Нашествие - Юлия Юрьевна Яковлева

— Что, прости? Здесь так шумно, — выдавила улыбку.

Перед ними то смыкалась, то размыкалась толпа.

А он всё стоял там. Глядел. На неё.

Толпа то скрывала его. То показывала. «Мазурка! — орал распорядитель. — Большой круг!»

— Я говорю: орловского завода. Обе лошади.

— Да. — Мари проглотила ком в горле. — Хорошие. Но почему такая спешка? Ты же думал приехать сюда неделей позже.

— Соскучился по тебе. Шучу. — Облаков улыбнулся. — Нет-нет, конечно, не шучу: соскучился. Но ещё и срочное дело. Поручение самого государя. Так что сама видишь, не жалел и вороных. Но оказались — чудные! Ба! — крикнул вдруг он. — Гляди, кто там. Вот так-так. А говорил, что затворник.

— Он — тебе? Вы виделись? Когда?

Она слегка покраснела. Но Облаков, похоже, не заметил:

— Бурмин! Бурмин!!!

Весело пробормотал:

— Ах, досада. Я почти уверен, он смотрел сюда. Видно, нет. Пошёл танцевать с княжной Несвицкой.

Похлопал жену по оцепеневшей руке. С радостью вдохнул шум бала:

— Не желаешь ли тоже потанцевать, дорогая?

— Я вообще думала улизнуть.

— Ну! — удивился Облаков. — А мороженое?

— Давно не была на балах, — улыбнулась Мари. — Привыкла: уложу детей — и сама спать. Теперь вот так глупо: всем весело, а у меня голова болит.

— Глупо! Согласен! Всё мы с тобой maman да papa. Давай хоть один вечер не будем родителями.

— А кем? — Мари с улыбкой бросила на мужа кокетливый взгляд («Он славный, он славный, он славный», — повторяла себе, чтобы отбросить за этот частокол мысли, от которых только пустое смятение).

— Кем захочешь. Или ты полагаешь, что танцевать с собственным мужем — слишком вульгарно? Но, к счастью, мы не в Петербурге. А в провинции на это посмотрят сквозь пальцы.

Мари засмеялась:

— Для мазурки ты, по крайней мере, болтаешь просто блестяще.

И он весело обнял её за талию.

Алина решила, что просто подойдёт к этому господину Бурмину поближе. Незаметно. Попробует послушать, о чём он разговаривает с другими. Но главное — как. И потом уж решит, как и что скажет ему сама.

Большую рыбу вытаскивают медленно.

Алина чуть не отпрянула, когда господин Бурмин резко к ней обернулся. И была приятно поражена решительной лёгкостью, с которой он повёл её в мазурку.

— Не окажете ли мне честь? Буду счастлив, если позволите восстановить свою репутацию в ваших глазах.

От изумления она не смогла выдавить ни слова, только кивнула, кладя ему на плечо руку с болтавшимся на запястье веером.

Выделывая па, поднимая и опуская руки, скользя вокруг кавалера в обводках, улыбаясь, наклоняя голову, подпрыгивая в антраша, она соображала, что бы это значило. Как он резко повернулся. Каким пустым был его взгляд. Ищущим. Каким торопливым — приглашение. Уж не схватил ли он первую попавшуюся даму? Но считать себя первой попавшейся Алина просто не могла.

— А полагали, что вы не танцуете, — улыбнулась своему странному кавалеру.

— Кто же?

— О вас говорят.

— Но вот он я — танцую.

Фигура мазурки сменилась. Пары напротив друг друга менялись партнёрами. Алина торопливо сунула руку молодому Шишкину. Тот ответил восторженной улыбкой. «Болван», — подумала Алина, улыбаясь в ответ. Через пару от них она заметила петербургскую даму. Та старательно глядела перед собой — но так, чтобы ненароком не поглядеть ни на кого в особенности: в никуда.

Алина обратилась к Шишкину:

— Вы производите впечатление человека наблюдательного.

— И на вас?

— Вы всех здесь знаете, — бросила между прыжками. — Кто эта дама?

— Которая?

— Вон та.

Но он и не глянул:

— В девичестве — графиня Ивина.

— Она замужем? За кем?

Но фигура сменилась. Алина снова подала руку Бурмину. Она видела, что первое впечатление, произведённое ею, не было восторженным. Но это скорее хорошо: восторженность внушала ей омерзение, ибо соседствовала с глупостью.

И всё же первое впечатление было хорошим. Алина понимала это по всем тем мелким знакам, которые по отдельности не значат ничего, но все вместе — значат многое. Он с удовольствием держал её за руку. Он с удовольствием обхватывал её талию. Он смотрел на неё. Он… Но тут музыка закончилась.

— К кому вы хотите, чтобы я вас подвёл?

— Вон сидит моя maman.

Вдруг её пальцы больно стиснуло. Алина вскинула глаза. Бурмин разжал хватку, он был смущён:

— Бог мой, простите великодушно, княжна.

Алина наивно хлопнула ресницами:

— За что?

И ласково, глядя в глаза, пожала его руку в ответ.

Княгиня Несвицкая просияла им открытой улыбкой. «Какие maman вставили хорошие зубы», — удовлетворённо отметила Алина. Ей вдруг стало важно, какое впечатление производит мать.

— Господин Бурмин. — Княгиня протянула для поцелуя руку. Заговорила просто и весело: — А я много о вас знаю, хоть и не приложила к тому никаких усилий. Мы принимаем по понедельникам и