Стратегический взгляд: Америка и глобальный кризис - Збигнев Бжезинский

ЧАСТЬ III. Мир после Америки к 2025 году. Не Китай, но хаос

1. Постамериканская неразбериха

Если Америка утратит лидерство, маловероятно, что оно перейдет к какому-то одному преемнику — на роль которого сейчас большинство прочит Китай. Если внезапный обширный кризис американской системы вызовет стремительную цепную реакцию, ведущую к глобальному экономико-политическому хаосу, то постепенное движение Америки к растущему упадку во всех сферах и (или) бесконечно набирающей обороты войне с исламом вряд ли даже к 2025 году закончится «коронацией» завоевавшего мировой трон преемника. Ни одна держава к тому времени не будет готова в одиночку примерить на себя ту роль, которую мир после развала Советского Союза в 1991 году отвел Соединённым Штатам. Куда более вероятен продолжительный этап довольно хаотичных перестановок глобальных и региональных сил, в которых проигравших будет гораздо больше, чем очевидных победителей, и происходить это будет на фоне международной нестабильности и даже потенциально смертельной угрозы глобальному благополучию. В данной главе мы рассмотрим, чем грозит это зловещее — хотя, разумеется, не стопроцентно предопределенное — «если».

При отсутствии признанного лидера намечающаяся неопределенность грозит усилить трения между соперниками и спровоцировать перетягивание одеял на себя. В этом случае международное сотрудничество ослабнет, и некоторые державы, продвигая собственные интересы, начнут лоббировать монопольные региональные договоренности как альтернативную платформу стабильности. Историческое соперничество за главенство в регионах проявится более открыто, возможно, даже с применением силы. Когда в результате крупных геополитических сдвигов в мировом балансе сил появится новая иерархия власти, наиболее слабые страны могут оказаться в серьёзной опасности. Продвижение демократии может привести к погоне за укреплением национальной безопасности на базе различных сплавов авторитаризма, национализма и религии. «Общему достоянию человечества» грозит пассивное небрежение или разбазаривание, если каждая страна сосредоточится на своих более узких и насущных проблемах.

Некоторые ключевые международные организации, такие как Всемирный банк или МВФ, уже ощущают на себе растущее давление со стороны развивающихся, менее богатых, но плотно населённых стран — с Китаем и Индией в авангарде. Давление это направлено на реорганизацию существующего распределения прав голоса, в котором сейчас наблюдается перевес в сторону Запада. Некоторые страны «Большой двадцатки» уже высказались по поводу несправедливости подобного распределения. Требование очевидно: право голоса должно в гораздо большей степени основываться на численности населения стран-участниц и в меньшей степени — на их финансовых вложениях. Подобное требование, выдвинутое на фоне большого беспорядка и волнения, охватывающего политически пробудившиеся народы, может завоевать довольно много очков как шаг к международной (но ещё не внутренней) демократизации. И не успеет мир оглянуться, как доселе неприкосновенный почти семидесятилетний принцип существования в Совете Безопасности ООН лишь пяти постоянных участников с эксклюзивным правом вето также может утратить свою законность в глазах мировой общественности.

Даже если постепенное скатывание Америки к упадку будет носить неопределенный и противоречивый характер, не исключено, что руководители догоняющих стран, среди которых Япония, Индия, Россия и некоторые члены ЕС, уже оценивают, как потенциальный крах Америки отразится на их собственных национальных интересах. И действительно, вполне возможно, что перспективы постамериканской неразберихи уже негласно влияют на разрабатываемую в канцеляриях ведущих мировых держав программу действий — а может, и на текущую политику. Япония, опасаясь активных притязаний Китая на господство в материковой Азии, может подумывать об установлении более тесных связей с Европой. Индийские и японские руководители могут рассматривать варианты политического или даже военного сотрудничества между своими странами, на случай падения Америки и возвышения Китая. Россия, пока в основном тешащая себя мечтами (или даже злорадствующая) по поводу неопределенных перспектив США, может присматриваться к независимым бывшим республикам Советского Союза как к начальным плацдармам для укрепления своего геополитического влияния. Европа, ещё не достигшая однородности, будет разрываться в нескольких направлениях: Германия и Италия в силу коммерческих интересов будут тянуться к России, Франция и ненадежная Центральная Европа — к политически более сплоченному Евросоюзу, а Великобритания попытается нащупать равновесие внутри ЕС, сохраняя особые отношения со слабеющими Штатами. Найдутся и те, кто попробует поскорее урвать себе кусок регионального пирога, — Турция на территории прежней Османской империи, Бразилия в Южном полушарии и тому подобное.

Однако ни в одном из этих случаев нет и не предвидится необходимого сочетания экономической, финансовой, технологической и военной мощи, позволяющего хотя бы приблизиться к унаследованию ведущей роли Штатов. Япония зависит от США в оборонном плане, поэтому ей придётся делать мучительный выбор — подстраиваться под Китай либо объединяться с Индией в оппозиции к нему. Россия по-прежнему не может смириться с развалом империи, опасается стремительной модернизации Китая и пока не определилась, видит она себя в будущем Европой или Евразией. Притязания Индии на статус ведущей державы пока не выходят за рамки соперничества с Китаем. А Европа ещё не определилась с политическим курсом, однако продолжает благополучно полагаться на силу Америки. По-настоящему согласованных уступок ради общей стабильности (в случае если Америка действительно ослабнет) от всех этих стран ждать не приходится.

Странами, как и людьми, движут наследственные склонности (традиционные геополитические предрасположенности и собственное понимание истории), а способности различать спокойные амбиции и опрометчивое самообольщение у всех разные. Поэтому, рассуждая о возможных последствиях перемен в глобальной иерархии власти в первой половине XXI века, нелишне помнить, что в XX веке два крайних случая подобного самообольщения вылились в национальные бедствия. Наиболее очевидным примером служит гитлеровская мегаломания, которая не только заставила своего обладателя переоценить способности Германии к мировому лидерству, но и побудила к двум личным стратегическим решениям, лишившим его всех шансов на сохранение контроля даже над континентальной Европой. Первой ошибкой было, завоевав Европу, но по-прежнему воюя с Великобританией, напасть на Советский Союз, а второй — объявить войну Соединённым Штатам, не выйдя из смертельной схватки с СССР и Великобританией.

Второй пример менее драматичен, однако на кону также стояло мировое господство. В начале 1960-х советское руководство официально заявило, что в 1980-х Советский Союз догонит и перегонит Америку в экономическом и технологическом развитии (амбиции Советов подогревал успешный запуск первого космического спутника). Значительно переоценив свои экономические возможности, к концу 1970-х СССР активно участвовал вместе с США в гонке вооружений, где, помимо уровня технического развития и способности к инновациям, ключевую роль играл и ВНП, ограничивающий практические масштабы глобального политического и военного влияния. По обеим статьям СССР катастрофически просчитался. А затем усугубил последствия своего просчета ошибочным решением ввести войска в Афганистан в 1979 году. Десятилетие спустя выжатый до капли Советский Союз испустил дух, а советский блок распался.

Сегодня аналогов фашистской Германии и Советской России в мире не наблюдается. Ни одна ведущая держава в текущем распределении баланса сил не выказывает самообольщения, свойственного печально известным претендентам на мировое господство в XX веке, и ни одна пока не готова — в политическом, экономическом, военном отношении — примерить корону мирового лидера. Кроме того, ни одна не может похвастаться таким неопределенным, но важным качеством, как легитимность, которая ещё недавно ассоциировалась с США. Ни одна не воплощает собой доктрину, претендующую на универсальное применение, подкрепленную притязаниями на исторический (в случае Гитлера — скорее «истерический») детерминизм.

Важнее всего, что Китай, который неизменно называют наиболее вероятным преемником Америки, обладает впечатляющей имперской родословной и несет в крови стратегическую привычку к целенаправленному выжиданию, сыгравшему ключевую роль в его многотысячелетней истории успеха. Поэтому Китай благоразумно принимает существующую международную систему, не обязательно признавая за господствующей в ней иерархией право на постоянство. Он сознает, что его собственный успех зависит от того, чтобы система не рухнула, а, напротив, развивалась в сторону постепенного перераспределения власти. Он хочет большей власти, жаждет международного признания и по-прежнему хранит обиду за свои «вековые унижения», однако уверенности в будущем у него прибавляется. В отличие от неудачных претендентов на мировое господство в XX веке Китай на данном этапе не вынашивает ни революционных, ни мессианских, ни манихейских планов.