецах была еще свежа.

Он сменил тему:

— В мирное время я считал, что нужно слушаться только тех, у кого имеется какая-то военная выучка. Год назад я бы описал себя как «военный гражданский».

Эти слова принесли ему еще несколько смешков.

— И до Второй мировой войны приходилось кидать в бой неподготовленных молокососов.

Но раз выбора нет — значит нет. Я сделал первые шаги в этой работе, когда впервые узнал о величайшем секрете марсианских лун. Я подозревал, что есть ворота, и понял, что что-то может сквозь них пройти.

Он чем-то напоминал Роберта Оппенгеймера. Я вполне могла представить его работающим над атомной бомбой.

— Адмирал и я признаем, что мы живем, выражаясь вашими словами, в опасное время. Это время, когда люди начинают прислушиваться к советам инженеров.

Только один человек посмеялся над этим. Я.

Он открыл также и другие материалы о деятельности базы, но его глаза были уставлены на меня. Не думаю, что он хотел пригласить меня на свидание. Флай и я зарекомендовали себя слишком тщательно, слишком хорошо. Я поняла, что мы значились у директора первым номером на звание коронного удара; и нам лучше было не иметь стеклянной челюсти.

По окончании генеральского брифинга он подтвердил мои мысли, высказав просьбу увидеться с «большой четверкой», как мы иногда в шутку себя называли. Я уверена, на базе были взрослые, которых возмущало, что ребенку вроде Джилл доверяют материалы, к которым их самих не допускают. Но если это было так, они держали все при себе.

Джилл быстро растет. В этом нет ничего странного. Я знаю, это терзает Флая — мужчина, достаточно взрослый, чтобы сгодиться ей в отцы, начинает поглядывать на нее. Она высокая для своего возраста. У нее один из тех соблазнительных ротиков, которые сводят мужчин с ума. Меня не беспокоит, кто будет целовать этот рот до тех пор, пока может соображать. В промежутках между потрошением демонов, я отводила Джилл в сторону и преподавала ей курс о птичках, пчелках и детишках.

Конечно, она не должна волноваться о каких-либо болезнях, передающихся половым путем. Медицина идет вперед. Но кто бы мог подумать, что не успеет человечество устранить СПИД, как из космоса явятся монстры? Говоря словами юмористки позднего двадцатого столетия Гильды Раднер, «постоянно что-то случается».

В любом случае, Флай все больше и больше напоминает взволнованного отца в делах, касающихся Джилл. Это сослужило хорошую службу. Это дало ему дополнительный запал, когда он спасал ее в лаборатории Эйкермана. Но я не знаю, как сказать ему: «не надо», когда сама не могу решить личных проблем — касательно Альберта как мужа.

Альберт — очень чувствительный, скромный мужчина. Я не хочу ранить его. Я бы лучше съела одну из своих нагрудных мини-ракет, чем заставила бы его страдать. Но я провела свою жизнь, будучи верной самой себе. Сейчас мне трудно сказать, сам ли Альберт виной тому, что я колеблюсь в принятии его предложения… или я просто боюсь обязательств перед человеком, любимым мною больше, чем комнату, полную потерянных душ (вот такое идиотское название придумали ученые летающим черепам). Если я выживу в своей последней миссии, и Земля будет снова спасена, хватит ли у меня воли подарить этому человеку детей? Я даже не хочу об этом думать. И все же понимаю, что, делая мне предложение, он подразумевает именно это. Для Альберта женитьба без попытки завести детей — все равно что серьезное свидание. А может быть, я боюсь просить Флая быть крестным отцом для моих детей.