Новый Адам - Стенли Вейнбаум

— Как ты объяснишь ее феномен?

— Никак.

— Тогда чего стоит твоя теория?

— С моей теорией все в порядке. Разве ты, я или кто-нибудь другой может достоверно утверждать, что все творения Сапфо действительно принадлежат ей? Где доказательства того, что она действительно была женщиной? Но, даже допуская это, допуская, что ненормальная, а значит, отмеченная печатью гениальности Сапфо — исключение из моего правила, все равно остается справедливым утверждение, что женщина обладает меньшим творческим потенциалом по сравнению с мужчиной. Меньшим в способности создавать средства познания, и тут я повторюсь, ибо как никто иной преуспела в создании самой жизненной субстанции.

В спорах, в провозглашении истин, не совместимых с общими представлениями, не способных вызвать ничего, кроме отвращения у человеческого существа с его одномерным восприятием, продолжался эксперимент исследования характера подопытного экземпляра по имени Поль Варней. Как напильник в опытных руках легко снимает слой ржавчины, обнажая блестящую поверхность металла, так и беспощадный в своем могуществе интеллект Эдмонда слой за слоем срывал с души Поля «ржавчину» условностей, обнажая природную наготу ее естества. Всему приходит свой конец, близился к своему завершению и этот злой эксперимент. Эдмонд выдвинул гипотезы, поставив опыты, проверил их правильность и остался доволен результатом. Феномен Поля Варнея был не чем иным, как многофункциональным механизмом, приводимым в движение вожделениями, страхом и в гораздо меньшей степени логикой здравого смысла.

Подобно играющему с куклой ребенку, Эдмонд взводил пружинки часового механизма души Поля и забавлялся наблюдением результатов. И чем больше забавлялся, тем сильнее поднималась в нем тщеславная уверенность, что в пределах своих знаний и могущества он может управлять поступками этого человеческого существа с такой же простотой и легкостью, как некогда с такой же простотой и легкостью управлял действиями обезьянки Homo.

И от этой уверенности почувствовал себя ужасно несчастным. Все равно как в изобретенной китайцами камере пыток, где нельзя ни лечь, ни встать. Ничто в этом мире не открывало ему возможностей преодолевать трудности на последнем пределе возможного. Все давалось слишком просто — ему не было здесь равных.

Знания! Подобно одинокому путнику в тщетном стремлении достичь горизонта, и он мог пуститься в бесконечную погоню за ускользающей реальностью знаний. Но ради чего? Обретенные знания о человеке оказались ему бесполезными. Чем могло обогатить его душу существо по имени Поль Варней? Ничем…

И снова лицом к лицу оказался Эдмонд со своим горьким выводом: «Стремление к знанию есть самое бесплодное из всех устремлений. Мечта с отрицательным результатом, ибо, чем больше познает человек, тем меньше знает».

Глава десятая

ЛЮЦИФЕР

«Кто, я? — снова спрашивал себя Эдмонд. — Несомненно, я другой, чем Поль, но и без всяких сомнений могу утверждать, что тоже мужчина. Я не человек в общепринятом смысле этого определения, ибо обладаю качествами и достоинствами, во много раз превосходящими человеческие. И все же я сродни человечеству, ибо по внешности и физиологическому устройству близок к нему. Но, отбросив внешние черты сходства, я должен считать себя чужим для этой планеты. И если в среде ее обитателей я в своем роде уникум, то должен думать о себе, как о сказочном детеныше эльфов или как о марсианине, заброшенном на эту планету неведомой силой».

Так думал Эдмонд, в праздном созерцании коротая время в своем любимом кресле, напротив черепа обезьянки Homo, и ее пустые глазницы, наводя на новые мысли, настойчиво привлекали его взгляд.

«Твоя кровь течет и в моих жилах, Homo, — продолжал он ленивые размышления. — Во всех отношениях мы ростки одного корня. Мой череп — это твой череп, ставший лишь более вместительным. Мои руки — это твои руки, добившиеся необычайной искусности. Моя душа — это твоя душа, впитавшая опыт поколении; и моя скорбь — это твоя радость обретения разума. Ты — неопровержимое доказательство моих земных корней, нет видимых противоречий в единстве наших кровных уз, мы — одна семья с одной родословной».

И снова мучил Эдмонда Холла короткий вопрос: «Так кто же я?» И два его сознания, постигая, играют проблемой, выворачивают ее, разглядывают с разных сторон, пробуя найти отправную точку для логических построений.

«Если происхождением своим я обязан человеческой расе, то существуют три варианта ответа, три вероятностные возможности. И первая из них: во мне чудесным образом обрели второе рождение атавистические черты великой древней расы, на заре человеческой эры слившейся с человечеством и растворившейся в нем. Вторая: я не больше чем простая случайность, единственная в своем роде, и не имеющая никого значения. Шутка природы, несчастный случай, без корней и без влияния на мир, расположенный вне сферы действия законов случайных величин. И третье: я предтеча, явлением своим я предвещаю пришествие новой, могучей расы. Я — сверхчеловек, рожденный раньше назначенного ему времени. Решение моей загадки распадается на разрешение загадок прошлого, настоящего или будущего».

И он продолжал: «Я отбрасываю первое по соображениям логики, ибо могущественная раса древности должна была оставить на земле, носившей ее, отпечаток своего пребывания, но нигде в мире я не видел древних руин, кроме тех, что оставило за собой человечество. Египет, Вавилон, Греция, Индия, Юкатан — все эти руины — вот что оставила история как воспоминание о древних народах.

Я отбрасываю второе по соображениям этики, ибо горд и не имею других чувств к окружению своему, кроме горького презрения. И если случайным было мое рождение, разве не испытывал бы я чувство зависти к этим другим существам, помещенным здесь природой по ее желанию и под ее добрым покровительством? Отличие мое стало бы источником стыда, а не началом гордыни и высокомерного презрения.

Остается третья возможность — идея будущего. И коли я отринул первые две, значит, должен признать последнюю и уверовать, что я предвестник прихода новой расы, предтеча заката эры человеческой. Я — Враг, чье призвание — уничтожать; я заменю собой человечество; я — живое воплощение будущего».

И он взглянул на Homo и встретился своим задумчивым взглядом с пустым, безжизненным и одновременно презрительным взглядом пустых глазниц.

«Я для Человека тот, кем Человек был для тебя, Homo. Я тот, кого возлюбят поклоняющиеся дьяволу, как в страхе перед неумолимыми силами, недостойными их понимания, и твои сородичи возлюбили Человека дьявола. Ибо кем еще может быть для Человека его уничтожитель, его Враг? С точки зрения человеческой я — воплощение зла. Я — Сатана!»

Книга II

ВЛАСТЬ

Глава первая

НЕДОЛГАЯ ПОГОНЯ ЗА ВЛАСТЬЮ

Под вечер одного из плывущих длинной чередой неприметных дней наш герой гнал машину по, казалось, бесконечным окраинам расползающегося вширь города-монстра. На какое-то время ощущение мощи и скорости послушно несущегося вперед автомобиля развлекало его, отвлекая от обычных мрачных мыслей. Эдмонд почувствовал неописуемый прилив возбуждения, словно это не машина, а усилия собственного тела несли его вперед быстрее ветра и мысли, пока и это ощущение не исчезло бесследно. И тогда наш герой сбросил скорость, позволив машине лениво и бесцельно скользить по белому бетону шоссе. Здесь шоссе шло параллельно озеру, и иногда в просветах между деревьями Эдмонд видел, как острым трепещущим светом вспыхивает его гладь в лучах уже невысокого солнца. Из объятий шоссе вырывалась ведущая прямо к озеру узкая боковая дорога, и он наугад свернул на нее и ехал в густой тени тесно обступивших дорогу деревьев. Теперь дорога шла прямо над озером, по краю отвесной стеной уходящего к воде маленького обрыва. Эдмонд свернул на обочину, вышел и бесцельно зашагал к обрыву.

Долго он смотрел на нескончаемый бег волн, чей глухой, неумолчный ропот в созвучии с меланхолическими струнами его души навевал унылую тоску. Затем Эдмонд прилег на поросший травой земляной склон, раскинул руки и посмотрел на небо сквозь ветви дерева, смотрел и каждой клеточкой тела ощущал свое меланхолическое состояние. И он подумал, что тщетность была уделом всех его усилий; и еще думал, что мог добиться и взять все, что пожелает, но он не знал в этом мире того, чего стоило бы пожелать. Даже знание и стремление к нему разочаровали его. Так что же остается?

Любая земная власть возможна для него, стоит лишь протянуть руку и зажать ее в кулаке. Несколько коротких мгновений Эдмонд забавлялся родившейся идеей, рассматривая возможные средства и строя наброски планов. В пределах возможного несколько путей к видимой цели представлялись ему открытыми. Эдмонд мог стать сказочно богатым и обрести финансовое и экономическое могущество. Создание абсолютного оружия сделает его мировым диктатором. Как в те далекие века, когда сознание человека лепили, как воск, он мог стать властелином душ — мессией новой веры. А если взять за основу эти три плана, можно найти разумную комбинацию… И об этом он тоже думал.