Работы о теории. Статьи - Сергей Зенкин

29

Роберт Шарлеман указывает в качестве возможного источника рикёровской концепции текста мистическую темпоральность «посмертного бытия», о котором упомянуто у апостола Павла (Кол. 3: 2–3): «…о горнем помышляйте, а не о земном. Ибо вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге» (Robert P. Scharlemann, «The Textuality of Texts», in Meanings in Texts and Actions: Questioning Paul Ricœur, edited by David E. Klemm and William Schweiker, Charlottesville and London, University Press of Virginia, 1993, p. 14). Шарлеман заключает: «Если бытие Dasein есть забота, а значение такого бытия есть темпоральность, то бытие, каким является текстуальность подобных текстов, есть свобода без заботы» (Ibid., p. 24).

30

На самом деле различие речи и письменного текста не настолько абсолютно, как предполагается у Рикёра. Некоторые устные высказывания («крылатые слова», политические лозунги, шутки и остроты и т. п.) широко обращаются в обществе и втягиваются в процесс (ре)интерпретации, хотя и не обязательно фиксируются на письме. «Речь» и «текст» следует понимать здесь не столько в физическом, сколько в функциональном смысле. Сходным образом Жак Деррида («О грамматологии», 1967) противопоставлял друг другу письмо и устную речь как два способа смыслообразования – любопытным образом, с обратным распределением определяющих предикатов: по его мысли, речь устанавливает фиксированное значение, тогда как в письме сохраняется незавершенность («différance»). Примерно в том же смысле «текст» можно определять не как письменное языковое сообщение, а как особо ценный знаковый объект, к которому применяется особый режим сохранения, воспроизводства и изучения, в отличие от множества лишенных ценности письменных продуктов, обреченных быть выброшенными и забытыми (см: Ю.М. Лотман, А.М. Пятигорский, «Текст и функция», в кн.: Ю.М. Лотман, Избранные статьи, т. 1, Таллин, Александра, 1992, с. 133 след.).

31

Ролан Барт, Избранные работы: Семиотика, поэтика, М., Прогресс, 1989, с. 391.

32

«…Главная задача герменевтики не укладывается в альтернативу гениальности и структуры; я связываю ее скорее с понятием “мир текста”» (с. 113).

33

Ф. Ницше, З. Фрейд, Э. Фромм, А. Камю, Ж.-П. Сартр, Сумерки богов, сост. А.А. Яковлев, М., Политиздат, 1989, с. 324. Перевод А.А. Санина.

34

Поль РикЁр, «Манифестация и прокламация», Социологическое обозрение, т. 10, № 1–2, 2011, с. 194. Перевод И. Иткина.

35

Там же, с. 186. По Рикёру, интерпретация «актов освобождения» – дело религиозной веры («собственно герменевтическое основание веры как таковой» – «От текста к действию», с. 131), а также и социальной критики: «Критика [общества] – это тоже традиция. Я бы даже сказал, что она погружает нас в самую внушительную из традиций, традицию избавительных деяний, традицию Исхода и Воскресения» (с. 376).

36

В несколько иной перспективе на освободительную значимость рикёровской теории действия/текста указывал Доменико Джерволино. См.: Domenico Jervolino, «L’Herméneutique de la praxis et l’éthique de la libération», dans Paul Ricœur: Les métamorphoses de la raison herméneutique (Colloque de Cerisy), P., Les éditions du Cerf, 1991, p. 223–230.

37

Johann Michel, op. cit. p. 236–237. Ж. Мишель имеет в виду, с одной стороны, социологию великих исторических процессов, классические образцы которой дал Макс Вебер, а с другой стороны, социологию конкретных взаимодействий между людьми, примером которой является Ирвинг Гофман.

38

Он цитирует гегелевскую формулу «Weltgeschichte ist Weltgericht» (с. 197), «всемирная история есть всемирный суд». Не стоит здесь вдаваться в обсуждение семантической разницы между немецкими терминами Geschichte и Historie, которые оба переводятся на русский как «история», а на французский как histoire. Существенно, однако, что во французской орфографии второе из значений слова («история» как res gestae, процесс событий – особенно в гегельянско-марксистском смысле исторически детерминированного процесса) часто, хоть и не всегда, маркируется заглавной буквой (l’Histoire); Рикёр не пользуется этим средством в рассматриваемой здесь статье, а в других своих работах («Время и рассказ», «Память, история, забвение»), как кажется, отдает предпочтение тому или иному из «строчных» значений слова «история»: либо «дискурс о прошлом», либо «конкретный ряд событий», «сюжет» (правдивый или вымышленный).

39

Выражение Жана Грейша («apprenti-historien»), применяемое им к субъектам психиатрии. – См.: Jean Greisch, Paul Ricœur: L’itinérance du sens, Grenoble, Jérôme Millon, 2001, p. 190–194.

40

Ср. оппозицию между концепциями смысла у Рикёра и Леви-Стросса, сформулированную Даниелем Бекмоном: «Для Леви-Стросса изначально имела место радикальная непостижимость мира: мир не имеет смысла, пока его не оформят значимыми смещениями, первоначально он являет собой нерасчленимое и бессвязное течение […]. Напротив того, Рикёр усматривал в начале полноту смысла, благодатное изобилие, в котором купается мир. “Полный мир” Рикёра льется через край, наподобие божественной благодати, у Леви-Стросса же это слепой хаос» (Daniel Becquemont, «La confrontation avec le structuralisme: signe et sens», dans Paul Ricœur et les sciences humaines, op. cit., p. 189–190).

41

Paul Ricœur, Temps et récit, t. 1, P., Seuil, 1983, p. 89.

42

«Проблематика герменевтики еще более расширяется, вбирая в свою орбиту структуры более крупные, чем символы, – тексты» (Johann Michel, op. cit., p. 162).

43

Пьер Бурдье, трактуя о более специальном и более «культурном» общественном поле, сходным образом показывал, что литературное производство – это не только создание произведений, но и формирование их оценок, осуществляемое не только литераторами, но и всеми читателями (см.: Pierre Bourdieu, Les Règles de l’art, P., Seuil, 1992, p. 318 sq.).

44

Поль РикЁр, Память, история, забвение, М., Издательство гуманитарной литературы, 2004, с. 250. Перевод Г.М. Тавризян.

45

Там же, с. 689. Перевод И.С. Вдовиной. Рикёр подразумевает такие события, как «Ренессанс» и т. п., сконструированные историками задним числом на основе сравнительного изучения документов и памятников культуры (художественных произведений и т. п.), которые трудно рассматривать как «свидетельства» памяти их авторов. Проблематичный статус подобных «событий» был показан в «Нарративной логике» (1983) Фрэнка Анкерсмита, которая цитируется в книге Рикёра.

46

«…Особого рода объяснение, предполагаемое структурной моделью, является совершенно отличным от классической каузальной модели, особенно если понимать каузальность в терминах Юма – как регулярную последовательность причин и следствий без всякой внутренней логической связи между ними. В структурных системах предполагаются отношения совсем иного рода, где преобладает не каузальная последовательность, а корреляция» (с. 209). Жоан Мишель комментирует эту мысль: «Несомненно, при структурном объяснении разрушается понимание в психологическом смысле слова, зато требуется понимание иного типа, которое само по себе не было осмыслено в структурализме» (Johann Michel, op. cit., p. 152).

47

«Дильтей, в этом отношении еще тесно связанный с романтической герменевтикой, основывал свое понятие интерпретации на идее “понимания”, то есть постижения чужой жизни, выражающей себя в объективациях письма. Отсюда психологизм и историцизм романтической герменевтики Дильтея. Этот путь ныне закрыт для нас, поскольку мы серьезно относимся к дистанцированию посредством письма и к объективации через структуру произведения» (с. 112–113).

48

«От текста к действию», с. 172–174; Paul Ricœur, «Le discours de l’action», dans La Sémantique de l’action, op. cit., p. 104–108.

49

Georg Henrik von Wright, Explanation and Understanding, Ithaca, Cornell UP, 1971, p. 164.

50

«Эта борьба на два фронта – против того, чтобы сводить понимание к вчувствованию, а объяснение к абстрактной комбинаторике, – заставляет меня определять интерпретацию именно через диалектику понимания и объяснения на уровне имманентного “смысла” текста». В этом заявлении, содержащемся в авторском предисловии к книге «От текста к действию» (с. 33), Рикёр ограничивает свою мысль областью «текстов»; однако мы уже видели, что в другой статье из того же сборника «модель текста» получает гораздо более широкое применение, охватывая всю область «осмысленного» социального поведения.

51

«При этом объяснение предстает как дальнейшее дистанцирование, порождаемое самим текстом, а не как более или менее безнадежная реакция на чуждость этого текста» (Daniel Frey, L’interprétation et la lecture chez Ricœur et Gadamer, P., PUF, 2008, p. 160). Таким образом, понимание текста есть жест двойного дистанцирования; но так же происходит и при понимании действия, будь то в науке или в «повседневной жизни».