Серп демонов и молот ведьм - Владимир Шибаев

А вышло, или вошло, так. Ведь, по правде, что третье главное, из чего сделан настоящий мачо. Это главное – всегда стоящее колом желание давить уклеек, если они высунули пасть из пруда. Давить смачно и сапогом, брызгая соплями, глазками, жабрами и слизью. Давить дохлых мозгляков, вечно тыкающих залитыми чернилами хилыми пальцами настоящим людям в их яркую серость и опытную необученность, душить и поливать мачей жидкостью мачо.

Ведь когда Эдик стал им, в четыре с хвостиком годика. Он стоял тогда, помнит, в песочнице с лопатой и со страхом глядел на залезшую лягушку. Жуткая и громадная ляга глядела на мачо дикими вздувшимися глазами и хотела утянуть его в пруд. Временами она то и дело орала на него громче, чем он визжал дома, когда хотел или не хотел все подряд. Эдик очень испугался и, наверное от ужаса, брызнул или накапал немного в красивые любимые джинсовые штанишки. Ляга захохотала, и он ударил ее лопатой раз и два, чтобы не издохнуть со страха. Жабина прыгнула и почти приземлилась на землистое лицо младенца, чуть промазала. Маленький мачо упал на попу. А то бы лизнула жгучей слизью его красивые глазки, которые молча, напевая «о-о-о!», чмокала на ночь мать. И Эдик, холодно вспотев, как в мыльнице мыло, стал прыгать, орать и лупить лягу лопаткой, пока не загнал в угол. Шустрая попрыгунья получила свое, еле отдувалась и вяло дергала лапками, иногда выставляя вперед зверскую страшную морду, будто напоследок хотела прокусить или вовсе сожрать. И почти победитель начал в остервенении тыкать в зверя палкой. Но тогда пятнистое чудище издало невозможный хрип и опять прыгнуло. Еле живая, мгновенно сообразил малыш-мачо, но еще страшная, потому что придет ночью во сне и отгрызет лопатку. И мачо зарыдал в голос и стал отбиваться от подбежавшей и схватившей его в охапку болтливой домработницы-няни. «Ты зачем бил лягушку?» – спросила, вытирая бойцу сопли, работница. «Укусила», – только и сумел соврать хлопец. А когда вечером няня мыла его в ванночке, нежно шелестя губкой по коже, ткнула в тогда уже хорошую письку и спросила: «Куда ляга тебя цапнула, сюда?», хлопец дико отчего-то зашелся визгом, а потом в ожесточении сообщил старой шутнице: «Сам знаю куда. Вырасту, – крикнул он, с ненавистью глядя на няню, – возьму лопату и буду тебя лупить… лупить, бить, пока не пришибу!» Няня отпрянула от злобного малыша, и прочитался в ее глазах дикий, подневольный, рабский ужас. И понял малыш, что он – мачо.

Так что поглядим, подумал Эдик, кому еще квакать. А дура Фирка совсем заблеяла:

– Пишут в основном пенсионеры, – дрожа синими губами и чулками, проворковала пухлая, крепкая Фирка. – Про ЖЭК… ДЭЗ и крыс на крышах.

– На крышах?! – брезгливо ужаснулась щеголиха-хамка, едрена практикантка, гнида и ненавистница мачо Екатерина, тоже жена того еще жениха. Но не белокурая бестия, как огненная лиса Лизка, а с волосами черной страшной вороны и черной злобной гримасой начинающей ведьмы на всегда тонких губах. Такая смотрит на нормально лютых, как Эдик, мужиков так, что хочется подобраться, броситься стаей шакалов и раздеть… и вздуть по голой… пояснице дюжиной острых солдатских ремней с фигурными пряжками. Монашка гребаная. Ладно, пока у Эдьки руки коротки, ладно.

– Да! Да… Пенсионеры пишут, Виагра никуда не годится, дети-школьницы пишут о последней любви, спрашивают – куда кидаться…

– Вот это интересно, газетно, печатабельно… – заметил, выказывая профессионализм, Моргатый.

– …и инопланетяне иногда шлют стихи о ягодном месте в тундрах, – зашлась в нервном исступлении сотрудница отдела писем, шебурша под стулом крупными ступнями в белых, надетых, как на свадьбу, туфлях. – Рабочий-моторист советуется, что конкретно делать с не знающей техминимум женой, предлагает ее редакции в обмен… на девушку из ПТУ… а те, как раз, о поведении физкультурника на коне и мате. Военный отставник просил на прошлой неделе прислать чертеж импортного огнемета, все пишут, кому не лень. А ждем и сумками таскаем… письма эти, любим… работать.

Эту дуру Фиру наблюдательный мачо Моргатый уже приметил еще вот почему. По двум делам. По одной: много в редакции знает, во всякую щель у нее сунут нос или глаз. Черный и занозистый, как у цыгана. Полезно, как сказал бы верный дзержинец Эдмундыч. Второе: оказалось, как шепнули нарочно ее же отдела клуни, – эта Фира пыталась крутить шашню с тем самым гаденьким гусем-выпендряйкой Сидоровым, с которым вчера у Моргатого уже случилась забава-случка.

Эдька чуть к утру приперся в комнатенку отдела наук и образований, где маленький старичок-грибок заведующий, потупя глазки и зная, видно, о выходе в тираж, по-тайному складывал шмотки из стола в старый, как у древних врачих, чемоданчик, готовился кинуть сонную обитель. Всех вас, старых лишаев, палкой, подумал Мачо, но вслух спросил:

– Ну что, как оно с утра спалось? Чего рано пришлепали?

– Спасибо, все в норме, – мекнул старикоид.

А мачо схватился за какой-то стол и стал оттаскивать его от окна, хотел освободить место для одной девки из ансамбля, которую тянул в газету, и просто тянул, в культурный отдел. Старичок искоса поглядел:

– Здесь сидит научный обозреватель Сидоров Алексей Павлович.

– Сидел, – отбрил сующегося мачо. – Теперь все путем. Штат за штатом. Пооборзевались, газетные овцы, пришлепали журнальные волки, – и ткнул стол еще дальше в темный угол. – Занято, – указал на место.

– Вы бы сначала, – мяукнул старичок, но вовремя смолкнулся.

– Ты что делаешь! – неожиданно появился в дверях этот Сидоров, недопарень почти среднего низшего роста с руками толщиной с манипуляторы Эдькиного детского конструктора «Лего», который он использовал, пробуя засорить унитаз. – А ну подай назад.

И обозреватель схватился за свой столик грабками и попер на прежнюю позицию, на Эдьку. А прежние позиции стухли. Ну тут уж забава! Давить цыплят, сшибать слабо жужжащих зеленых мух и отрывать горлы отбившимся от стада олешкам – настоящее занятие матерого мачо и гордого койота прерий. И жалкий, раскрасневшийся и приведенный в подходящий сок Сидоров оказался вдвинут почти в стену.

– Ну ты чего? – миролюбиво справился победитель над трупиком поверженного праведного правдолюба. – По соскам у тебя еще не текло и в рот не заходило.

Сидоров подскочил было к мачо, запыхавший и раздутый от газов, но, глянув снизу вверх на героя, только плюнул, попав себе на рукав куртюшки, и вышел вон. Видно, хорошо везде учился, и в среднем образовании, и в университетах, но по жизни необученный, нестроевой. Ну, поучим!

И тут, на собеседовании, на выдаче клистиров и роковых диагнозов, Эдик вдруг выскочил из себя, не держа зла, а швыряя его кругом, покраснев закаленным лицом до сиреневого отлива, и потребовал у сидящей на крае стула подневольной Фирки, трясущей от озноба, поди, волосатыми ляжками: