Ее звали О-Эн - Томиэ Охара

Мы отдохнули в чайном доме и провели ночь на постоялом дворе. Я с любопытством приглядывалась к людям и к делам, которыми они занимались. У каждого было что-то, повергавшее меня в изумление. И всякий раз, удивляясь, я думала: так вот, оказывается, каковы они, люди… Как бы искусно ни рисовали художники людей, картинкам недоставало жизни. Казалось бы, я успела хорошо изучить людей по книгам. Но теперь, когда я увидела их своими глазами, люди оказались совсем не такими, какими я их себе представляла. Каждый имел свое, особое дело, особые взгляды, различные интересы… Даже счастье, наверно, каждый понимал по-своему, на свой, особый лад. И если власть призвана в равной мере принести удовлетворение и счастье всем этим людям, то…

Встреча с людьми полностью опрокинула мои былые представления о жизни.

Все, кто встречался на нашем пути, казались мудрее меня, они гораздо лучше разбирались в том, что нас окружало, а главное — чувствовалось, что они в полной мере живут. Жизненная сила крепко сидела в них. Смутные надежды и опасения все сильнее завладевали моей душой при мысли о будущем.

ГЛАВА IV

ЧТО ЗНАЧИТ ЖИТЬ

По желанию матушки, хотевшей, прежде всего, увидеть город и замок Коти, мы сделали крюк, и наши паланкины понесли окольной, дальней дорогой.

Уже вечерело, когда мы вступили в город, но в лавках, тянувшихся рядами вдоль улиц, еще не зажигали огня, и по дороге, озаренной красноватыми Лучами заката, суетливо сновали люди; с замиранием сердца смотрела я на эту картину.

Старик Игути встречал нас. Выйдя из паланкинов, мы увидели возвышавшийся перед нами замок. Над густыми зарослями деревьев, черневшими на фоне заката, высоко в небе виднелись белоснежные стены трехъярусной главной башни, розовевшие в сиянии заходящего солнца.

Так вот, оказывается, какая кристально четкая форма и совершенная красота нужны для выражения величия и власти! Вот какой великолепный дворец необходим, чтобы появилось на свет таинственное чудовище, именуемое политикой!.. Все бессчетные свершения отца, дело всей его жизни, а потом и его опала, и тяжкий труд, стоивший жизни сотням крестьян, и наше мрачное заточение — все шло отсюда, из этой башни…

Спокойно и величаво высился замок как символ несокрушимой, всепобеждающей мощи. Чем суровее становилась власть, тем прекраснее выглядел замок; чем беспощаднее и мрачнее правление, тем стройней и изящней красовался он над буйным цветением вишневых деревьев, похожих на белые облака. Таким оставался он и в дни славы отца, и в тот день, когда нас ссылали в вечное заточение, думала я.

Третий князь, правивший в ту пору, уже скончался, его наследник тоже сошел в могилу; сейчас правил пятый, князь Тоёфуса. Но я почувствовала, что ни смысл, ни значение замка не изменились — он все тот же, что раньше.

Матушка и кормилица чуть не молились на замок, с таким восторгом смотрели они на его стены и башни и с загоревшимися глазами вспоминали былое великолепие усадьбы Нонака, некогда находившейся возле главных ворот.

Но я думала о другом. О том, что здесь, в этом городе, живет сэнсэй Синдзан. С февраля прошлого года его назначили главным ученым советником клана, он выступал с публичными лекциями по астрономии и конфуцианской науке. В одном из уголков этого города, под теми же небесами, которые простираются сейчас над моей головой, живет и сэнсэй…

Паланкины понесли вдоль плотины, окутанной вечерними сумерками. Носильщики зажгли фонари.

Селение Асакура уже погрузилось в ночную тьму, но во дворе дома Игути ярко пылали костры, и множество людей с фонарями, украшенными гербом Игути, поджидало нас за воротами.

Во дворе мы вышли из паланкинов. Я ощутила приторно-сладковатый запах конской мочи и сырой соломы. В темноте двигались чьи-то тени, слышались приглушенные голоса женщин, хлопотавших на кухне в углу двора. Я уловила множество обращенных на меня взглядов и невольно внутренне сжалась. В душе пробудилась настороженность, с ранних лет присущая узнице, или, быть может, страх перед людьми из «внешнего» мира, судить не берусь, но меня охватило какое-то щемящее беспокойство.

Нас провели в зал для гостей, где нас встретил сын старика Игути, Тёдза, в парадном платье, и усадили за ужин, приготовленный заботливо и радушно. Тёдза не походил на своего отца, твердого и прямого, с громкой и властной речью; сын говорил тихо, вдумчиво и спокойно. Выглядел Тёдза старше своих лет — чувствовалось, что жизнь не баловала этого человека. Он всего лишь раз окинул меня долгим, пристальным взглядом, а потом, опустив глаза, больше ни разу не посмотрел в мою сторону, обращаясь исключительно к матушке. Это запечатлелось в моей памяти.

Усадьба Игути была просторной, но дом был чисто крестьянский, и во всем сквозила откровенная бедность.

Через дорогу чернела роща при храме Ки-но-Мару; когда-то, в древности, здесь стояло временное жилище императрицы Саймэй. На горизонте в ярко-голубом зимнем небе высилась горная цепь Китаяма, изрезанная темно-синими складками. Там, на землях Саю, находилось некогда поместье отца.

Неожиданно для себя я оказалась в водовороте хлопотливой жизни, полной обязанностей и забот. Нас ежедневно навещало множество посетителей — бывшие вассалы и дальние родственники. Почти все уже старики, они подолгу беседовали с матушкой и с кормилицей. Разговоры почти всегда вертелись вокруг одной и той же темы. Меня это утомляло и раздражало. Я ждала одного-единственного гостя, а его-то как раз и не было.

Наконец меня осенило: ведь он мой учитель, я — его ученица, значит, было бы вполне естественно мне первой навестить сэнсэя. При этой мысли меня охватило такое нетерпение, что я готова была тотчас же лететь к нему.

Но старый Игути в замешательстве покачал головой. «Лучше воздержаться от такого визита…» — остановил он меня. Когда живешь в городе, нужно вести себя осмотрительно, нельзя давать пищу для сплетен… И без того уже все женщины в городе только и судачат, что о возвращении госпожи о-Эн. Она, мол, писаная красавица, и хотя ей, как слышно, больше сорока лет, выглядит она не старше тридцати… И еще многое в том же духе. Нужно остерегаться людской молвы. Женщине же в особенности не следует навещать мужчину, не взвесив все заранее, объяснил мне старик. Сплетни могут повредить не только мне одной…

Я уже примирилась с тем, что вызываю любопытство городских жителей. Это любопытство я не раз читала во взглядах навещавших нас старых вассалов нашей семьи. В этих взглядах сквозило не столько сострадание к несчастной женщине, обойденной судьбой, сколько именно любопытство, какое испытывают при виде какого-нибудь диковинного, странного зверя. В самом деле, в сорок три года — не замужем, брови не сбриты, не чернит зубы, ходит в кимоно с длинными рукавами, словно юная девушка… (В феодальной Японии замужние женщины сбривали брови и покрывали зубы специальным черным лаком. Кимоно с очень длинными, свисающими дочти до пола рукавами носили только молодые девушки.)

Не удивительно, что на такую женщину смотрят с тем же жестоким интересом, с каким рассматривают выставленного напоказ калеку, редкостного урода…

Я догадалась, что подразумевает старик: визит такой женщины может причинить неприятности сэнсэю. Дело не только в сплетнях и пересудах — это может дурно отразиться на его службе.

Старый Игути пообещал найти надежного посланца, и, я написала письмо сэнсэю — первое письмо с воли.

«…время несется быстро, день пролетает за днем, миновал уже почти месяц, как мы прибыли в Асакура. Я думала, что сразу же поспешу к Вам, едва прибудем на место, но, увы, человек не всегда волен поступать согласно своим желаниям. Как сложно устроен мир, невольно ропщу я в сердце… Я знаю, у сэнсэя нет свободной минутки, но все же мне так хотелось бы повидать Вас! Жду Вас всем сердцем.

С почтением…»

Мое письмо еще не успело дойти до адресата, как с визитом ко мне явилась супруга сэнсэя.

Когда жена Тёдза доложила о гостье, я так удивилась, что даже переспросила. Меньше всего я ожидала увидеть его жену. Возможно, то была непростительная беспечность с моей стороны, но до тех пор я ни разу не подумала о том, что у сэнсэя есть жена.

Нет, я не считала, конечно, что сэнсэй холост, что у него вообще нет жены. Просто я никогда не задумывалась над тем, что она существует. Да и с чего бы мне пришли в голову подобные мысли.

Я была несчастная узница, обреченная злой судьбой на вечное заточение, сэнсэй находился далеко, за горами и долами, за тридевять земель. О его существовании рассказывали мне только письма, доходившие через эти дальние расстояния. И он весь, целиком принадлежал мне…

Пока кормилица приводила в порядок мою прическу, сердце у меня учащенно билось, лицо побледнело.

Жена сэнсэя вошла в комнату с легким поклоном, ведя за руку мальчика лет пяти. Это была женщина невысокого роста, но крепкого сложения, с ясными, живыми глазами, в которых светился ум; на ее круглом смугловатом лице играла приветливая улыбка. Она обратилась ко мне со словами соболезнования по поводу безвременной смерти братьев и пережитых нами страданий, и хотя речь ее не отличалась изысканностью, чувствовалось, что говорит она от чистого сердца.