Аламазон и его пехота - Анвар Абиджан

— Это настоящий пророк! — первым не выдержал Хабар и бросил лук на землю. За ним — остальные.

— Кто поднимает вас против меня? — раздался голос привидения. — Кто восстает против пророка Мадумара?

Взоры всех обратились к Кандыр-коротышке. И тут Хабар бросился к своему бывшему начальнику и повалил его на землю. Стрелки-лучники гурьбой бросились за ним, Через мгновение Кандыр-коротышка был обезоружен я крепко связан.

— Кто идет за мной? — опять заговорил призрак Мадумара. — Кто хочет принять участие в священном походе против нечестивца, нарушившего все законы нашего народа? Поднимите оружие и следуйте за мной!

Войско двинулось к столице. Оглядываясь назад и видя вооруженных людей за собой, Аламазон весело повторял про себя: «Священный поход продолжается! Впереди — бой!».

Первыми встретили войско пророка жители Джанджалмахалли, то есть махалли Драчунов, живущие в пригороде. Махалля эта издавна славилась тем, что жители ее были известные драчуны и задиры. Не было, наверно, ни одного дня, чтобы здесь кто-нибудь не повздорил между собой. Правая сторона улицы уже многие годы враждовала с левой, и в перепалках принимали участие все от малых до стариков. Иногда драка продолжалась до глубокой ночи, ее сопровождали истошные крики женщин. Если победители не уставали, то начинали сражаться между собой. А иногда можно было видеть, как в пылу кто-нибудь принимался колотить самого себя!

С самого утра жители махалли, позабыв раздоры, ждали появления пророка. Еще бы — побоище, которое ожидалось, могло дать им отличную возможность показать себя! — И все, кто мог двигаться, приготовив палки, ждали событий.

Несмотря на ночь, жители Джанджалмахалли немедленно присоединились к войску пророка. И шествие отправилось дальше, все разрастаясь и разрастаясь, потому что по дороге к нему присоединялось много вооруженных чем попало людей. В их руках были палки, дубины, луки и стрелы. В общем, все это теперь представляло довольно грозную силу.

Когда толпа высыпала на улицу, ведущую ко дворцу, главный казий Хашим Хезиддин Хум, переодетый крестьянином, стоял у ворот одного из домов. Здесь жили его родственники, и он намеревался в случае чего спрятаться у них. Но, может быть, было гораздо безопаснее присоединиться к шествию, раствориться в нем? Кто бы сейчас узнал в жалком крестьянине, дрожащем от страха, горделивого придворного?

Вдруг чья-то тяжелая рука опустилась на его плечо. Обернувшись и увидев ухмыляющегося Бурбулита, главный казий оцепенел от страха и неожиданности.

— Поздравляю с новым нарядом! — зловеще заговорил Бурбулит. — Мы, оказывается, единомышленники. Что вы здесь делаете, уважаемый?

— Я… я хотел, если удастся, убить мнимого пророка, пробормотал, не зная, как оправдаться, Хашим Хезиддин Хум.

— Да? И забыли дома свое оружие? — насмешливо улыбался главный визирь. — Я вам помогу. Я случайно прихватил с собой не только нож и кинжал, но еще и лук.

— Что… что вы хотите сказать?

— Только то, что у вас есть блестящая возможность доказать свою преданность. Вот, возьмите лук… Да берите, берите, не бойтесь! Вот так! А теперь забирайтесь повыше — вон туда, на крышу, и, когда пророк будет проезжать мимо, выстрелите. Понял меня, негодный?!

И так велик был страх главного казия перед жестоким, властным Бурбулитом, что он только молча кивнул головой и дрожащей рукой принял тяжелый лук.

— Когда будете целиться, руки ваши не должны дрожать, — как ни в чем не бывало, снова перейдя на «вы», наставлял его Бурбулит. — Прицел возьмите чуть вперед. А я…

Он помедлил, зловеще глядя на Хашим а Хезиддина Хума.

— В это время я буду под куполом соседнего дома и буду за вас молиться. А так как оттуда до вас совсем близко, то думлю, что вы не рискнете промахнуться. Иначе…

Он вынул из ножен изукрашенный драгоценными камнями кинжал. Главный казий знал, что Бурбулит Идрис Ибрагим действительно мастерски владеет кинжалом, умеет метнуть его, если понадобится, без промаха… Он словно почувствовал холод стали у себя между лопатками, поежился. Потом беспрекословно стал карабкаться на крышу.

Чем ближе подходили люди, тем большая тревога охватывала трусливого казия. Он то и дело косился на противоположную крышу, где, казалось ему, белеет фигура Бурбулита. Он и не знал, что тот давно исчез.

Вот белый призрак пророка поравнялся с ним. Стал виден и Осел-Создатель, который бодро стучал копытами по мраморным плитам, Казий: натянул тетиву, прицелился во всадника. Он чувствовал себя как человек, которого заживо поджаривают в кипящем масле, — страх терзал его, сводил дрожью руки. Когда стрела, пущенная им, вонзилась в голову пророка, он в ужасе закрыл глаза, и тут же, оступившись, полетел с крыши… С ужасным воплем свалился он в горячий родник, который кипел во дворе, огражденный каменной кладкой.

Когда к нему подбежали сопровождающие Аламазона молодые стрелки, главному казию уже было безразлично, что придет к нему первым — гнев пророка или кинжал Бурбулита…

Стрела, вонзившаяся в Аламазона, по счастливой случайности попала в толстые складки чалмы и лишь слегка поцарапала его. К чести отважного мушкетера, он продолжал ехать как ни в чем не бывало, хотя за первой стрелой могли последовать и другие, более меткие. Народ же, увидев, что стрела, вонзившаяся в голову, не причинила пророку никакого вреда, разразился восторженными воплями, по переулкам пошла гулять молва о том, что некий нечестивец, осмелившийся выстрелить в пророка Мадумара, был тут же наказан небесными силами!

Когда отряд вступил на дворцовую площадь, все увидели войско Шаламана Шылдыра, шеренгой выстроившееся перед Алтынсараем.

— Бросайте оружие! Пророк накажет всех, кто осмелится поднять на него руку! — закричала толпа, сопровождающая Аламазона и его пехотинцев. — Главный казий наказан! Он уже мертв! Лучники из Черной дыры с нами!

Услышав о лучниках, воины, стоявшие у дворца, заколебались. Одно дело сдержать безоружную толпу, другое дело — воевать с обученными воинами. Тем более, они перешли на сторону пророка. Значит, это нужно сделать и им, и сейчас же!

Строгая шеренга заколебалась, часть воинов стала отступать. Шаламан Шылдыр, прячась за стражниками, стал кричать:

— Вперед, мои храбрые воины! И мы сметем их с лица земли!

Этот крик словно был сигналом для бегства. Тем более что толпа, следовавшая за пророком Мадумаром, стремительно нарастала, она двигалась, как черная туча…

Вскоре на площади остались только Аламазон и отряд. Жители махалли Джанджал с криками гнались за беглецами, — размахивая палками, и отводили душу, молотя стражников и сыщиков, которые попортили им немало крови. Остальные ворвались во дворец, вытаскивая оттуда запрятавшихся в страхе царедворцев.

Когда наступило утро, на площадь, где под стражей сидели Грязнуля Первый и его злобная мать, а вокруг них придворные, пришел Хумо Хартум. Тут же обнаружилось, что призрак пророка Мадумара исчез вместе со своей гвардией. Исчезли и «священные ослы», которые своим ревом всполошили всю страну.

Не было нигде и Бурбулита. Войско Змеиной пещеры во главе с Надимом Улугом и принцем Ферузом, вошедшие в Пламенную провинцию, встретили только разрозненные и жалкие остатки былой армии владыки.

ГДЕ ЖЕ АЛАМАЗОН?

Утром было объявлено, что отныне Юлдузстан становится единой страной и время грязи и нечистоплотности кончилось.

Если в это утро кто-нибудь вздумал бы проехать из конца в конец пещеры «Пламенная», то увидел бы, что во всех прудах, саях купаются люди. Женщины полощут белье и домашние принадлежности, и везде, как флаги, белеют чистые простыни, скатерти, полотенца.

Все мочалки, годами хранившиеся тайно и с большим риском для владельца, были пущены в дело.

На фоне чистых, сияющих радостью лиц особенно мрачными казались серые и пятнистые от грязи лица придворных и самого Грязнули Первого — в грязной чалме, в халате, покрытом жирными сальными пятнами. Ишмата по просьбе Хумо Хартума выпустили, и он вволю наплавался в сае. Одно только огорчало его — где же Аламазон?

А площадь шумела и бушевала. Решали, что теперь делать с бывшим правителем и его придворными.

— В темницу их! — слышались крики.

— Да, пусть посидят там, где мучилось столько людей!

— Отдайте их в наше распоряжение, — просили жители махалли Драчунов. — Мы живо стрясем с них лишний жир!

Грязнуля Первый, уткнувшись в подол матери, жалобно заплакал.

— Плачешь теперь, — кричали ему. — А сколько плакали наши дети?

Хумо Хартум, подойдя к людям, толпившимся вокруг падишаха и его слуг, поднял руку в знак того, что он хочет говорить.

— Тише! Хумо Хартум хочет говорить! — раздались крики. Несмотря на то, что последние годы старик жил в нищете, простые люди уважали его, помня, сколько добра было сделано им в давние годы, когда он был главным визирем.