Тот Самый Мужчина - Натали Рамон

Я не ослышалась, она сказала именно «вам», а не «тебе»! Как если бы она заранее знала, что мы вернемся сегодня вдвоем. Потрясающе самоуверенная семейка, всегда правы! «А что в этом плохого?» — наверняка спросил бы меня Клод.

В комнате Клода был свежепобеленный потолок и светлые обои с простодушными пупырышками. Кошка опять спала у меня на голове, неужели я ей так нравлюсь? Ведь мадам Грийо не растирала вчера мою спину.

Кошка с урчанием завозила лапами, когда я проснулась оттого, что на моем лице играл солнечный зайчик. Я улыбнулась, решив, что это вернулся Клод и целует меня, но это были проделки небесного светила. Оно сияло в окне с таким видом, как будто не было никакого мерзкого снега и хмурых туч, и вообще никогда и ни у кого не было никаких проблем! И я вдруг вспомнила стихи:

Я не верила, так странно,Что еще любить способна,Но однажды утром раноНа плечо мне село облако.

Легкое, живое как котенок,Замурлыкало, потерлось за ухом:«Посмотри, восходит солнце,Ну проснись, проснись, пожалуйста!»

Солнца лун по краю небаПроложил дорожку теплую.Я взлетела, как — не ведаю,Лишь глаза открыли окна.

Осторожно небом яснымЯ несу в ладонях счастье.И нельзя мне торопиться,Чтоб ему не расплескаться,И нельзя мне оступиться,Чтобы с неба не сорваться.

Эти были стихи из тоненькой книжечки, которую когда-то я случайно купила в аэропорту, чтобы почитать в полете. Это стихотворение называлось «Песенка о счастье». На обложке не было фамилии, только имя «Клодин». Я потом пыталась узнать хоть что-то про эту Клодин, но ни моя подруга Марта, писательница, ни ее муж, продюсер на телевидении, даже они, вдвоем знающие всех, не могли мне ничего рассказать о ней. Эта самая таинственная Клодин со своими наивными виршами периодически всплывала из моей памяти и волновала меня. Но это же стихи обо мне и Клоде! Клод и Клодин…

Часы показывали начало одиннадцатого. Не дождаться ли мне Клода в постели? Ведь мамаша постелила ее специально «нам»… Клод, наверное, тоже полицейский, как и его брат, кто же еще работает ночью? Только не здесь, а в Париже. Потому-то он так хорошо и знает город, никогда не суетится, не раздумывая, пришел на выручку заблудившимся парням, гениально просто разыскал их клуб с фестивалем и уверенно помог сделать массаж сердца. Их же там наверняка учат оказанию первой помощи. А как они все помогли мне: и Клод, и его брат, и мамаша… Какие же они все милые, даже их кошка!

Я переложила ее себе на грудь и с удовольствием гладила теплый, мягкий, мохнатый, мурчаще-приятно-тяжеленький организм Молет. Разве я бы смогла вот так, как мадам Грийо, среди ночи впустить в дом совершенно случайную знакомую своего сына, который тут же отправился по делам, заботиться о ней, растирать мазью…

Впрочем, нечего валяться в обнимку с кошкой, надо начинать разыскивать собственного сына и пораньше возвращаться в Париж, чтобы в случае чего взять ключи у родителей. Но как не хочется! Мать опять заведет разговор про то, что мне, пока не поздно, необходимо обзаводиться мужем. Ну и что! Я представлю родителям Клода, они будут в восторге!

— Сколько еще собирается торчать здесь эта немытая шлюха?! — пронзительно завизжал за дверью женский голос.

— Тише, Эмма, — достаточно внятно попросил голосок мадам Грийо. — Она услышит.

Я оторопела.

— И пусть слышит! Я порядочная замужняя женщина и не потерплю в доме всяких вокзальных девок!

— Эмма, ты в моем доме! Замолчи!

— Ты мне рот-то не затыкай! Я законная жена Паскаля! Я не к тебе вернулась, а к нему! Он меня на коленях умолял, обещал, что все будет по-прежнему! Я поверила ему, вернулась! А тут опять эта шлюха! Как я после нее буду мыться в ванне? Все в Ля-Ферто-Гош видели, как он привел эту чуму с вокзала!

— Успокойся, Эмма! Это девушка Клода! Хоть какое-то моему мальчику развлечение! И она чистая, я ее всю осмотрела.

— Осмотрела она! Старая сводня! Бордель для своих мальчиков устроила! Это же бабники, каких свет не видел!

— Что? Бабники?

— Сама знаешь, что твой Клод первый на весь Ля-Ферто-Гош бабник, и Паскаль бабник, ни одной юбки не пропустит! Зачем я за него пошла? Всю жизнь себе загубила!

— Постеснялась бы! Кто кому загубил! У тебя уже внуки, а ты все никак не угомонишься, вечно бросаешь моего мальчика! Да будь моя воля…

— Ты давно бы меня со свету сжила! Старая ведьма!

— Кукушка неблагодарная! Дармоедка!

— Бандерша! Ночлежку для шлюх устроила! Порядочной женщине здесь делать нечего!

— Это ты шлюха! Можешь убираться! А девушка моего Клода…

— Да на этой девушке весь Париж по сорок раз переночевал!

— Не твое дело! Хоть сто раз! Она будет жить здесь, сколько потребуется! Учить меня вздумала!

Базарная перепалка становилась все ожесточеннее, но голоса удалялись. Я вскочила на ноги, уронив ни в чем не повинную кошку.

Значит, я, доктор медицины, доктор Лапар, — вокзальная шлюха для развлечения «мальчика» Клода! И только поэтому мне разрешают ночевать здесь! Может быть, надо было выйти и осадить ругающихся баб? Ну уж нет! Подобные беседы на повышенных тонах не для меня! Но я сумею поставить их на место! Мы еще посмотрим, кто тут «развлечение» и для кого! Заказывает музыку тот, кто платит!

Я достала чековую книжку и вдруг вспомнила, что моя ручка осталась вчера в руке мадам Грийо для написания рецепта чудодейственной мази. Но ведь должна же быть какая-нибудь ручка в этой комнате! Я обвела ее глазами.

Платяной шкаф, стеллаж, древние пластинки на нем и раритетный теперь уже проигрыватель, старые спортивных журналы, две полки аккуратно уставлены видеокассетами, боксерские перчатки, дешевые детективы в тонких обложках, примитивные сувениры и безделушки, атласы дорог, почему-то несколько поваренных книг с потертыми корешками… На стене большое зеркало в багетной выкрашенной белой краской раме. Возле окна абсолютно пустой стол, если не считать фигурки ангелочка на салфеточке — в угоду мамаше! — и свадебной фотографии в самодельной окантовке: очень юная невеста с непомерным букетом держит под руку улыбающегося парня в матросской форме.

Неужели рыться в ящиках? Я невольно оглянулась, как будто кто-то мог наблюдать за мной. Кошка в авангардной позе сидела на подушке, растопырив пальцы поднятой задней лапы, и зубами старательно делала «педикюр».