Дездемона умрёт в понедельник - Светлана Гончаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самоварову трудно было оценить такие странные формы переживания. Вроде и нету никакой разницы между Лео сегодняшним и Лео позавчерашним, при живой Тане… Но Юрочке виднее.
— Вы досье себе оставите? — поинтересовался Уксусов.
— Если вы не возражаете, я бы прямо сейчас и просмотрел, — ответил Самоваров. Он решил таким способом избавиться от докучных гостей. — Только желательно в более спокойной обстановке.
— Конечно! Конечно! — Уксусов обрадовался и подхватил Мишку под руку. — Пошли! А это вам оставить?
Он имел в виду зелье Кучума.
— Нет, нет! Вам нужнее! — горячо отказался Самоваров и с глубокомысленным видом уткнулся в тетрадь. Когда Юрочка с Мишкой на цыпочках вышли, нагая Настя из своей раскладушки скользнула к Самоварову и тоже заглянула в тетрадку:
— Что тут такое?
— Да чушь собачья.
— Скажи, ты в самом деле хочешь найти убийцу актрисы?
— Угу. И содрать за это с Уксусова тридцать рублей шестьдесят восемь копеек… Ну, что ты! Зачем? Я эту писанину взял, чтобы они ушли поскорей.
— А ты бы мог?
— Что?
— Убийцу найти.
— К чему? На мой взгляд, так называемый козел Мошкин сам справится.
— Но у тебя-то вышло бы лучше! — убежденно воскликнула Настя, обнимая шею Самоварова. — Вдруг этот Мошкин не сообразит…
— Не хуже меня сообразит, уверяю тебя. Я даже места преступления не видел, а у него и осмотр был, и заключение медэксперта на руках.
— Но в Афонине тоже не было никаких экспертов, а ты…
— В Афонине я всех знал, как облупленных. И в музее тоже. А здесь я, наоборот, никого не знаю, всех вижу в первый раз. Признаться, мне кажется, что все тут какие-то ненормальные. Сюда бы психоаналитика, фрейдиста…
— Но ведь если у Мошкина не выйдет, все равно тебе придется!
Самоваров вздохнул. Ему стало ясно, что он гений сыска и вообще супергерой, вот за кого его принимают! И кто? Такая умная, рассудительная девушка, какой он до сего времени знал Настю. Она мчится к нему в Ушуйск, предается душой и телом — не странно ли? Впрочем, она с фантазиями. Ездила, например, в Афонино предаваться гению живописи Кузнецову. Тогда не вышло (не к тому шла?), зато теперь…
Она еще теснее к нему прижалась, он чувствовал ее жар и — спиной — холод пола, до которого провисала ветхая перегруженная раскладушка. И еще, и еще теснее. И вдруг у раскладушки «упали ноги». Самоваров потянулся было поправлять, но Настя оплела его тонкими руками и зашептала в ухо:
— Я хочу спросить: когда ты сказал, что тебе захотелось, чтобы эти с бутылкой ушли поскорей, ты?.. Хотел снова заснуть?.. Или?..
Самоваров обреченно вздохнул:
— Конечно, или…
Глава 10
— Неплохо, неплохо! С чувством стиля! У нас бы никто не смог подняться до такого уровня.
Владимир Константинович Мумозин сильно откинулся назад, вздыбил брови и стал, не моргая, разглядывать изображение стула для Отелло. Это был самоваровский чертеж, Настя очень удачно подкрасила его акварелью. Только кажущие языки рожи все-таки смущали, и Владимир Константинович начал тереть то нос, то ухо, попробовал бороду на прочность и наконец заметил:
— Нет, я уверен!.. Эти вот, с рогами… Это явно сбой вкуса! Языки будят ненужные ассоциации, не характерные для русского самосознания. Не так ли, Ирина Прохоровна?
Фиолетовая голова согласно кивнула.
— Что вы! — вскинулась Настя. — Это типичные ренессансные маскароны. Это образно! И отвечает эстетике Шекспира. Змеящееся зло! Химеры, вызванные Яго — лживые, несуществующие — оказались способными и погубить, и низвергнуть! Зверообразные личины страсти! «Чудовище с зелеными глазами»!
Она говорила быстро и так трясла чертежом перед Мумозиным, что однажды даже мазнула бумагой по правильному носу Владимира Константиновича.
— Какое чудовище? — не понял он.
— С зелеными глазами. Ревность! Так Отелло говорит. Вы что, забыли? Не читали?
Мумозин устыдился и взялся гулко кашлять, подбирая, что бы ответить. Настин напор его смутил, но видеть рогатые рожи в своей гостиной ему, очевидно, совсем не хотелось. Он сказал небрежно:
— Как же, я помню, конечно. Ладно, ладно! Пусть будут макароны.
Настя ехидно поправила:
— Маскароны!
— А я как сказал? Наверное, оговорился. Вы что, думаете, я маскаронов никогда не видал? Просто события последних дней выбили меня из колеи. Хлопоты, касса пуста, похороны… Оказалось, у Пермяковой нет родственников, и мы сами все должны… Голова кругом!
— Похороны сегодня? — спросил Самоваров.
— Труп еще в морге.
Эта мрачная фраза была первой, услышанной Самоваровым из уст фиолетовой Ирины Прохоровны, если, конечно, не считать визгов во время боя с Геннашей.
— Да, ведь это убийство! Какие-то экспертизы, какие-то задержки, — горевал Мумозин. — А нам бы, конечно, хотелось побыстрей все это кончить. В труппе разброд, спектакли отменяются… Поголовное пьянство!.. И это в русском реалистическом театре!
Поголовное пьянство не показалось Самоварову чем-то чужеродным для реалистического театра, но он не стал ввязываться в споры и по-английски, пригнувшись, под жаркие речи Владимира Константиновича протиснулся за дверь. Настя устремилась за ним и уже занесла руку обнять, как прямо на них от противоположной стены коридора шагнула крупная женщина.
— Самоваров? Наконец-то, — недовольно проговорила она. — Я уж думала, что Мумозин до вечера будет свою бодягу разводить.
Крупная женщина — Самоваров присмотрелся и узнал — оказалась Альбиной Карнауховой, с которой он не был знаком, никогда не говорил и поэтому никак не мог рассчитывать на такой фамильярный тон. Он хотел было возмутиться, но не успел. Альбина заявила:
— Время дорого. Пойдемте сейчас ко мне. А это кто?
Она пристально воззрилась на Настю глазами крупными и синими, как сливы.
Настя фыркнула. Альбина еще раз оглядела ее, уже плотно обнявшую Самоварова, подумала и сказала:
— Ладно. Идемте.
— Куда это? — начал было сопротивляться Самоваров.
— Ко мне. Это очень важно.
Они в интригующем безмолвии прошли по закулисному коридору и оказались в одной из гримерных. Здесь было три столика с зеркалами. Альбина подалась к своему, где больше было баночек, чашек и ваток, а в уголке зеркала улыбался с маленькой фотографии мальчик лет пяти.
— Дело серьезное, — предупредила Альбина и придвинула собеседникам старые, потертые, будто зубами погрыженные стулья. — Времени нет совсем!
— Позвольте, с кем имею честь?..
— Да что вы в самом деле! — с досадой вскрикнула Альбина. — Чего вы ломаетесь? Вы что, Мумозин? Знаете вы прекрасно, кто я и что тут у нас творится. Простите, я, может, невежлива с вами сейчас, но не могу я заниматься пустяками, кривляться, терять время. Мне помощь ваша нужна. Очень нужна.
Самоваров онемел.
— Дело в том, — сообщила Альбина, — что Геннадий арестован. Я так же удивлена, как и вы, но это факт. Нелепый факт!
Самоваров таким фактом совсем не был удивлен. Альбина продолжила:
— Он арестован, а за что? На каком основании? Все этот мальчишка следователь! Он вызвал Гену вчера, как я поняла, в качестве свидетеля. Я ничего не знала. Мы сейчас с Геннадием временно врозь, и мне поздно сказали… Так вот, он пошел, его там о чем-то спрашивали… Он, конечно, не сдержался… Наверняка были какие-то гнусные намеки, и он не сдержался. Он возражал следователю. Может, и ударил… Он ведь был так расстроен! Оскорблен!
Самоваров живо представил себе могучего Геннадия Петровича: держит он за грудки неведомого Мошкина и хрипит: «Что ты сказал?» Альбина продолжала возмущаться:
— И вот он арестован! За что? Он не убивал ее! А следователь… Геннадий мухи не обидит, это какой-то бред!
Она взяла баночку с ядовито-розовой, до конца почти вымазанной краской, повертела в руках и снова со стуком швырнула на столик:
— Это дикость! Он мухи не обидит! Что же вы молчите?
Она не плакала, но вся дрожала.
— Что я могу сказать? — неохотно отозвался Самоваров. — Судя по всему, ваш муж («Какой, к черту, муж? Он Танин муж не разведенный, теперь вдовец», — подумал он.) не арестован, а задержан. Скорее всего, за хулиганство, за препятствование работникам правоохранительных органов в их деятельности… Что-то в этом духе. Или ему предъявлено обвинение?
— Ах, я не знаю! Собственно, поэтому я и обратилась к вам. Вот про вас я знаю все!
— Что все? — не понял Самоваров.
— Знаю, что у вас колоссальные связи в этих самых правоохранительных органах. Нет, не в нашей дыре, а на областном уровне. Да оттуда только разок звякнуть, приструнить ничтожного Мошкина — и все! Вся местная шушера в струнку вытянется! А то посмотрите, как они распоясались, чинят произвол! Арестован известный актер! Бога ради, вызволите, верните Геннадия!