Маскавская Мекка - Андрей Волос

— Что за калэсы? — спросила Твердунина, морщась. — Ничего не понимаю. Давайте по порядку.

— Клуб любителей Селены, — бодро отрапортовал старик. — Сокращенно КЛС. Ну, не клуб — так кружок, что ли, — заторопился он. — Детский клуб общеастрономического направления, если позволите… Но главный объект интереса — Луна. Понимаете?

— Почему Луна? — безразлично спросила Твердунина, одновременно помечая что-то на бумаге.

— Как же почему, голубушка, — старик заерзал. — Как же почему! Таинственная соседка! Ближайшее к нам космическое тело, полное загадок! Ведь нельзя без любопытства наблюдать за его…

— Это каких же, интересно знать, загадок? — оборвала его Александра Васильевна.

Было заметно, что Савелий Трифонович внутренне засуетился.

— Нет, разумеется, если с точки зрения научного гумунизма, то все более или менее понятно… и не вызывает, так сказать, никаких… э-э-э… Но помилуйте, голубушка! — неожиданно воззвал он, молитвенно складывая руки на груди. — Ведь можно попытаться и с других позиций, которые тоже не вполне… гм… не вполне безосновательны… и тогда получается, что… конечно, с определенными неясностями… с некоторыми натяжками, если можно так выразиться… то есть, если вообразить, что все же Луна есть некое космическое тело… поймите меня правильно…

— Так, так, интересно, — безразлично заметила Твердунина.

— …то получается, что сей объект полон загадок, с какой стороны на него ни взгляни. Например, солнечные затмения…

Твердунина изумленно подняла брови, и Савелий Трифонович осекся.

— Да ладно, ну их, эти затмения, — он замахал рукой, ежась под едким взглядом Твердуниной. — Вещь непроясненная… более предполагаемая, чем… согласен, согласен…

— Я слушаю, — устало сказала Александра Васильевна.

— Э-э-э… — сипло заблеял старик, крутя морщинистой шеей в тесном воротнике ветхой рубашки. — То есть… гм… э-э-э… позвольте вопросик… Я ничего не хочу утверждать… Но вы замечали, что Луна всегда обращена к нам одной и той же стороной? Замечали, правда? Вопрос — почему? С какой стати? Все вокруг вертится, крутится, меняет положение, а она к нам — все той же стороной. Отчего? То есть, — воодушевленно сказал он, с надеждой глядя в терпеливое лицо Твердуниной, — с физической точки зрения все это совершенно ясно! Просто-напросто угловая скорость вращения Луны вокруг Земли в точности — понимаете, абсолютно точно! — совпадает с угловой скоростью вращения Луны вокруг собственной оси. Вот смотрите, Александра Васильевна!..

Савелий Трифонович, зажав палку между колен, воздел руки и стал показывать на собственных кулаках, что, вокруг чего и как именно вертится. Это давалось ему нелегко — суставы похрустывали, а морщинистое лицо кривилось от боли.

— Видите? видите? вот так она идет, а сама вот так крутится… видите?.. и в результате…

— Да, да, — кивнула Твердунина, позевывая и прикрывая рот ладошкой. — Я вижу.

— И что же вы думаете, это случайность?! — воскликнул старик, снова хватая палку. — А не слишком ли много случайностей? Не слишком ли много совпадений? Что за странные совпадения, позвольте вас спросить! Природа не любит совпадений! Отчего это всюду раздрай, а в данном случае столь неестественная точность? В природе такого не бывает! Вы согласны со мной? Чем же объяснить эти странности? А вот чем! Единственно верный вывод: кто-то ее маленечко подкрутил! — тонко кричал Савелий Трифонович, стуча палкой в пол и не отводя воспаленного взгляда от лица Александры Васильевны. Под-кру-тил!!! Придал именно такую угловую скорость, какую нужно! А раз так — вопрос: зачем? Для чего ухищрялись, чтоб всегда к нам одной стороной? Смысл? Это же сколько сил потратили селениты! Умения! А зачем? А затем, чтобы…

— Хватит! — сказала Александра Васильевна и в сердцах бросила карандаш на стол.

— Чтобы нас наблюдать! — все же выкрикнул Савелий Трифонович. — Чтобы Земля не уходила из поля зрения! Неужели не ясно?! Там обсерватория! Именно на нашей, на видимой стороне — обсерватория! Вы поймите: если мы ее все время видим, значит и нас оттуда все время видно!..

И осекся.

Александра Васильевна тяжело молчала.

— Да-а-а-а… — недобро протянула она в конце концов. — Да-а-а-а, Савелий Трифоныч. Вон до чего договорились… Селениты, значит. Понятно.

Она поднялась, подошла к окну. Дождь утих. Пасмурное небо струило на площадь голубоватый свет осенних сумерек. Памятник казался вырубленным из антрацита.

— Вы просто Жюль Верн какой-то, — сказала она, снова поворачиваясь к визитеру и качая головой. — Вам бы книжки писать. Сорок тысяч лет под землей. А вы вон чего — детей хотите воспитывать. Нет уж, Савелий Тро… Тра… гм… Трифоныч. Вы это бросьте. Я понимаю — легенды красивы. Хочется порой помечтать… забыть обыденность… умчаться в неизвестность… Так же вот, как вы, знаете ли, воспарить душой… — Александра Васильевна вздохнула. — Но все-таки не будем забивать подрастающему поколению головы. Дети должны думать о будущем. Во всей его конкретике. О вещах простых и понятных. А не об этих ваших… — она сделала движение рукой, будто вкручивая лампочку, — …мифических селенитах. Дети должны впитывать идеалы гумунизма, а не витать в облаках. Так что и наробраз, и пуговичная — все правы. Молодцы. Ненужное и вредное баловство.

Савелий Трифонович молчал, глядя на свои подрагивающие пальцы. Губы тоже мелко дрожали.

— Это не шутки, — продолжила она. — Нельзя опираться на выдумки, Савелий Федорыч… простите, Трофимыч… Человек должен пытливо искать ответы на свои вопросы. Должен буравить окружающий мир своей беспокойной мыслью! Что там дальше, за пределом? Где новый предел? Дальше, дальше! Больше свету, как говорится!.. А если мы будем на мифах… да еще и детей… нет, далеко не уедем. Не видать нам гумунизма как своих ушей. Поэтому оставим сии материи поэтам. Пусть мечтают. А уж мы с вами обопремся об науку. Об точные данные. А что нам говорят точные данные гумунистической науки? Точные данные гумунистической науки говорят нам о бесполезности бесплодных иллюзий. Верно? Человек должен твердо стоять на земле. Так что уж давайте как-нибудь в привычном разрезе. А то вон чего: селениты. До чего договорились! Как хорошо! А пахать кто будет? А сеять? А кормовую базу поднимать? На что рассчитываете? Думаете, эти ваши селениты приедут нам кормовую базу поднимать? Или вон, что в Маскаве делается, слышали? Думаете, селениты трудящимся Маскава братскую помощь окажут? Пойдут с ними на улицы баррикады возводить? Нет, Савелий Титыч. Не приедут. И Маскаву не помогут. Все придется самим, вот этими руками… Я вижу, вы энтузиаст своего дела. Молодцом. Как говорится, старость меня дома не застанет. Так держать, Савелий Тарасыч! Но детей, — она нахмурилась и подняла ладонь знаком «стоп», — детей мы вам не дадим. Дети — наше будущее. Тут уж, как говорится, ни прибавить, ни убавить.

— То-то и оно, что будущее, — дрожащим голосом сказал Горюнов. — То-то и оно!

— Вот видите, вы согласны! А все эти, — усмехаясь, она снова вкрутила лампочку, — селениты все эти ваши, все эти ваши тыщи лет под землей, — пусть уж другие. Нам не до того. Пусть кому делать нечего. А мы прямой дорогой. Согласны?

И весело хлопнула ладонями по столу, показывая, что разговор окончен.

Маскав, четверг. Пропажа

Было похоже, что сегодня этот троллейбус целый день только и делал, что стоял в пробках да тратил время попусту, заправляя в провода сорвавшиеся усы, и только поздним вечером смог, наконец, насладиться роскошью свободного движения. Он гремел, содрогался, расплескивал лужи и выл; подкатывая к остановкам, издалека распахивал двери, а остановившись на секунду, тут же рвал с места, заставляя пассажиров падать друг на друга и матерно браниться; и снова выл, набирая скорость, и снова бешено хлопал не успевшими закрыться дверями.

Крепко держась за поручень, Настя стояла у заднего окна и смотрела в темноту, где шумел дождь и маячили какие-то огни.

Мысли бежали все по одному и тому же кругу, как собаки, надеющиеся найти в глухой загородке хоть какую-нибудь щель и выбраться наружу. Но щели не было.

Господи, ну откуда он взялся, этот проклятый билет? (Иногда, сама того не замечая, она начинала беззвучно прошептывать все то, что вертелось в голове.) Ведь мог бы пройти, не заметить, мог не понять, что это такое… Какой-то паразит потерял билет… Нормальный человек бы от этого билета бегом… так нет же: я пойду на кисмет-лотерею! Я готов идти на кисмет-лотерею!

И зачем, зачем она так глупо вспылила? Как будто в первый раз… Давным-давно известно: уж если что-нибудь втемяшилось — все, хоть кол на голове теши. Тысячу раз зарекалась. Надо было как-то иначе… да что теперь об этом думать!

Заринка не расспрашивала, слава богу… умная, добрая… лишнего слова не скажет. Начнешь сама — выслушает сочувственно, поможет, чем может, а не хочешь — в душу не полезет. Сколько институтских подружек было — и где теперь? А они всего месяца четыре в одной бригаде «скорой» работали — Настя врачом, Зарина Махкамова сестрой, — сколько уж лет прошло, а все как родные. Чай. Сушки. Варенье из кабачков, будь оно неладно… вся на иголках… Заринка уже прикидывала, как ложиться, удобно ли Насте на кухне… и вдруг ее как шибанет! — ведь Леша-то, пока она тут чаи распивает!..