Нежные годы в рассрочку - Анна Богданова

– Мать! Мне не до шуток! – отрезал Гаврилов. – Аврик! Подойди к папе! Скажи, ты хочешь без отца остаться?

– Что ты, папочка, миленький, любименький! – испугалась Аврора.

– А ты, мамаш, хочешь без зятя остаться?

– Володь, ну чо ты такое говоришь?!

– Тогда проведи серьёзную родительскую беседу со своей безмозглой дочерью – она, видите ли, разойтись со мной вздумала! Видите ли, я денег в дом мало приношу! Ей, видите ли, не по нраву, что я книги покупаю! Да она со мной хоть узнала, кто такие Чехов с Шекспиром! – расходился Владимир Иванович, и, надо отдать ему должное, тут он был абсолютно прав.

Когда Гаврилов не был пьян, вечерами читал вслух жене, тёще и дочери произведения русских и зарубежных классиков – читал с выражением, вдохновенно, меняя голос и интонацию. Домашние любили эти чтения – слушали, затаив дыхание, о принце Датском, о трагичной любви Карениной к Вронскому (особенно взволновала Зинаиду Матвеевну встреча Анны с сыном: «Прямо как мы с Генечкой!» – заметила она тогда и даже прослезилась); когда слушали о Родионе Раскольникове, мнения Авдотьи Ивановны и её дочери, в свою очередь, тоже «раскололись»:

– Содить таких нужно! Это надо придумать – старушку топором!.. – возмущалась Зинаида.

– Дак парнишке есть было нечего! С голоду-то умишко у него и помутилось! – заступалась Авдотья Ивановна за героя «Преступления и наказания».

– И всё равно таких содить надо! – настаивала дочь.

– Костричная ты, Зинаида! – не выдержала мамаша, проникнувшись всем сердцем к Раскольникову.

Иногда Владимир Иванович позволял себе высказывать некоторые замечания или комментарии по поводу того или иного эпизода или предложения, как, например:

– Ну это он загнул – такого в жизни не бывает!

Или:

– Ох, шельмец, как подметил, надо же! – И он обычно перечитывал понравившийся отрывок, указывая слушателям, что именно его в нём так поразило: – «Егорушка услышал тихое, очень ласковое журчание и почувствовал, что к его лицу прохладным бархатом прикоснулся какой-то другой воздух». Хе! Прохладным бархатом! О чертяка! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п, – тук, тук, тук, тук, тук. – Надо ж было так написать!

По выходным Владимир Иванович (если, конечно, не «катался в трамвайчиках») водил Зинаиду Матвеевну с дочерью в музеи – за время совместной жизни они обошли все усадьбы и дома знаменитых, отличившихся людей (писателей в особенности), некогда живших в Москве и Подмосковье. Гаврилова очень занимало и привлекало фотографировать семейство на фоне старинных богатых интерьеров, нравилось надевать тряпичные тапочки поверх ботинок и беззвучно расхаживать по тихим, поражающим своим великолепием залам. Отчего Владимир Иванович так страстно любил посещать музеи? Может, потому что на несколько часов он забывал о том, что живёт в двухкомнатной малогабаритной квартире и работает в фотоотделе ГУМа, возомнив себя богатым князем с колоссальным годовым доходом, роскошной усадьбой и двумя тысячами душ? Вполне возможно. Однако эти культпоходы всегда заканчивались плачевно, по сценарию опрокинутой зебры – так, что Зинаида Матвеевна всю дорогу домой выражала супругу своё недовольство, а Аврора сначала уговаривала родителей не ссориться, потом тихо плакала.

– Зинаида! Подь сюда! – Авдотья Ивановна вызывала дочь «на ковёр».

– Что, мам? Ну что?

– Напрасно ты Володю за книжки ругаешь! Мы все вечерами слушаем эти книжки, и ты слушаешь – дак что ж ругать?

– Могли б и радио слушать! – отмахнулась дочь.

– Ой! Много чего ты в радиве узнаешь! Я вон с утра слушала – и нич-чегошеньки не поняла, всё про какой-то артутный столб говорили – де, столько-то градусов артутного столба. А что это за артутный столб? Лешой знает! Вот когда Володя читает – мне всё понятно, а когда чего не понятно, дак я спросить могу – он объяснит. А у радива разве спросишь?

– Ой, мама! Да при чём тут ваше радио! При чём тут книжки! Если б только книжки! – Зинаида Матвеевна входила в раж всё больше и больше. – Он от меня гуляет! Пьёт, как сапожник! Скандалит! Денег не приносит, за Авроркой не смотрит! Он ничего не понимает! Ведь вот как – он работает до полдня, а я до самого вечера, да ещё всякие бумаги домой беру, хоть чтоб в заначке копеечка была!..

– Ха! Да ты бумаги на дом берёшь не ради копеечки, а потому что дура ты, Зинька! Не успеваешь на работе ничего из-за своих куриных мозгов, вот и сидишь ночами счётам кости перебираешь! А то я не знаю! – разоблачил супругу Гаврилов.

– Идиот! – с яростью отозвалась Зинаида, замахнувшись на мужа счётами.

– Мамочка, папочка, только не ругайтесь! – подскочила к ней Аврора.

– Нет, Зинаид, в то, что Володя от тебя погуливает, я не верю. Оврорку он любит... Можт, Геню – не очень, но Генечка ж не его сын, зато мы его любим, – рассуждала Авдотья Ивановна.

– Правильно, мамаш, правильно говоришь! – горячо поддерживал её зять.

– То, что выпивает, дак кто ж щас не пьёт?

– Всё верно, всё верно! – Владимир Иванович на радостях звонко поцеловал тёщу в щёку.

– Ой, Володь, вечно ты меня смущаешь! – покраснела старушка и продолжила: – И вообще, Зинаид, ты, когда замуж за него выходила, дак я думала на всю жисть, и так я обрадела тогда этому факту, что сходила на следующий день в церкву и свечку поставила. А теперь что же это получается? – растерялась она, разведя руками.

– Да! Что же это получается? – подхватил ускользающую мысль тёщи Владимир Иванович. – Что мать зря свечку, что ли, ставила?! Ты почему её веру расшатываешь?!

– Да хватит вам всем дурака-то валять! – взорвалась Зинаида Матвеевна. – Ты, мама, хоть режь меня, а жить я с ним не буду, потому что он от меня гуляет...

– Да что ты при ребёнке такое говоришь! – опомнилась Авдотья Ивановна.

– При ребёнке? А где мой второй ребёнок? Всем на него наплевать! Время – одиннадцатый час, а его до сих пор дома нету! А я вместо того, чтобы отгородить мальчика от злого и дурного, трачу свои силы на вот этого идиота! – И она обличительно ткнула указательным пальцем в супруга.

– Мамочка, папочка, не ругайтесь! – подлетела Аврора и повисла у матери на руке, как обезьяна на ветке.

– А ты вообще ступай в маленькую комнату, делать уроки! Сидит тут, слушает, а в дневнике две пары!

– Не кричать на мою дочь! Не позволю! – И Владимир Иванович едва не разорвал от негодования рубашку на груди. – На своего Геньку ори сколько влезет! Черт-те где его носит, а она всё – мой Генечка, мой Генечка! – пропищал он голосом супруги. – Будто я не знаю, что ты ему украдкой шоколадки в сиськах носишь! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п, – тук, тук, тук, тук, тук. – У, сучка!

– Что-о? – Материнское чувство Зинаиды Матвеевны было поругано.