О критике и литературных мнениях «Московского наблюдателя» - Виссарион Белинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Примечания
«Телескоп, 1836, ч. XXXII, № 5, стр. 120–154 и № 6, стр. 217–387 (ценз. разр. от 21 мирта и 17 апреля). Подпись: В. Белинский.
«Критика в «Наблюдателе» так странна, так удивительна, что стоит особенного, подробного рассмотрения…» – так писал Белинский в заключении предыдущей статьи. С января 1836 года о Шевыреве и его «странных» критиках речь идет в каждом номере и, наконец, в тридцать второй части «Телескопа» появляется настоящая статья, целиком направленная против главного критика «Московского наблюдателя» С. П. Шевырева.
Борьба с Шевыревым, провозглашавшим, что литературе нашей для преуспеяния нужно равняться на «светскость», на тон высшего общества, составляет основное содержание этой статьи.
Но она дополняется полемикой по историко-литературным вопросам. Шевырев призывал к отказу от всяких общих методологических предпосылок, философских теорий в области литературы. С его точки зрения история литературы должна быть эмпирическим изложением фактов. В своей «Истории поэзии» он отказывается от периодизации истории литературы. Надеждин, опровергая Шевырева, ведет борьбу против этой «странной предубежденности против мыслительности». «Истинная система, – заявляет Надеждин, – не только не исключает фактов, наоборот, требует самого подробного и полного их знания».
Белинский, не останавливаясь специально на этих проблемах, выразил полное согласие с точкой зрения Надеждина и решительно осудил «односторонних фактистов» («Молва», 1836, ч. XII, стр. 3).
Сноски
1
Любители. – Ред.
2
Факт очень неверный! У «Пчелы» нет и четвертой доли подписчиков «Библиотеки», да и которых она имеет, и те, говорят, с каждым годом уменьшаются в числе.
3
Ученая женщина. – Ред.
4
Благовоспитанного. – Ред.
5
Романы, рассказы и повести; история поэзии у всех народов. – Ред.
6
Один из литераторов и поэтов, ныне забытых, а прежде считавшихся знаменитыми, изобрел было и спондей; но его изобретение имело одну участь с изобретением гекзаметров «профессором элоквенции, а паче всего хитростей пиитических», Василием Кирилловичем Тредиаковским.
7
Не знаем, не вследствие ли уж этого послания, Пушкин написал октавами свою шуточную и остроумную безделку «Домик в Коломне»; только октавы Пушкина состоят в одном расположении рифм и осьмистиший строф, а во всем прочем они не что иное, как правильные, цезурные пятистопные ямбы; в них нет даже развода мужеским и женским стихам, а только разрешение наглагольной рифмы. Вообще это стихотворение есть шутка, написанная без всяких претензий на важность и нововведение.
8
Это чувство целомудрия особенно выразилось в его пиесе «Наездница», которой мы не выписываем, хотя бы это было теперь и кстати, потому что имеем свои понятия о чувстве целомудрия и боимся оскорбить в наших читателях это чувство.
9
«Московский наблюдатель», 1835, кн. 4, стр. 714–722.
10
«Смирения». – Ред.
11
Уметь сделать. – Ред.
12
Замечательна в этой статье выходка автора против русского кулака. Здесь я обращаюсь к вам, почтенный издатель «Телескопа», и вам падаю апелляцию на вас самих. Вы недавно сделали возражение против этой выходки, которое мне кажется не совсем справедливым. Во-первых, вы несправедливо обвиняете «Московского наблюдателя» в ожесточении против г. Загоскина: он совершенно одного мнения с вами насчет этого писателя. В «Молве» когда-то сказано было, что автор «Юрия Милославского» есть слава и гордость России; «Наблюдатель» не говорит этого и, верно, никогда не скажет, но он признает «Юрия Милославского» первым русским историческим романом (разумеется, не по старшинству происхождения, а по достоинству; в первом смысле «Выжигин» его старее), а первое во всем есть неоспоримо слава и гордость народа. Потом – о русском кулаке: я против него. Конечно, прежде надо условиться в значении этого слова, а потом уже спорить. Вы смотрите на кулак, как на орудие силы, совершенно тождественное с шпагою, штыком и пулею. Оно так, но все-таки между этими орудиями силы есть существенная разность: кулак, равно как и дубина, есть орудие дикого, орудие невежды, орудие человека грубого в своей жизни, грубого в своих понятиях, кулак требует одной животной силы, одного животного остервенения и больше ничего. Шпага, штык и пуля суть орудия человека образованного, они предполагают искусство, учение, методу, следовательно, зависимость от идеи, зверь сражается когтем и зубом, естественными его орудиями; кулак есть тоже естественное орудие зверя-человека: человек общественный сражается орудием, которое создает себе сам, но которого не имеет от природы. Если ж бывают бесславные удары стилетом из-за угла, если были бесчестные удары негодной шпажонки восьмнадцатого века, – это ничего не доказывает: бывают бесчестные удары и кулаком, из-за угла, в темную ночь, в глухом переулке. А притом, и в самом деле, зачем – (говоря словами автора критики) – «зачем льстить этому классу народа, который, несмотря на великого преобразователя России, до сих пор еще гордо поглаживает за углом свою бороду и за углом рад похвастать своими кулаками! Кулаки не помогли под Нарвой, и не кулаки, а обученное войско смыло под Полтавой пятно стыда кровью своего прежнего победителя! Не кулакам обязаны мы, что знаем теперь, звонок ли чугун на Аустерлицком мосту, когда казачий конь бьет о него подковой, и красива ли Сена, когда отражаются в ней русские штыки». – Соч.{20}.
13
Этот роман, сам по себе, весьма замечателен; он имеет большие достоинства{21}.
14
Место дамам! – Ред.
15
«Тюрьмы». – Ред.
16
Из них примечательна в особенности статья Низара о Викторе Гюго.
Комментарии
1
Об этой статье см. вступительную заметку к статье «О русской повести и повестях Гоголя» (в наст. томе).
2
Игра слов: по-французски racine означает «корень».
3
Намек на куплеты кн. П. А. Вяземского «Как бы не так». О них писал Белинский уже в «Литературных мечтаниях».
4
Понятие «гумора» – комического – у Белинского не имеет ничего общего с романтической теорией комического. Романтики считали, что юмор – это субъективное отношение писателя к жизненному материалу. Белинский указывает, что художник не привносит смешное в жизнь, не превращает произведение в остроумную игру предметами; наоборот, стремится к точному и трезвому изображению жизни, «рисует вещи так, как они есть». Юмор – это точное изображение отрицательных сторон самой действительности в сочетании с определенным отношением писателя к изображаемому.
5
Такое истолкование французской литературы было выдвинуто издателем «Телескопа» Надеждиным в его путевых записках (1836).
6
Действительно, Шевырев повторил оценку Сенковского, который писал: «Это прямо вторая французская революция в священной ограде нравственности…» («Библиотека для чтения», 1834, т. III).
7
Ирония над жалобою Шевырева на Надеждина. Белинский, конечно, прекрасно знал, что «какой-то журналист-варвар» – это Надеждин, поместивший в «Телескопе» только часть предисловия и перевода Шевырева (1836, ч. III, кн. VI).
К переводу Шевырева Белинский и члены кружка Станкевича относились отрицательно.
8
«Знаменитый «Утес» – ирония по адресу Бенедиктова, стихотворение было уже «прославлено» в статье Белинского (см. наст. том) и в пародии К. Аксакова (К. Еврипидина) «Скала», юмористически изображающей «величественный» бой скалы с морем;
Скала наклонилась над бездной морскойИ в воды отважно глядится;На ней, недовольный долин красотой,Орел бурнокрылый гнездится.Ее обвивает волнистая мгла,И, в сизом покрове тумана,Стоит, чуть видна, вековая скала.Как призрак бойца-великана… и т. д.
9
Белинский имеет в виду роман Бальзака «Отец Горио», перевод которого появился о «Телескопе»; мадам Боке и Растиньяк – герои этого романа.
10
Белинский пишет об «Истории Наполеона» Вальтера Скотта, написанной наспех для уплаты огромного долга.
11
Речь идет о полемике между П. Щ. и Шевыревым (см. вступит, заметку к «И мое мнение об игре Каратыгина»).
12
