Рисунок с уменьшением на тридцать лет (сборник) - Ирина Ефимова

До отхода поезда оставалось менее четверти часа, а второе место всё ещё пустовало. Вежливый голос настоятельно просил провожающих покинуть вагоны, когда в купе влетел запыхавшийся юноша, спешно поздоровался, бросил на левый диван саквояж и тут же вылетел, чмокнув кого-то в дверях, после этого в купе появилась запыхавшаяся, прехорошенькая молодая особа.

– Здравствуйте… чудом не опоздала… все перепутала…

Она села, стараясь перевести дыхание. Тут раздался мелодичный удар колокола, возвещавший об отходе поезда; разноцветная плитка платформы чуть дрогнула, поехала вправо, сначала медленно, потом быстрей, а потом и вовсе скрылась из глаз вместе с милым Ромео (так про себя окрестила блондинка провожатого попутчицы). И вот уже бесконечные нити рельсов, брызгая солнечным отражением, тянутся рядом с их поездом; на секунду мелькает новая гостиница с покатыми крышами, собирающими солнечную энергию, вагон делает что-то вроде небольшого взлёта и оказывается в стеклянной гильзе, по которой ему предстоит мчаться без остановок до Берлина, а затем и дальше.

– Вы в Берлин?

– Нет, в Париж. А вы?

– В Берлин.

Блондинка вынимает из сумки и ставит на столик металлическую банку с соком, кладёт пакетик с карамелью, несколько яблок. Снимает туфли, достает тапочки.

– В Париже сейчас замечательная погода – как летом. Моя подруга только что оттуда вернулась. Надеюсь, в Берлине такая же.

– Это радует…

– Как вас зовут?

– Катя. А вас?

– Людмила Вернеровна. Можно просто – Людмила. Хотите пить?

Катя кивнула в знак согласия. Взяв банку с соком, Людмила Вернеровна опустила её под столик, на что-то нажала, и банка оказалась продырявленной в двух местах.

– Какой красивый мальчик вас провожал…

– Это мой брат… по отцу.

– Красивый юноша, ну просто Ромео.

– Он ещё ребёнок, ему только четырнадцать.

– Да вам, наверно, немногим больше?

– Многим – мне двадцать девять.

– Никогда бы не подумала. А в Париж по делам?

– Нет, в отпуск. А вы в Берлин по работе?

– На конгресс.

– В какой области?

– Медиков. Но я переводчица. Еду с опозданием, так вышло…

В купе зашёл вежливый проводник, присел, проверил билеты; распушил букет, пожелал пассажиркам приятного пути.

Облокотившись на столик, Людмила любовалась какофонией красок, в которую, как на палитре, смешались небо, леса, поля, оранжевое солнце и прочие субстанции мира, не различимые за матовым стеклом туннеля, по которому мчался поезд. Тревога снова охватила её – как мама справится? Хоть старушка и уверяла, что всё будет в порядке, всё же… Как нескладно вышло. Надо же, чтоб всё совпало: дети на практике, Виктор в командировке, сватья в больнице. Один сват. Что он может? Целый день на работе, потом в больницу… Обещал подстраховать. Главное – ночь, по ночам у мамы иногда ноги сводит. Но где там переночевать – в однокомнатной квартире с маленькой кухней? Нескладно… Профессор с мировым именем будет валяться на раскладушке…

Катерина, откинувшись на мягкую спинку дивана, закрыла глаза и погрузилась в свои, тоже не очень-то весёлые мысли. Получается, что печального в жизни больше, чем радостного… Как с этим быть?..

Людмила заметила, что дремлющая напротив девушка мотает головой, как будто что-то отвергает.

– Вы художница? – Вопрос прозвучал неожиданно, и девушка, открыв глаза, улыбнулась.

– Почему вы так решили?

– Мне кажется, что вы должны иметь отношение к искусству.

– Нет, совсем напротив. Я экономист.

– Не скучно?

– Ну, во-первых, я пошла по стопам отца, он у меня известный человек в этой области. Во-вторых, у меня нет семьи, а потому есть время всем на свете интересоваться, в том числе искусством.

– Не трудно быть экономистом?

– Да нет. Уже есть некоторый опыт.

– А Ромео тоже готовит себя в экономисты?

– Кирюшка? Нет, что вы. Он учится в специализированном колледже на реставратора. С детства влюблён в старинную архитектуру. Наверное, потому, что родился и растёт среди старых особняков и палат, где гуляла его мама, когда была им беременна.

– Где же это? В Москве?

– Конечно. Старая Москва. Хитров переулок знаете?

Людмила как-то запнулась, заморгала, задумалась.

– А где это? Не в районе Солянки?

– Да, ближе к бульварному кольцу.

– Ничего себе… Да я не только знаю, я тоже родилась в этом районе, выросла там, отца похоронила, замуж вышла и сына родила, а уж после выехали – дом поставили на капитальный ремонт. Но переулка с таким названием вроде бы не было. Хитров рынок был когда-то, это все знают, а переулок…

– Он раньше назывался по-другому. Отец там живёт лет шестнадцать.

– Подождите, уж это не мой ли переулок называется теперь Хитровым? Объясните, где это.

Катерина, чертя по столу невидимые линии, объяснила попутчице, где находится переулок. Людмила молчала. На белокожем лице выступили красные пятна.

– В каком подъезде живёт ваш отец?

– В первом.

– Ну, не в четырнадцатой же квартире? – уже вскрикнула, воздев руки, Людмила Вернеровна.

– В тринадцатой, – с недоумением ответила Катерина.

Воцарилось молчание. Женщины смотрели друг на друга.

– А вы не там живёте?

– Нет. Папа получил эту квартиру после того, как разошёлся с мамой, а я живу с мамой в Чертанове.

– Ну, слава богу… Давайте только не будем сейчас причитать, как тесен этот мир…Не будем?

– Нет. Тем более что он не так уж и тесен…

И они принялись взахлёб рассказывать друг другу про дом и двор: одна про шпану, голубятников, рецидивистов, тесные коммуналки без горячей воды, кошачьи свадьбы; другая – про тишину, чистоту, хорошо отделанные квартиры со всеми удобствами, особую атмосферу старого района.

– А ведь тогда еще не было новой Москвы – только старая; было всего-то несколько районов – Арбат, Сокольники, Чистые пруды, Измайлово… Ну ещё Преображенка, Мещанские. Вот и сват мой жил на Покровке, в старом доме, и часто рассказывает, как старший брат водил его в гости к своей подружке, которая жила в подвале того же дома, и сват, тогда шестилетний малыш, заворожённо следил за ногами идущих мимо подвального окна людей: вроде бы он на земле, а они летают. Вы, небось, жилых подвалов уже не застали… Я-то помню… Да… Вот это неожиданность. В тринадцатой квартире жила моя подруга Светка, мы с ней в одном классе учились. И даже знаю, кто до них жил в этой квартире – «инженер» с «инженершей» и с дочерью, мой отец ходил к ним петь, ему их дочь аккомпанировала. Но это было ещё до моего рождения…

– Знаете, что я придумала? Давайте обменяемся телефонами, и мы с вами сходим к моему отцу, вам будет интересно.

– Спасибо, с удовольствием…

Так в интересных разговорах незаметно пробежали шесть часов пути, и вот уже поезд замедлил ход, выполз из гильзы и подъехал к вокзалу. За окном ярко горели фонари и шесть огромных букв: BERLIN. Катерина видела в окно, как к Людмиле Вернеровне подошел высокий человек, взял её поклажу, и они скрылись в туннеле. Катерина задремала и не слышала, как поезд двинулся дальше…

II

В то время как парижанка Франсуаза шла нехожеными тропами Непала, встречала там фантастические рассветы, провожала не менее фантастические закаты, штурмовала Эверест, беседовала со снежным человеком Йети, бродила по лавочкам Катманду, фотографировала буддийские храмы и прочее, прочее, прочее, о чём, не будучи там, догадаться невозможно, в ее парижской квартире под фосфоресцирующими звёздами, кометами и планетами, наклеенными на потолок рукой романтичной хозяйки, на полу, на поролоновом лежаке, в каком-то странном невесомом состоянии засыпала её русская подруга. Небольшая, уютная, полная милых мелочей, квартирка заворожила гостью звенящими от малейшего движения воздуха подвесками, готовыми в любой миг запищать, заговорить, заулыбаться куколками, картинами и картинками, фотографиями, ковриками, салфетками, шариками, матрёшками…

Катерина прибыла вечером, с вокзала ехала на такси нарядными парижскими улицами, плохо соображая с дороги, где и почему находится. Взяла в условленной квартире ключи и вошла во Франсуазино гнёздышко. Выпив кофе, надолго погрузилась в кресло. Так до полуночи и просидела у окна с французским балкончиком, то и дело бросая машинальный взгляд в два окна дома напротив, за которыми серьёзный молодой человек в очках сидел за столом, решая, по-видимому, мировые проблемы, лишь иногда поднимаясь со стула, чтобы подойти к книжной полке.

«Я в Париже, я в Париже… Наконец-то я в Париже». Перебирала журналы, которыми был завален письменный стол, рассматривала безделушки, потом все-таки легла под звёздным потолком, справедливо решив, что утро вечера мудренее.

Когда наступило светлое, пахнущее чужими запахами, уже не слишком раннее парижское утро, Катерина, позавтракав йогуртом, сыром и колбасой, оставленными для неё в холодильнике Франсуазой, спустилась по деревянной винтовой лестнице, пропитанной очень острым, не то химическим, не то парфюмерным запахом, и вышла из подъезда в переулок. Два чернокожих человека в комбинезонах салатного цвета засасывали в огромный зев мусороуборочной машины разбросанный по переулку мусор: скомканные пакеты, банановую кожуру, собачьи кучки, использованные билеты, яркую и красивую, как цветы, обёрточную бумагу. Несмотря на большое количество валяющихся отходов, переулок благоухал, как магазин ТЭЖЭ (бабушка говорила, что в Москве когда-то так назывались парфюмерные магазины).