Товарищи - Владимир Пистоленко

— А зачем? Что за гости без праздника! — не унимался назойливый сосед. — Ну-ка, скажи нам.

Женщина мягко улыбнулась, молча взглянула на Бакланова и чуть кивнула головой. Она словно советовала объяснить все, доказать, что человек в кожаном пальто неправ, и прекратить тем самым его противную болтовню.

Егор начал лихорадочно перебирать в уме причины, правдоподобные для такой поездки. Но ничего подходящего в голову не приходило.

— В отпуск еду! — выпалил он. — На два месяца… Послали как ударника. — И вдруг он почувствовал, что его щеки запылали.

— Вот видите! — торжествующе воскликнула женщина. — Он, оказывается, лучший ученик, даже поощрение получил! Как вы думаете, приятно мальчику было слушать ваши подозрения? Ведь они ни на чем не основаны. Если бы вас вот так, как бы вы запели?

Услышав ответ Егора, человек в кожаном пальто растерялся.

— Я не говорю, что он человека убил. Чего не знаю, того не знаю. Я только сказал, что всякие случаи бывают. И всё. А он едет себе — ну, и пускай едет. Какое мне до пего дело? Может, он и вправду хороший парень. Печати на нем нет.

— Ты не верти языком, словно лиса хвостом! — неожиданно вмешался седоусый пассажир из соседнего купе. — Все мы слышали, как ты нападал на парнишку да охаивал его. Сам-то, чего доброго, и в подметки ему не годишься.

— А тебе чего надо? — прикрикнул на него человек в кожаном пальто. — Сидишь на своем месте, ну и сиди, не суйся, коли не просят. Тебя не задевают? И помалкивай.

— Это как сказать — не задевают! А может, и задевают? Вот ты не знаешь ребят из ремесленного и несешь околесицу, равняешь всех на своего племянника. А я на заводе работаю и вижу. Прямо скажем — герои! Нужно сутки — будет сутки работать, потребуется двое — тоже не откажется. Сколько надо, столько и будет в цехе. От сна откажется, от еды, а дела не бросит. А сам-то до станка еще не достает, на подставке стоит. Вот что надо говорить об этих ребятах, а не охаивать, не помои на них лить! Они же почти дети, а управляются за мастеров.

В разговор вступили другие пассажиры, все они были против человека в кожаном пальто. Разговор стал общим. Пассажиры один за другим рассказывали случаи самоотверженной работы бывших воспитанников ремесленных училищ. Вскоре человек в кожаном пальто сделал вид, что хочет спать, залез на верхнюю полку и больше в разговор не вмешивался.

Забрался на свое место и Бакланов. Ему хотелось остаться одному, чтобы как-нибудь не проговориться, не выдать истинной причины поездки домой. Ведь сейчас в вагоне пассажиры относятся к нему с уважением, разговаривают как с равным, но, узнав, что он и в самом деле беглец, они переменят свое отношение. А человек в кожаном пальто, наверно, скажет соседке Егора: «Ну что? На чьей стороне правда? Меня не проведешь! Я его, голубчика, насквозь вижу. Поглядывать нужно за ним, знаем мы таких красавчиков! Не впервой!»

Готовясь к побегу, Бакланов знал, что как только явится домой, его сразу же спросят, зачем приехал. И Егор придумал ответ — вернее, он решил рассказать домашним все начистоту: «Невмоготу мне в училище. Так надоело, так надоело — ни на что глядеть не хочется. А потом, еще этот Мазай жить не дает. Да и не только он один — и Сережка за ним же, и Колька… Дня нет, чтоб обошлось без обид да нападок… А кому-нибудь пожаловаться — и не подумай. Раз пожалуешься, в другой— сам не захочешь… Одним словом, нет никакой мочи…» Егору казалось, что домашние, узнав о его трудной жизни в училище, пожалеют его и, конечно, простят побег.

Сейчас же, когда только что закончился спор о нем, Егор думал совсем по-другому. Ему стало вдруг совершенно ясно: все, о чем он хотел рассказать дома, — не то, о чем надо было говорить. Он представил себе, что разговаривает со своими дружками — Максимом Ивкиным и Сережкой Тюпакиным, — и почувствовал неловкость и стыд. Постепенно он пришел к выводу, что ссылкой на плохую жизнь в училище побег не оправдаешь.

«Скажу матери и деду, да и всем в колхозе, то же, что и в вагоне говорил: мол, за хорошую работу премию получил — отпуск, — решил Егор. — Пока в Платовке не будут еще ничего знать, попрошусь в колхозе на работу. Возьмут, потому как рабочих рук нехватка, летом сам это видел. Буду так работать в бригаде, чтобы стать настоящим передовиком. Тогда, пожалуй, правление колхоза поможет остаться дома и больше не станет посылать в в училище. Даже сам директор ничего не сделает. И судить не станут — потому, я же не буду лодырничать, а хорошего работника судить не за что».

Он задумался и не заметил, как задремал. Во сне Бакланов увидел себя дома, в Платовке. Будто он сидит в колхозном клубе на сцене, а рядом с ним председатель колхоза. В зале народу битком набито. Председатель колхоза хлопает в ладоши, и весь народ тоже хлопает в ладоши. А Бакланов знает, что это хлопают ему за то, что он стал лучшим работником в своем колхозе.

БЕСЕДА С СЕЛЕЗНЕВЫМ

Как всегда, Мазай вскочил при первых же звуках утреннего звонка, зажег свет и, торопливо одеваясь, закричал:

— Эй, команда, свищут наверх!

— Не кричи, и так никто не спит! — недовольно огрызнулся Сергей, обладавший счастливым качеством просыпаться сразу. Он увидел пустую кровать Бакланова и удивился. — Васька, а где же Баклан?

Мазай посмотрел на пустую койку и недоуменно повел плечами:

— Правда нет.

— Я не слышал, когда он встал. А ты?

— И я тоже.

Мазай подошел к койке Бакланова и смотрел на нее, соображая, как же это могло произойти.

— Наверно, раньше нас собрался. Оделся тихонько — и в столовую, чтоб в цех первым. После вчерашней чечетки он знаешь как теперь нажмет? Ого, только держись! Чего доброго, всех обогнать может.

— Надо почаще заставлять его чечетку бить. Правда, Васька?

Ребята разговаривали, словно не замечая Жутаеву. Борис тоже не обращал внимания на них — встал, оделся и заправил койку.

— Ребята, где умывальник? — спросил он.

Ему не ответили.

— Что, трудно сказать?

Мазай, не глядя на Жутаева, буркнул:

— Ты к нам не лезь в компанию и переходи в другую комнату. Понятно?

— Почему переходить?

— Потому.

— А мне и тут неплохо.

— Переходи, пока не поздно.

— Меня сюда вселила дирекция, здесь и буду жить. А переведут — перейду. Сам же ты вчера говорил о дисциплине, а сегодня хочешь нарушить приказ директора.

Ему никто не ответил, и Борис, взяв в руки полотенце, не спеша вышел из комнаты.

— Давай, ребята, пошевеливайся, — заторопился Мазай, — чтоб раньше его в цеху быть, а то еще наябедничает. Я сам мастеру расскажу. И потребую: пускай убирают его отсюда.

Придя в цех одним из первых, Мазай подошел к Селезневу.

— Товарищ мастер, — нарочито невеселым голосом сказал он, — я сегодня, пожалуй, выработку свою сбавлю.

— Как сбавишь? Почему? — удивился Селезнев.

— Рука сильно болит. Правая. Вчера прислали в мою комнату новенького из Сергеевки, а он вроде немного ненормальный. Это все ребята заметили. Кинулся на меня драться. Ударил чем-то по руке — я даже и не знаю чем. В общем, работать трудно будет. Трамбовать никак нельзя… Главное, его никто не трогал. Я старался, чтоб все по-хорошему обошлось, как вы говорили. Ребятам дал команду — не обижать. А он сам десятерых обидит.

— Значит, он полез драться без причины? — спросил Селезнев, пытливо смотря на Мазая.

— Никто даже и не думал задевать его. Слова никто не сказал. Ну, он такой — и говорить не хочет. Видать, гордый да заносчивый. Я верно говорю, товарищ мастер: на пас и не глядит. Я пытался поговорить с ним — фырчит, и все. Потом драться полез.

— А может, он отбивался? А? По совести скажи.

— Ничего не отбивался, он кинулся на меня. Спросите Сережку с Колькой. Они расскажут. Что касается выработки, я, конечно, постараюсь не сбавить, хотя рука и болит. Сказал просто так. А вы, товарищ мастер, как-нибудь уж сделайте, чтоб его перевели от нас. Он жить спокойно не даст.

— А зачем переводить? Это не исправит человека. Воспитывать нужно. Отмахиваться от людей самое легкое дело: ни труда, ни уменья не нужно. Запомните, Мазай: если вы будете хорошо обращаться с людьми, они вам ответят тем же. Не будем переводить, никакой надобности в этом нет. Да и некуда — ни в одной комнате нет свободного места. А у вас комната просторная, хоть конем скачи.

К Селезневу подошел Жутаев.

Недовольный Мазай отошел от мастера на свое рабочее место и принялся набивать опоку.

Борис поздоровался:

— Я ваш новый ученик. Приехал из Сергеевки.

— Пойдем ко мне, поговорим.

В конторке мастера Селезнев пригласил Жутаева сесть. Тот поблагодарил, но остался стоять у с гола.

— Ну как? Познакомился с товарищами в общежитии?

Жутаев был уверен, что мастеру уже все известно и что Селезнев пригласил его в конторку именно для разговора о вчерашней драке. Вопрос мастера немного озадачил его: «Значит, еще ничего не сказали… Не успели? Или просто не хотят говорить? Но обо всем знает комендант и, конечно, расскажет».