Свитер - Бланка Бускетс

Сеньорета Долорс, вас хочет видеть сеньорет Эдуард, объявила Мирейя, и взгляд ее говорил куда больше слов, которых она, простая служанка, не могла произнести, например, что этот молодой человек ей, Долорс, совершенно не пара. Дверной звонок прозвенел неожиданно — уже долгое время он молчал — и разрушил окутавшую дом мрачную паутину безмолвия. Давным-давно никто не приходил, чтобы переброситься хоть парой слов, никто не решался, не хотел быть первым, а если у кого возникала срочная надобность, то он поджидал на улице одну из служанок сеньора директора и передавал свое послание через нее. И вот Эдуард как ни в чем не бывало появился этим весенним днем у них в прихожей и попросил Мирейю сообщить о своем приходе. Мирейя провела его, очень нарядно одетого, в гостиную — вроде той, в которой сейчас сидит и целыми днями вяжет старуха, — только это была гостиная тех времен, обставленная по всем правилам, с бархатными портьерами и креслами, обитыми плюшем. Долорс спустилась туда, плохо соображая, хотя и старалась сохранить спокойствие, — ведь она не сомневалась, что молодой человек пришел, чтобы смешать ее с грязью. Благослови вас Господь, произнесла она в качестве приветствия и замерла, потому что увидела, как он взволнован. Он ничего не ответил, а Долорс продолжила: говорите, я вас слушаю. Тогда Эдуард вынул из кармана небольшой сверток и дрожащей рукой протянул ей. Долорс, не зная, что и думать, развернула его, затем открыла коробочку и обнаружила бриллиант, который ее ослепил. В этот самый момент Эдуард и сказал: выходи за меня замуж, Долорс. Пожалуйста.

Временами происходят просто невероятные вещи. Теперь уже Леонор вроде рада, что стала начальницей. Улучив момент, когда дома никого не было, она села возле матери и сказала: знаешь, коллеги по работе тоже довольны, что назначили меня. Я думала, что не гожусь для такой должности, а они принесли шампанское, чтобы отпраздновать мое назначение, потому что до меня ими руководила настоящая стерва, которая гоняла их в хвост и в гриву. Я так удивилась, мама, я совсем не ожидала, что… Леонор запнулась, не зная, как сказать об этом и стоит ли вообще говорить, но потом все-таки решилась: я и не ожидала, что меня так любят. О директорских кознях никто из них и не вспомнил.

Иногда одни вещи заслоняют от нас другие, даже очень важные, при условии, что им удается поразить наше воображение. Вот и Долорс при виде бриллианта испытала потрясение, просто утратила дар речи, в то время как Эдуард торопливо говорил: да-да, мне известно обо всем, что произошло, у тебя был роман с другим мужчиной, к тому же рабочим с фабрики. Но я люблю тебя. Он лгал, и Долорс знала это. Он не любил ее, но, видимо, существовала какая-то веская причина, по которой молодой человек хотел на ней жениться. Долорс почувствовала, что ноги ее не держат, поэтому поторопилась сесть, предложив стул и Эдуарду, и обронила, как бы между прочим: я не могу выйти за тебя замуж, потому что беременна. Мы продолжали тайком встречаться и… вот. Черт побери, он вскочил, не в силах сдержаться. Вот так, повторила девушка и протянула ему назад коробочку с кольцом. Но Эдуард жестом остановил ее и, секунду подумав, сказал: послушай, а если я скажу, что эта свадьба выгодна нам обоим, ты согласишься? Долорс заинтриговали его слова, о какой такой взаимной выгоде он говорит. Прежде чем начать рассказ, Эдуард нервно потер руки: мать хочет с твоей помощью отвлечь внимание от моих отношений с одной служанкой. Я бросил ее какое-то время назад. Я был влюблен, но обошелся с ней некрасиво. Бросил ее, потому что… В конечном итоге, потому что она забеременела. Теперь уже Долорс впору было воскликнуть: «Черт побери!» Вместо этого она сказала: а я и не знала. И со свойственным ей тогда простодушием подумала: почему же не разнеслась молва об интрижке хозяйского сына, а вот ее история, напротив, известна всем и каждому. Какая наивность, думала теперь Долорс, ведь никого не волнует, что вытворяют мужчины, это не преступление, а так, легкая шалость. Вот, например, все, что вытворяет шеф с Леонор, — это тоже всего лишь шалость.

Но если то же самое делаем мы, женщины, это — грех, великий и непростительный, об этом все знают. Хорошо, Леонор предупредила ее, что Сандра вернулась домой, потому что внучка первым делом вошла к ней в комнату. Но на сей раз она не воскликнула, как обычно жизнерадостно: «Привет!» Сегодня она молчалива, должно быть, что-то случилось, однако заметила это только Долорс, остальные погружены в свои дела и не обратили внимания на то, что девочка ведет себя не так, как всегда. Никто и не взглянул на нее. Наверное, провалила экзамен, к которому столько готовилась, или поругалась со своим Жауме.

Моя мать извелась, чтобы я выбросил Синту из головы. Ах, так это та самая Синта, что наливала шоколад, сообразила Долорс, вспомнив сцену на кухне. Эдуард опустил голову и покраснел: он в самом деле искал повод, чтобы зайти к ней на кухню. Мне очень жаль, Долорс. Тогда все было иначе, Синта еще ничего не сказала, еще ничего не было заметно, мама знала, что у меня связь со служанкой, и поэтому решила по воскресеньям приглашать тебя и твоего отца. И каждый из нас, когда мы беседовали, думал о ком-то другом, заметила Долорс с улыбкой, поскольку в этом факте проскальзывало нечто забавное. Когда Синта заметно располнела, прошло уже около четырех месяцев, и именно в это время я по-настоящему обратил на тебя внимание, Долорс. Естественно, дурачок, потому что испытывал физиологическую потребность, думала девушка, можно ли представить себе менее романтическую историю любви, чем эта? Но тут мне рассказали о том, что случилось с тобой, и моя мама разрушила воздушный замок, объявив, что о нашей свадьбе и речи быть не может. Ты же знаешь этих матерей…

Эдуард замолчал, и Долорс отважилась спросить, что же произошло с Синтой. Он опустил глаза: отец дал ей денег на жизнь, на квартиру и прочее, а мне сказал, что я должен о ней позаботиться, потому что, как ни крути, а это все-таки мой ребенок. Твой отец правильно сказал, вырвалось у Долорс. Я уже не любил ее, однако ребенок — другое дело. Но… в конце концов у Синты не хватило смелости и… Короче говоря, она сделала аборт и едва не умерла, хорошо, соседка вовремя обнаружила, что она лежит без сознания, и бросилась за врачом. Теперь она вернулась к себе в деревню, к родителям, я не видел ее уже несколько месяцев. Она ничего для меня не значит. Эдуард поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза: вот и вся история. Как же так получается, что про тебя никто ничего не знает, а про меня, напротив, судачит вся округа? Девушка обращалась к Эдуарду, но тот не знал ответа. Зато его прекрасно знала сама Долорс: потому что ты — мужчина, заключила она.

Всегда приходишь к одному и тому же выводу. Как в случае с начальником Леонор, правильнее сказать — с владельцем предприятия Леонор, смотри-ка, как дочь порхает туда-сюда, собирая чемодан, она уже не выглядит такой вялой, возможно, ей не так уж неприятно общество этого липкого типа, который резвится с ней на диване в своем кабинете, хотя, пожалуй, дело не в этом и даже не в том, чтобы позволять этому субчику использовать тебя так откровенно непристойно. Жофре не мог прийти в себя от удивления, когда жена сказала ему, что уезжает в деловую поездку, и только и смог выдавить: ты? в поездку? — как будто Леонор не способна самостоятельно сесть ни на поезд, ни на самолет. Здорово, воскликнул Марти, вот это мне нравится, мама, развейся немножко, ты же никуда не ездишь. Марти отлично видит, что происходит дома, где его отец до сих пор играет роль Великого Жофре, рядом с которым его мать — пустое место. Но сейчас Жофре первый раз в жизни ощутил, что привычному modus vivendi[1] грозит опасность, и немедленно вскинулся: Лео, но ты же не бросишь нас на произвол судьбы. Долорс ушам своим не верила, но реакция дочери ее не удивила, та вновь дрогнула перед своим властителем и растерянно молчала, напоминая испуганного мышонка, пойманного в ловушку на кусочек сыра, вдруг ставший недоступным. И снова положение спас Марти, на сей раз пустив в ход иронию: конечно, она нас, бедненьких, здесь бросит — без еды, воды и вообще без всего, потому что мы не умеем пользоваться микроволновкой и понятия не имеем, как сделать яичницу. Молчание. Сын вынудил отца замолчать. Леонор переводила взгляд с одного на другого, Долорс же уткнулась в свое вязанье. В конце концов Жофре сказал: ладно, сколько еще ждать ужина.

Философ революции… Господи всемогущий, старуха отлично помнит, как Леонор первый раз привела домой этого типа с бородкой, с ухмылкой во весь рот, вы знаете, моя мама тоже философ. Как видно, дочь совсем ее не знает, если решила, что взгляды матери и ее дружка могут хоть в чем-то совпасть. В самом деле, их точки зрения оказались прямо противоположными. А вот с Терезой Жофре быстро нашел общий язык, та была еще совсем молоденькая и пока верила, что может изменить мир. Они с Жофре сделались большими друзьями, потом постепенно начали друг от друга отдаляться и в итоге окончательно разругались. Теперь, когда Тереза приезжает навестить ее, они соблюдают своего рода пакт — Жофре в это время отсутствует. Обычно это происходит в воскресенье утром, дочь не приходит, а врывается в дом с таким напором, что от него того и гляди рухнут стены, она рассказывает, что делается в Мадриде, как дела у Эли, с которой они живут вместе уже много лет, о том, что политика все больше и больше основывается на интригах, и о том, что жизнь в последнее время приобрела прямо-таки бешеный ритм. Увидев вязанье, она сказала: мама, ты, оказывается, отлично видишь, когда закончишь свитер для Сандры, свяжи такой же для меня, потому что в Мадриде очень холодно зимой. Но я потолще, чем племянница, видишь, — она встала и покрутилась перед матерью, — да, она слегка прибавила в весе, что понятно — возраст, ведь Тереза далеко не девочка. Они обе засмеялись, вспоминая свои былые перебранки — теперь, после инсульта, уже не получится в запале бить тарелки, как раньше. А жаль.