Простые желания - Арина Предгорная

во двор, чтобы не мешал им шушукаться. Дело такое…бабка всегда так делает. Я же мужик, к чему мне эти ваши тонкости.

— Дальше, — перебила Элге, кусая губы. — Беременная девка-то? Живот большой?

— Не было у неё никакого живота, — замотал вихрастой головой пацанёнок. — Живот я бы заметил.

Значит, не рожать пришла… И, раз сама добралась до повитухи, а не к себе домой вызвала — то, скорее всего, о беременности сообщить побоялась. Кому? Мужу, возлюбленному? Отцу-матери?

— Поговорили они, я не слыхал, о чём — двери — окна Берта заперла, да и осталась девка травить плод. Ну, я так понял, — смутился он. — А потом я домой побежал, и чем там дело кончилось, не знаю. А утром вот… Бабка сама отлучиться из дома не может, прислала соседку, я к бабке, бабка и говорит…

— Погоди, получатся, что всё это тянется с вечера? — похолодела Элге. — Сейчас почти десять!

— Так об этом и толкую, что времени много прошло, а девке хуже. Берта после таких…о-пе-раций оставляет баб у себя, говорит, понаблюдать надо, да и просто отлежаться. Я не знаю все эти ваши тонкости, госпожа! Но ночью девке стало худо, Берта говорит, кровит страшно и не остановить ничем. Не помогают Бертины способы, она уж всё перепробовала. Вот и вспомнили о вас, госпожа. У вас, говорят, травы волшебные, хоть в настоях, хоть в отварах. У Берты тоже хорошие, но простые.

Состояние неизвестной девушки завладело всем её вниманием. Картина вырисовывалась очень печальная, хотя многих деталей пока не хватало. Госпожу Илау бы к больной пригласить. Очень опытная целительница, отлично разбирается и в родовспоможении, и в таких вот деликатных вопросах, как нежеланная беременность. Но лечит знать, для простых смертных вот — Берта-повитуха. Элге нетерпеливо осмотрелась — они уже подъезжали к нужному жилому строению. Перевела взгляд на нахмуренного мальчишку.

— Ты молодец, быстро добрался ко мне. Бабка Берта — бабушка тебе?

— Нет, мать помогает ей по-соседски, а когда и меня с поручением пришлет. Берта хорошая, ругается, бывает, но не со зла. И угощает меня иногда, у неё очень вкусные пироги, — улыбка промелькнула на чумазом детском лице.

…Не соблюдай Элге осторожность, на месте этой несчастной девочки могла бы быть и сама. Вот только травница умела приготовить нужное снадобье, предотвращающее нежелательные последствия близости, и готовила таковой и для себя, и для обращающихся с подобной просьбой, бледнеющих и краснеющих женщин, здраво рассудив, что лучше позаботиться о себе так, чем прибегать потом к самому страшному и недопустимому способу. Не знала, смогла бы она решиться на подобное. Не приведи Небо! И после той постыдной ночи в лесу, несмотря на заверения не-безымянного мага, таки нужный отвар для себя приготовила.

— Тпррррруууу! — возвестил кучер о прибытии по адресу, натягивая поводья.

Девушка живо выбралась из повозки, протянула пару мелких монет.

— Какой дом, показывай! — обратилась она к маленькому провожатому. — Этот? Благодарю тебя, дальше я сама. Беги к мамке!

И толкнула полуоткрытую калитку на скрипучих петлях. Почти ворвалась в дом, благо дверь была открыта. Навстречу ей кинулась встревоженная немолодая женщина, на полголовы выше самой Элге, полноватая, в тёмном платье, с убранными в низкий пучок волосами с большим количеством седины, запавшими от усталости глазами.

— Хвала Небу, госпожа, вы пришли!

— Чем я могу помочь? — напрямик уточнила Элге, пока Берта показывала ей, куда положить вещи и где вымыть руки.

— Она вечером ко мне пришла, девочка-то, как служба у господ закончилась, так и отпросилась. От ребёночка просила избавить. Не люблю я это, госпожа, как на духу клянусь, не люблю, а и отказать не могу, понимаете? Не я судья, чтобы решать судьбу таких девчонок и заставлять их оставить ребёнка, если он в тягость. Но была бы моя воля — я бы только в родах помогала, новая жизнь, чистая, светлая — это высшее чудо.

Женщина тяжело вздохнула.

— А у этой — три месяца уже, как бы ни четвёртый пошел, нехороший срок для вытравления, но я старалась, я очень старалась. Поговорила с ней наперёд, конечно, попыталась выяснить, так ли необходимы крайние меры. А она в слёзы. Или помогите, говорит, или мне только в реке топиться. Мужа нет, о большем расспросить не удалось — скрытничает.

— Мне так жаль.

— Не то слово, госпожа! И молоденькая ведь, лед девятнадцать всего и этот… от которого понесла — первый был, говорит. А она упёрлась — делайте, бабка Берта, и всё тут! А последствия-то!.. Это завсегда такой риск… Но клянусь вам, госпожа, всё делала я на совесть: травы понимаю, приготовила ей отвара, чтобы боль унять, всё у меня чистое, и инструменты, и материалы, а вот не достало моего умения. Оставила её на ночь у себя, всегда так делаю, наблюдаю, нет ли каких последствий, жара или воспаления. Лёд ей на живот положила, чтоб, значит…ну да ладно, вам, наверное, ни к чему мои подробности. И вот — как сглазила. Ночь наступила, а девочка слабеть начала. Жаловалась на головокружение, тошнило её. Плохие признаки госпожа, — покаянно шептала повитуха. — И кровь не унимается. Что я только не перепробовала! И самое досадное — ночь на дворе, а у меня рядом нет никого, чтоб за подмогой послать или самой сбегать. Не оставишь же девку одну в таком виде. Жар у неё поднялся, а потом смотрю — в беспамятство провалилась; руки холоднющие, ногти с кожей цветом слились, губы белые, вздрагивает, а сама не в себе, ни на что не реагирует. Страшно, что помрёт!

Элге и самой сделалось страшно. Целителя бы сюда, настоящего, не только травками — заговорами владеющего — исцелил бы бедную девушку вернее всяких магических манипуляций с листиками да цветочками! Что она может против смерти, уже наложившей жадную лапу на беспомощное девичье горло?

— А сейчас как она?

— Крайне плохо, — созналась повитуха, и наблюдать растерянность у этой женщины было вдвойне не по себе. — Пузырь со льдом я не так давно убрала — вижу, толку нет, живот промёрз до самого нутра, а она все вытекает и вытекает, кровь-то.