Допрос с пристрастием - Данил Корецкий

— Что за бакланов ты нам привел?! — тут же наехал на него Тиходонец.

Скворцов пожал плечами.

— Они пришли ко мне, я сказал, что не решаю. Они сказали: сведи с теми, кто решает. Я и свел.

— Помните «Консорциум»? — возбужденно спросил Гуссейнов. — Это они Тахира завалили. И Кондрата. И других ребят…

— Да, тогда немерено братвы положили, — кивнул Валет.

— И банкиров, — добавил Гуссейн. — Все руководство «Тихдонпромбанка»…

— Об чем базар? — раздраженно спросил Тиходонец. — Когда я бабло вкладывал, этих хмырей здесь не было. И о продаже базара не шло!

Компаньоны молчали.

— Что метлы привязали? — ярился Гоша. — Одному мне впрягаться?!

— Слушай, друг, я тебе говорю: за ними серьезная контора, сильная! — размахивая руками, обратился к нему Гуссейн. — И другие тебе говорят! Почему не понимаешь? Почему слушать не хочешь?

— Короче, я этих ваших раскладов не знаю! Меня здесь тогда не было, я девять лет на лесной зоне в Коми отмотал! Только скажу так: под Москву нам ложиться западло! Пусть они у себя банкуют! А здесь мы сами будем бабло делать! Теперь давайте, слово за вами!

— «Консорциум» — сильная контора, — медленно произнес Антон. — Но почему они на меня не вышли? Я Москву знаю, и Москва меня знает…

Он выглядел очень задумчивым, если не сказать — озадаченным.

— Да с какого перепуга мы должны что-то продавать залетным бакланам?! — заорал Тиходонец. — Хоть бы они и через тебя просили! Ты что, главней меня?

Антон смотрел на него молча, не меняя выражения лица. Он явно быт умнее. И никогда не использовал бандитских замашек. Трезвым. Пьяный — это быт другой человек.

— И какое нам дело, кто за ними стоит? — процедил Ким. — Это наш город!

Он знал, что говорит.

— Правильно, пусть у себя в Москве банкуют! — присоединился к ним Карпет. — Неделю нам дают, суки! Вконец обнаглели!

Гуссейн Гуссейнов улыбнулся вкрадчивой восточной улыбкой:

— Только на рожон лезть не надо, кричать не надо, спешить не надо… Чем дольше мясо тушится, тем оно вкуснее…

— Я больше шашлык люблю! — скривил губы Валет. — Чего кота за хвост тянуть!

— Значит, посылаем их на хер? — подвел итог Тиходонец.

— Посылаем, — согласился Ким.

— Только ты, Гоша, им сам объяви, — доверительно посоветовал Гуссейн. — Ты пацан авторитетный, и вид у тебя крутой, солидный…

— Да нет проблем! — Гигант встал. И спросил у Скворцова: — Они здесь живут?

Тот кивнул.

— Этот, главный, в двадцатом люксе на последнем этаже. У него охрана. Серьезная.

Тиходонец только скривился и направился к лифтам.

Внушительных габаритов бритоголовый бородатый мужчина в элегантном бежевом костюме поднялся на двенадцатый этаж и направился в конец длинного коридора, в торце которого находилась двустворчатая полированная дверь с цифрой двадцать. Ковровая дорожка гасила тяжелые шаги, но неожиданных посетителей здесь ждали — внезапно из холла вышли и преградили дорогу два похожих, как близнецы, молодых человека. Невысокие, не больше метра семидесяти, коротко стриженные, крепко сбитые, они напоминали пистолетные патроны.

— К кому? — негромко спросил один, очевидно, старший.

Он не смотрел визитеру в лицо, уставившись в выемку на горле между ключицами. Второй внимательно контролировал руки. Интуиция травленого волка подсказала Тиходонцу что перед ним те, кто специально натаскан травить таких, как он. Какой-нибудь спецназ: СОБР, ОМОН или другие костоломы. Вон, как щурятся, будто целятся. Да, это боевые псы… Видно, обкатались на кавказской войне!

Гоша даже не стал выступать, тем более что зрителей, способных оценить такое геройство, здесь не было. А риск получить пару переломов — быт.

— Зови хозяина! — процедил он, что было верхом вежливости и обходительности.

— Хозяева у собак, — тем же тоном ответил крепыш. — К кому?

Это был предельно наглый ответ. Но Гоша сдержался. Достал золотистую визитку, показал.

— К этому.

— К Максиму Викторовичу? А он вас вызывал? Терпение Гоши Тиходонца лопнуло.

— Слышь, ты, муфлон, ты базар-то фильтруй! Это тебя хозяин вызывает! Беги и скажи: Тиходонец пришел!

Но грозный тон не произвел впечатления на охранника. А грубости он просто пропустил мимо ушей.

— Если не вызывал, то может и не принять. Но я доложу. Старший достал телефон, неторопливо набрал номер.

Его напарник чуть заметно улыбался. Было видно, что он не воспринимает Тиходонца всерьез и, если понадобится, легко выбьет ему зубы.

— К вам посетитель, Максим Викторович. Назвался Тиходонцем.

Москвич вышел почти сразу. Он был в белом гостиничном халате, а в руке держал надкусанное яблоко. Перекошенные губы неестественно шевелились. Неожиданный визит его не удивил.

— Хотите что-то уточнить? — спокойно спросил он.

— Чего тут уточнять, и так все ясно, — прогудел Гоша. — Короче. Мы с пацанами перетерли, как и что. «Аксинью» никто продавать не будет.

— Так быстро? — Максим Викторович с хрустом откусил яблоко. Брызнул сок. — Ну ладно.

Он повернулся и скрылся в номере.

«Наверное, у него там телка», — подумал Тиходонец. Безразличие москвича его задело. Но, в конце концов, он сказал, что хотел.

Вернувшись в бар, Гоша, значительно приукрасив события, рассказал компаньонам, как поставил на место наглого москвича.

— У него аж челюсть отвалилась! Думали — нашли лохов! — под громкий смех завершил он свое повествование.

— Молоток, пацан! — больше всех веселился Карпет. — Опустил козлов по полной!

— Выпей, Гоша, я угощаю, — широким жестом Гуссейн Гуссейнов подозвал испуганного официанта — худенького молодого человека в униформе. — Чего хочешь?

Гоша загоготал.

— Там у тебя коньяк есть за тридцать тысяч… Неси бутылку!

— Пей брат, на здоровье, пей, хоть за сто тысяч! — кивал Гуссейн, но улыбка его утратила естественность.

— Тогда неси за сто тысяч! — распорядился Тиходонец.

Официант зажмурился и виновато замотал головой.

— Извините, такого нет. За тридцать тысяч самый дорогой…

Гуссейн перевел дух. Все громко рассмеялись. У компаньонов было хорошее настроение. Они пили и смеялись весь вечер. Напоследок все повеселились: когда стали разъезжаться, изрядно набравшийся Гоша никак не мог забраться в свой «монстр хаоса» по длинной железной лестнице. Это действительно было смешно — животики надорвешь!

Потом он все же вскарабкался в кабину и, разворачиваясь, раздавил багажник «Мазератти» Карпета. Веселый вечер, за малым, не кончился перестрелкой. Но все обошлось.

Супруги Тучковы были работягами, в хорошем смысле этого слова. Они могли трудиться по двенадцать часов в день, имели по несколько специальностей и не ленились получать новые. У них были умелые руки, к тому же и головы работали неплохо, они постоянно учились, неудивительно, что их портреты висели на Доске почета родного стекольного завода. Владислав из рядового стеклодува дорос до замдиректора, а Лариса из браковщицы стала главным бухгалтером. Если бы не грянула перестройка, приватизация и всеобщий грабеж, они так бы и оставались наемными работниками до гробовой доски. Но неразбериха первоначального накопления капитала вынесла их на другой уровень.

Заводик быт планово-убыточным, типичный «красный директор» Матвей Фомич возможностей акционирования не понимал и, когда убытки перестали считать нормальным явлением, а главное, перестали списывать, мирно ушел на пенсию. Зарождавшиеся акулы нового времени откусывали от тела государства жирные куски и вмиг становились миллионерами. А Тучковы, проделав обычные нехитрые манипуляции, превратились в хозяев не приносящего дохода предприятия, не привлекающего ничьего внимания.

Производство агонизировало, оборудование было вконец изношено, толстое волнистое стекло и тяжелый мутный «хрусталь» никаким спросом не пользовались. Нужны были новые подходы и современная стратегия. Тут в полной мере и проявились коммерческие способности и художественные таланты супругов. Взяли кредиты, закупили новую печь и линию по производству цветного стекла, нашли молодых художников и принялись выпускать яркие, современные цветные панно и художественные витражи. Как раз начался строительный бум — нажравшиеся акулы стали строить коттеджи и обустраивать огромные квартиры, а проснувшаяся тяга к прекрасному требовала художественных ценностей. Новая продукция пользовалась колоссальным спросом и разлеталась, как горячие пирожки в голодный год.

Дела пошли в гору, и через несколько лет Тучковы украсили своими панно уже собственный двухэтажный дом, устроили детей-погодков, мальчика и девочку, в престижный институт, стали выезжать за границу, словом, вкушать ранее недоступные радости жизни. Теперь можно было нанять директора, управляющего и переложить на них всю работу, но, к удивлению многих, они этого не сделали и продолжали «вкалывать» лично.