Нуониэль. Часть первая - Алексей Николаевич Мутовкин

– И что я им скажу? Что их рыцаря убил сказочный нуониэль не помнящий даже своего имени?

Глава 4 «Втуне ничтоже сумняшеся»

– Чего? – разинув рот, спросил Воська, встав как вкопанный перед нагим Ломпатри.

Рыцарь выхватил из его рук ковш с горячей водою и окатил себе плечи.

– Чего, чего! – подразнил он слугу. – Того! Учи вас жизнь – всё не впрок. Решения надо принимать обдуманно, взвешенно. Предрекать исход своих деяний и ежечасно вопрошать себя о том, на верном ли пути ты находишься. Неосмысленные же поступки, совершённые по недоразумению али из малодушия, счастья не умножают. Вот, что значит это выражение. Можно ничтоже сумняшеся кинуться в бой, но втуне сгинуть, коль не знать своей силы и силы супостата.

Ломпатри разглагольствовал, стоя в ушате с водой. Красную рыцарскую палатку временно переделали в баню. Старый Воська слыл глупцом, но в бытовых мелочах проявлял дюжую изобретательность. Раз в неделю он ставил палатку, натаскивал в неё камней, складывал там очаг и зажигал огонь. Прилаживал дымоотвод и застилал пол длинной травой. Снаружи он накрывал стены палатки еловыми ветками. Такие бани для Ломпатри и Закича становились настоящим праздником. Без удобств, постоянно под дождём и на ветру, в грязи и холоде, путники забывали все приятные ощущения чистоты и покоя. А баня, пусть даже такая – походная, приятно согревала тело белым паром. Аромат хмеля и травы мылянки грел душу воспоминаниями о доме. Но в этот раз баня вышла не по расписанию, а неожиданно, к радости всех на три дня раньше положенного. Всё потому, что рыцарю необходимо выглядеть достойным своего положения и общества равного себе по титул человека.

Было около четырёх часов, осенний день только собирался идти на убыль, а лагерь из двух десятков палаток стоял полностью развёрнутым. Повсюду реяли знамёна с изображением белой птицы Сирин. Вокруг заваленной еловыми ветками бани сновали вирфалийские солдаты. Поодаль кипела полевая кухня, а в центре лагеря в большом белом шатре расположился благородный рыцарь Гвадемальд.

Утром разведчики Гвадемальда повстречали рыцаря Ломпатри и его спутников. Хозяина скрипучей повозки сопроводили до войска Гвадемальда на марше. В два часа дня Ломпатри, Воська, Закич и нуониэль увидели на равнине отряд человек в двести. По провинции Дербены двигалось настоящее войско: более половины верхом, остальные пехотинцами, а за ними шли до десяти груженых обозов. Неподалёку от основного отряда кружились несколько групп из трёх-пяти лёгких всадников с изогнутыми луками наготове. В обмундировании, оружии и выправке людей чувствовалась рука опытного командира. Однако счастья на лицах солдат Ломпатри не увидел. Народ выглядел усталым и потерянным. Те, что шли в первой линии при полном обмундировании, хмуро глядели из-под своих стальных шлемов и тяжело ступали по заросшей бурьяном дороге. Опытный глаз Ломпатри, видавший на своём веку множество походов, сразу понял, что эти люди измотаны дорогой и подавлены. Случись бы им сейчас попасть в серьёзное дело – разбили бы всю эту пару сотен вирфалийских молодцов в пух и прах.

Во главе отряда стоял благородный Гвадемальд – рыцарь птицы Сирин, подданный короля Девандина. Несмотря на своё благородное происхождение и занимаемый пост, он восседал на дряхлой кобыле и прятался от степного ветра в дранном, вонючем кафтане, который не снимал даже на ночь дней уже эдак с десять. Это был человек лет пятидесяти, растерявший с годами свою силу и выглядевший нынче как усталый сухожилистый крестьянин, любящий поспать лишний час, в то время, как остальные ражие мужики уже вовсю машут косами в полях. Видать, в былые годы этот крепкий малый мог сильною рукою и твёрдой волей к победе свалить любого верзилу, будь он хоть в два раза больше. Теперь его мышцы высохли, а норов всё чаще капитулировал перед кружкой эля.

Когда Гвадемальд и Ломпатри поприветствовали друг друга, как того требовал рыцарский кодекс, они стали обмениваться любезностями и, как бы невзначай, выведывать друг у друга цели путешествия. Простолюдинам наблюдать за этим действом было невыносимо скучно, ибо нет ничего более утомительного, чем куртуазность благородных мужей. Ни один рыцарь, при общении с равным по положению, не позволит себе просто спросить: «Куда путь держишь, странник?» Такой невинный вопрос – это ценная возможность показать своё благородство, выказать уважение к собеседнику, продемонстрировать свои манеры и заверить окружающих в том, что даже если ответа не последует, честь всех и каждого, кто участвовал в беседе, будет сохранена. Поэтому, вместо «куда путь держишь, путник?» от рыцарей можно скорее услышать нечто вроде: «встретив столь благородного человека как вы в здешних безлюдных местах, я готов поделиться всем, чем располагаю, дабы ваша дорога, какой бы долгой она ни была, оказалась короче и легче, если конечно какая-либо лёгкость вообще соизмерима с тем счастьем, которое испытают те, кто ожидает вас в конце пути». После подобного обмена любезностями рыцари Гвадемальд и Ломпатри проявили благосклонность друг к другу – решили устроить привал и «поговорить по душам». Поставили лагерь и занялись приготовлениями к встрече. Ломпатри происходил из очень древнего рода землевладельцев. Его фамилия Сельвадо уже много поколений владела в Атарии хорошими наделами и входила в круг приближённых к королю. Согласно своему статусу, Ломпатри не мог явиться в шатёр Гвадемальда не в праздничной одежде, немытым и голодным. Требовалось сделать всё так, чтобы не опозорить свой древний род, и соблюсти все формальности придворного этикета.

В палатку-баню зашли Закич и нуониэль. Пар ударил им в глаза, и заставил дышать глубже и аккуратнее.

– Закрывайте дверь скорее – зной уходит! – крикнул им Воська.

Нуониэль повернулся и опустил полотняную «дверь» палатки. Закич, Воська и Ломпатри пристально наблюдали за его действиями, потом обменялись взглядами. Нуониэль скинул с головы капюшон и расправил свои лиственничные веточки. Раненый шёл на поправку, выглядел бодро, хоть и оставался ещё немного бледным.

– Боюсь, заклюют его там солдаты, – сказал Закич, присаживаясь. – Зверёк-то невиданный, а люди это дикие.

– Давай лучше мыться, – бодро отозвался Ломпатри, потирая себе бока мочалкой из травы. – Несёт от нас, как от тусветных вертепов.

– Какой путь, так и несёт, – ответил Закич, вытирая проступивший на лбу пот.

– Не серчай, – усмехнулся Ломпатри. – Ты же в бане. В месте чистом во всех смыслах. Слышишь, как пахнет? И где ты набрал столько хмеля? Хорошо!

– Если с коня иногда слезать, можно много насобирать.

– Опять ты меня задеть хочешь, каналья? – спросил Ломпатри и швырнул в Закича травяную мочалку. Закич увернулся. – Я ведь от всего сердца, – продолжал нагой рыцарь. – Дивлюсь твоим способностям брать от земли-матушки всё самое