Фонд - Айзек Азимов

— Газве? Впгочем, меня это не удивляет. Планеты, заселенные вагвагами. И не называйте их независимыми, мой догогой дгуг. В действительности это не так, и заключенные нами договогы ясно об этом свидетельствуют. Они пгизнают за Импегатогом вегховную власть. Они вынуждены ее пгизнавать, в пготивном случае мы не стали бы вести с ними пегеговоры.

— Может быть, это и так, но они пользуются большой свободой действий.

— Да, большой. Но какое это имеет значение? Импегии живется намного лучше сейчас, когда Пегифегия вынуждена сама себя обеспечивать. Для нас же никакой ценности они не пгедставляют. Дикие планеты, и до цивилизации им еще ох как далеко.

— В древности к цивилизации они, однако, принадлежали. Анакреон был самой богатой из отдаленных провинций. Он не уступал самой Веге.

— Ну, Хагдин, так было много столетий назад. Не стоит из этого делать выводы. В стагые добгые вгемена все было иначе. Мы уже не те, что были. Однако, Хагдин, вы очень настойчивы, а я уже сказал, что сегодня делами заниматься не буду. Доктог Пигенн пгедупгеждал меня о вас. Он сказал, что вы будете пгидигаться к моим словам, но я слишком стаг для словесных баталий. Давайте пгодолжим завтра.

И разговор на этом был закончен.

Это было уже второе заседание Совета, на котором присутствовал Хардин, если не считать неофициальных бесед, состоявшихся между членами Совета и покинувшим их уже лордом Дорвином. И все же мэру было прекрасно известно, что состоялось по крайней мере еще одно заседание, а может быть, даже два или три, на которые его не пригласили.

И он полагал, что если бы не ультиматум, то его не пригласили бы и на это.

Ведь этот видеографированный документ являлся самым настоящим ультиматумом, хотя при поверхностном чтении он казался любезным посланием одного вельможи другому.

Хардин осторожно взял документ в руки. Текст начинался замысловатым приветствием: «Его Могучее Величество, Король Анакреона, своему другу и брату доктору Льюису Пиренну, Председателю Совета Опекунов Энциклопедического Фонда Номер Один». Документ был скреплен огромной разноцветной печатью, испещренной диковинными символами.

Но все равно это был ультиматум.

— Оказалось, что времени у нас было не так уж много, всего три месяца, но и за это время мы ничего не сделали. Эта бумажка даст нам еще неделю. Итак, что мы можем теперь предпринять? — спросил Хардин.

Пиренн озабоченно нахмурился:

— Должен же быть выход. Не думаю, что они решатся на крайние меры, после того как лорд Дорвин заверил нас в поддержке Императора и Империи.

Хардин посмотрел на него.

— Ага, я понял. И вы сообщили об этом Королю Анакреона, не так ли?

— Да. После того как поставил этот вопрос на голосование в Совете и получил единогласное одобрение.

— И когда же произошло это голосование?

— Я не думаю, что должен отвечать на вопрос, заданный таким тоном, мэр Хардин.

— Ну и ладно. Меня не очень-то это интересует. Просто это милое письмишко как раз и является ответом на ваше дипломатичное упоминание о ценном вкладе лорда Дорвина в сложившееся положение. Может быть, в противном случае они не стали бы так спешить. Правда, при той позиции, которую занял Совет, нам бы и это не помогло.

— И на чем основан столь глубокомысленный вывод, господин мэр? — поинтересовался Йейт Фулхэм.

— Всего лишь на здравом смысле, которым обычно пренебрегают. Вы ведь слышали о том, что существует символическая логика. Она помогает очищать язык от слов-паразитов, которые засоряют его.

— Ну и что из этого? — спросил Фулхэм.

— А то, что я применил ее при изучении этого документа. И сделал я это не для себя, я и так знал, что к чему. Но я подумал, что мне будет легче объяснить это пятерым физикам при помощи символов, чем при помощи слов.

Хардин вырвал несколько страниц из своего блокнота и положил их на стол.

— Кстати, — сказал он, — над этим трудился не я. Расчеты подписаны Муллером Холком из Отдела Логики, как видите.

Пиренн склонился над листками, а Хардин продолжал:

— Не так уж трудно было проанализировать послание с Анакреона, поскольку его составили люди дела, а не болтуны. Оно сводится к вполне откровенному и дерзкому требованию. Вот здесь, вы видите, оно записано при помощи символов. Звучит оно приблизительно так: «Если через неделю мы не получим от вас того, что нам нужно, мы возьмем его силой»…

Наступила тишина. Члены Совета рассматривали ряды символов. Затем Пиренн занял свое место и смущенно откашлялся.

— Ну что, есть ошибки, доктор Пиренн? — спросил Хардин.

— Вроде бы нет.

— Ну, ладно. — Хардин выложил на стол другие листки. — Вот копия договора между Империей и Анакреоном, договора, подписанного, между прочим, от имени Императора тем же лордом Дорвином, который был здесь на прошлой неделе. А вот и его анализ, записанный символами.

Договор излагался на пяти страницах, напечатанных мелким шрифтом. Его разбор, написанный небрежным почерком, уместился на половинке листа.

— Как видите, господа, девяносто процентов текста договора не подлежит анализу, поскольку не содержит никакой информации. Сделанный нами вывод можно выразить следующим несколько необычным способом: «Обязательства Анакреона по отношению к Империи: никаких. Власть Империи над Анакреоном: никакой».

И снова все пятеро стали внимательно изучать ход доказательства, сверяясь с текстом договора. Когда они закончили, Пиренн тревожно сказал:

— Судя по всему, все верно.

— Следовательно, вы признаете, что это, собственно говоря, не договор, а декларация о полной независимости Анакреона и признание Империей его суверенитета?

— Видимо, да.

— А вы думаете, что правители Анакреона об этом не знают? Они ведь стремятся открыто заявить о своей независимости и, вполне естественно, будут отвергать любые угрозы со стороны Империи. И особенно сейчас, когда Империи ослабела и за угрозами ничего не стоит. Ведь в противном случае она ни за что не допустила бы провозглашения Анакреоном своей независимости.

— Но тогда, — вмешался Сутт, — как объяснит мэр Хардин заверения лорда Дорвина в том, что Империя нас поддерживает? Они были, — он пожал плечами, — вполне убедительны.

Хардин откинулся в кресле.

— Вот мы и подошли к самому интересному. Должен признать, что сначала Его Светлость показался мне полным ослом, но оказалось, что он очень умный человек и тонкий дипломат. Я позволил себе записать все его высказывания.

Слова Хардина потрясли присутствующих. У Пиренна от ужаса отвисла челюсть.