Адмирал Ушаков ("Боярин Российского флота") - Михаил Петров

— Прощайте, ваше высокопревосходительство, желаю вам спокойной старости.

Он и в эту минуту оставался человеком с казенной душой, не нашедшим сказать бывшему сослуживцу простое задушевное слово.

Ушаков не стал задерживаться, откланялся и поспешил домой.

10

Федор встретил своего хозяина с такой обрадованностью, словно тот вернулся из победного похода. Помог ему быстренько переодеться, принес из погреба холодного квасу.

— Чинно проводили? — любопытствовал он, суетясь возле него.

— Ничего… — рассеянно отвечал Ушаков.

— А я стряпал. Думал, батюшка, гостей приведешь.

— Готовился бы лучше в дорогу, — нахмурился Ушаков.

— Куда в дорогу-то?

— Сто раз говорить? — повысил голос Ушаков, но тут же, одумавшись, изменил тон: — В деревню поедем. Не забыл Алексеевку? Мокшу не забыл?

— Нешто забудешь?.. Родная сторонушка не забывается. Постой, батюшка, — вдруг стал прислушиваться Федор, — кажись, подъехал кто-то. — Заглянул в окно. — Так и есть, экипаж. А говорил, батюшка, гостей не будет — гости-то вона! Зря мы только мундир упрятали.

Он побежал во двор, но вскоре вернулся, разочарованный:

— Тот самый приехал, который в прошлый раз был, министр твой. Встречать сам выйдешь?

Чичагов вошел раньше, чем Ушаков успел подойти к двери. Как всегда, он был один, без адъютанта.

— Я на минуту, — предупредил он, — заехал извиниться, что не смог быть на ваших проводах, а заодно и новость приятную сообщить.

К столу приглашать его не стали, но Федор поднес ему кружку холодного квасу, только что принесенного из погреба. Чичагов выпил почти всю кружку. Квас ему понравился.

— Какую же собирались сообщить новость, — напомнил Ушаков, — уж не о мире ли с Наполеоном?

— Уже знаете?

— Фон Дезин сообщил всему собранию.

— Старик вечно торопится, — осуждающе покачал головой Чичагов. Однако есть и другая новость, — продолжал он с загадочной улыбкой. Сенявин выиграл у турок крупное морское сражение.

— Сражение? — оживился Ушаков. — Когда?

— Почти месяц назад. У Афонской горы, что недалеко от Дарданелл. Турки потеряли несколько кораблей и вынуждены были бежать в пролив.

Ушаков в возбуждении заходил по комнате. Он радовался успеху Сенявина, радовался тому, что не ошибся, рекомендовав его командующим экспедиционной эскадрой. Не подвел. Молодец!

— Рассказывают, — продолжал между тем Чичагов, — будто командующий турецким флотом Сеид-Али был настолько озлоблен поражением, что приказал казнить без суда своего помощника и четырех командиров кораблей. Султан одобрил его действия.

— Это в турецком стиле, — промолвил Ушаков и, желая подчеркнуть значимость победы Сенявина, добавил: — Я думаю, государь воздаст должное победителям. Они этого заслужили.

При последних его словах Чичагов как-то сразу стушевался, заговорил сбивчиво:

— Сенявин, конечно, заслуживает наград, но, видите ли… Хотя государь наш очень милостив и справедлив, в данном случае его решение может оказаться иным. Победа Сенявина государя не очень обрадовала…

— Почему?

— Видите ли, государь надеется с помощью Наполеона восстановить добрые отношения с Портой, а нанесенное туркам поражение может их надолго озлобить. Они могут не пойти на мир.

— Изволите шутить, Павел Васильевич, — усмехнулся Ушаков. — Турция пожинает плоды своей политики. Ведь не мы, а она первая объявила войну. Как же можно при таких обстоятельствах искать мира ценой жалкого угодничества? Раньше мы добивались ее согласия на мир силой оружия. А разве с тех пор оружие наше притупилось? После победы Сенявина соотношение сил на море сделалось явно в нашу пользу, а не в пользу Порты. Имея за собой надежные базы, Сенявин теперь на Средиземном море полный хозяин. Теперь он может надолго запереть Дарданеллы и даже угрожать Константинополю.

Чичагов не спускал с него глаз.

— Если бы все было так, как вы говорите! Но у Сенявина баз больше нет.

— Как нет, а Ионические острова?

— Вы не все знаете, Федор Федорович, — насупился Чичагов. — Хотя это еще секрет, вам-то могу сказать… По договору, подписанному в Тильзите, Ионические острова передаются Франции.

Ушаков почувствовал слабость в ногах и опустился в кресло.

— Как… передаются?

— Вот так и передаются… Сенявину уже послан высочайший рескрипт: ему приказано вернуться в Балтийское море.

Ушаков вначале почувствовал слабость в ногах, а теперь и в голове зашумело. Такое с ним бывало только в минуты сильных потрясений. Он смотрел на Чичагова, почти не улавливая слов, которыми тот старался объяснить ему, почему Сенявину нельзя больше оставаться в Средиземном море. Острова передаются Наполеону… Но почему передаются? Неужели то, что вырвано из рук алчных захватчиков ценой огромных усилий, ценой крови русских солдат и матросов — форты, крепости, мирные города и селения, неужели все это будет отдано обратно тем же захватчикам? А как жителям освобожденных островов? Снова — в кабалу?..

Ему вспомнилось сегодняшнее собрание. С каким восторгом встретили там сообщение о заключении мира с Наполеоном! Как громко кричали "Виват!" и "Ура!". Обманутые люди! "А ведь я тоже кричал", — уловил себя на мысли Ушаков и почувствовал, как кровь ударила в лицо.

— Мне говорили, что собираетесь покинуть Петербург, — переменил разговор Чичагов.

Ушакову пришлось сделать над собой немалое усилие, чтобы ответить:

— Я еду в деревню.

— Почему в деревню? Разве здесь хуже?

— Там моя родина.

Он все еще находился во власти мыслей, вызванных сообщением о сдаче Наполеоном Ионических островов, и отвечал рассеянно. Чичагов стал прощаться.

— Можно бы продолжить беседу, но у меня совершенно нет времени, говорил он, как бы оправдываясь. — Прощайте, адмирал!

Ушаков хотел встать, чтобы проводить гостя, но гость предупредил его:

— Не надо, Федор Федорович, сидите. Меня проводит ваш слуга.

Товарища министра Федор проводил до ворот. Вернувшись в кабинет, он сочувственно посмотрел на своего хозяина, все еще сидевшего в кресле, покряхтел, потом налил из склянки, что стояла в шкафу, какой-то бурой настойки и протянул ему с умоляющим видом:

— Выпей, батюшка, авось полегчает.

Ушаков отвел его руку:

— Не надо. Лучше займись укладкой вещей. Не могу я тут больше. Домой поедем. В деревню.

Часть вторая. Память о славном походе

1

Ушаков выехал из Петербурга на ямских лошадях. Вещей взял совсем немного — все уложилось в двух сундуках. Дом свой с мебелью и всякой утварью оставил на попечение племянника, хотя и знал, что никогда уже сюда не вернется и дом более не понадобится.

Ехал не торопясь. От села к селу, от станции к станции. Длинная, унылая дорога. Раньше, когда ехал в обратном направлении, из Севастополя в Петербург, она представлялась иной. Он многое тогда не замечал, наверное, потому, что спешил, — не замечал черных провалов на прогнивших соломенных крышах, тряпичных заглушек в низких оконцах, как и других примет запустения и нищеты. "Боже, как же ты бедна, Россия!" — ужасался он, проезжая через деревеньки, сплошь состоявшие из изб-развалюх. Россия теперь открывалась ему как бы заново. И, открываясь, тоской сдавливала душу.

Чтобы не привлекать к себе внимания, Ушаков ехал в партикулярном. В дороге всем распоряжался Федор. Станционных смотрителей Федор тоже брал на себя. И тут он прямо-таки преуспевал. Во всяком случае, отказа в лошадях не бывало. Один смотритель заартачился было, уверяя, что не может дать подставы раньше чем через день, так Федор быстро осадил его:

— Сунь нос в подорожную. Видишь, кто едет?

Смотритель, прочитав против фамилии Ушакова слово «адмирал», преобразился на глазах, сам побежал в конюшню за свежими лошадьми.

Ехали без происшествий. Но перед самой Москвой, не доезжая верст тридцати, неожиданно лопнул обод заднего колеса. Пришлось в первой же деревушке остановиться и искать кузнеца.

Кузнец жил в центре деревни, хотя и не в новом, но довольно исправном доме с настоящими стеклами. Это был мускулистый, уже немолодой человек с деревянным костылем-опорой вместо правой ноги. Осмотрев поломку, он предложил Ушакову, все еще сидевшему в экипаже, пройти покуда в избу попить холодного молочка и, когда тот согласился, сам пошел проводить его. Вернувшись к экипажу, кузнец распорядился распрячь лошадей, снять с тарантаса сундуки, после чего обратился к Федору:

— Барин твой кто?

— Барин он и есть барин, — не проявил особого желания к откровенности Федор.

— Ты не юли. Личность его знакома. Может, генерал?

— Генералы инфантерией командуют, а барин мой во флоте служил.