Мекленбургский дьявол (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

— Огонь по готовности! — велел я, сообразив, что именно произошло.

Окрыленные удачей артиллеристы взялись за дело с удвоенной силой, заставив пушки грохотать одну за другой. Все же баллистика у гладкоствольных орудий не самая лучшая, но, тем не менее, почти половина снарядов находила цель и скоро городские ворота совсем развалились, открывая проход нашей пехоте.

Будь у турецкого гарнизона и жителей Кафы больше времени, они, конечно же, сумели завалить проход бревнами или построить баррикаду, но в том-то и дело, что времени у них не было! Разбуженные выстрелами местные обыватели и янычары первым делом обратили свои взоры на море, не пришли ли к ним корабли оказавшегося таким грозным русского царя? Однако в заливе все спокойно, и тогда они обернулись к стенам, только поздно, на них уже лезли донцы и охотники.

Пока одни приставляли к стенам лестницы и начинали карабкаться по ним, другие стреляли по немногочисленным защитникам из ружей и луков, поддерживая своих атакующих. Как всегда не обошлось без неразберихи и жертв. В одном месте наскоро изготовленные лестницы оказались коротковаты, в другом караульным удалось их скинуть, но все же казакам удалось подняться наверх, и на стенах закипела кровавая сеча.

Несколько хуже обстояли дела у Панина. Яростно оборонявшимся туркам удалось отбить их первый натиск, но полковник сумел приободрить растерявшихся людей, и повел их снова на приступ. Стрелков у него было куда больше, чем у донцов, им удалось изрядно проредить ряды обороняющихся и снова приставить лестницы к стенам.

— Айда за мной! — крикнул Федька и полез первым, подавая пример.

Вокруг то и дело свистели пули, но он упрямо карабкался, сжимая в руке подаренный царем пистолет.

— Алла! — закричал наверху какой-то ратник в красной шапке с белым шлыком, но тут же свалился, подстреленный.

Другой не стал высовываться, а попытался отпихнуть лестницу рогатиной, но не успел. Добравшийся до самого верха стольник выстрелил в него и, выбросив разряженное оружие, выхватил шпагу.

— Ура! — завопил он, забравшись между двух зубцов.

Ободренные его удачей, охотники полезли следом, а на Федьку со всех сторон насели турки. Яростно отмахиваясь от кривых клычей и ятаганов, полковник сумел-таки продержаться до прихода подмоги, а затем они с охотниками смогли оттеснить османских воинов и закрепиться на стене.

Некоторое время янычарам удавалось сдерживать натиск своих врагов, тем более что к ним стали подходить резервы, но было уже поздно. Русским пушкам удалось выполнить свою задачу и через разбитые ворота уже входили солдаты фон Гершова и бородатые стрельцы.

— Город наш! — осклабился обычно невозмутимый Кароль.

— Не кажи гоп, — отозвался я, пришпорив Лизетту.

— Пушки на передки и за мной! Рожков, держись рядом!

Горячая кобылка сорвалась с места, будто только этого и ждала, и полетела вперед, словно на крыльях. В какую-то минуту мы домчались до ворот и влетели внутрь города, чудом никого не затоптав.

За мной тут же поскакали телохранители и казаки, успевшие стянуть своих всадников к царской ставке. Несколько янычар и стражников-азабов[1] попытались встретить нас выстрелами из ружей и луков, но конная лава смела их жалкие попытки сопротивления.

— Показывай, где тут дворец паши и казармы!

— Прямиком по улице, государь.

— Вперед!

Вихрем промчавшись по улице и изрядно опередив наступающую пехоту, мы вырвались на небольшую площадь, в центре которой стоял явно мраморный фонтан. Окружавшие меня всадники без жалости рубили всех, кто имел неосторожность высунуть голову на улицу, и мы, не останавливаясь, ехали дальше.

Но не успели мы углубиться в следующий квартал, как из большого каменного здания нам навстречу высыпала изрядная толпа вояк с копьями и турецкими ружьями. Дистанция до них оставалась приличной, одним махом не преодолеть.

— Стоять! Назад! Отходим на площадь. Рожков, что там такое?

— Это жилище янычар, государь.

— Ясно. Где пушки? Срочно мне их сюда! Десятку спешиться, завяжите с ними перестрелку!

В считанные минуты, громыхая копытами некованых коней, и железными ободами больших колес появилась батарея. Не так и отстали они от нас.

— Пушки с передков, картечью заряжай на прямой выстрел! Огонь!

Грянуло! Сотни чугунных шаров, гудя разворошенным осиным ульем полетели вдоль по улице, сметая все на своем пути, оставляя исковерканные, окровавленные тела.

— Твою дивизию! — только и смог выговорить я, глядя на это зрелище.

— Можно идти дальше, — бесстрастно заметил Михальский.

Все это время литвин ни на шаг не отставал от меня. Стоило какому-нибудь отчаянному турку или татарину кинуться мне наперерез, бывший лисовчик тут же рубил его своей корабелой, если появлялись вражеские стрелки, его люди тут же осыпали их градом стрел, а если бы понадобилось прикрыть меня своим телом, уверен, он, не задумываясь, сделал это.

— Вперед! — крикнул я, и снова ударил Лизетту шпорами.

Наконец, мы оказались перед главной цитаделью. Как и в других городах Причерноморья, прежде это был генуэзский замок, а до того, возможно, и античный город, вокруг которого в более поздние времена османы возвели свои постройки. Ворота, как и следовало ожидать, были закрыты, а перед ними толпились местные обыватели, успевшие выскочить из своих домов и пытавшиеся укрыться внутри замка.

Но напрасно плакали женщины и дети, вздымая руки к застывшему, как изваяние, на стене здешнему наместнику-мирливе[2]. Никто и не подумал открыть для них ворота, и теперь эти люди оказались беззащитными передо мной и моими воинами. Напротив, со стен раздались выстрелы, от которых несчастные тут же шарахнулись в сторону и побежали обратно, чтобы стать добычей казаков.

— Государь, вам следует отойти, — мрачно буркнул Корнилий, выехав вперед, чтобы заслонить меня от возможного обстрела.

— К черту! — отозвался я. — Где пушки?

— Они целят в ваше величество, — сделал еще одну попытку уговорить меня телохранитель.

В этот момент, как будто подтверждая его слова, рядом с нами в землю воткнулась стрела.

— Вот сукины дети! — выругался я, успокаивая лошадь.

Несмотря на то, что Лизетту явно не приучали к звукам выстрелов, она держалась на удивление не плохо, но вот свистевшие то тут, то там стрелы ее явно раздражали.

— Тише-тише, девочка, — приговаривал я, поглаживая по красиво изогнутой шее благородного животного. — Скоро все кончится, и я напою тебя самой чистой водой в этом проклятом гадюшнике, а потом велю насыпать отборнейшего овса…

Наконец, батарея снова догнала нас, и артиллеристы уже не дожидаясь команды принялись отцеплять свои пушки от постромок и разворачивать их в сторону вражеской цитадели.

— Огнеприпасов много еще? — осведомился я у командира.

— Шесть выстрелов, — отрапортовал тот, приложив два пальца к широкополой на иноземный манер шляпе.

— На орудие? — на всякий случай уточнил я.

— Всего, — бесхитростно отозвался тот.

— Черт! — снова помянул я нечистого.

— Это не так уж страшно, — поспешил успокоить меня артиллерист. — Порох в крепости найдется. Ядра соберем, картечь можно сделать и каменную.

— Кстати, ядра есть? — ухватил я главное из его речи.

— Два!

— Отлично. Что хочешь делай, но чтобы выбил мне ворота! Сделаешь — озолочу, не сделаешь — не взыщи!

— А если они их завалили с той стороны? — сглотнул слюну канонир.

— Ты бы поторопился, не то и впрямь завалят, — посоветовал я ему.

Офицер снова перекрестился, скинул с головы шляпу и приник к прицелу единорога.

— Полуторным, нет, двойным зарядом заряжайте! — велел он подчиненным.

— Разорвет, Матвей Егорович, — осторожно возразил ему кто-то из прислуги.

— Заряжай, говорю! — повысил голос командир. — Я за все ответчик!

Скоро все было готово для выстрела и Егорыч, велел всем отойти сам вжал фитиль в затравку. Орудие в последний раз видевшая столько пороха на испытаниях выпалило и откатилось назад, влупил ядро в правую створку ворот, выбив из неё целую тучу щепок.