Том 2. Время Наполеона. Часть вторая. 1800-1815 - Эрнест Лависс

Наконец, сэр Самуэль Ромильи. Его слава, — а отчасти и слава протестантской Франции, колыбели его предков, — состоит в том, что он ввел элемент гуманности в английское уголовное уложение. Его пребывание в Женеве и Париже, его продолжительный адвокатский опыт, его недавний кратковременный служебный опыт в качестве главного солиситора внушали ему ужас к законам, устанавливавшим смертную казнь за малейшие проступки. Сделавшись депутатом, он начал вносить билли о реформе в этой области, которые с трудом принимались его коллегами, а потом отклонялись лордом Эльдоном. Но Ромильи снова брался за работу с не меньшим упорством и расчистил отчасти путь для задуманной им реформы, которая была осуществлена лишь после его смерти.

Радикалы Коббет и Бёрдет. Несмотря на постоянную тревогу, вызываемую войной с Наполеоном, и на всяческие испытания, которые являлись ее следствием, радикализм все же не исчез. Два человека были представителями различных степеней радикализма, причем оттенки их радикализма не служили препятствием к хорошим отношениям между ними. То были фермер-памфлетист Коббет и богатый депутат баронет сэр Фрэнсис Бёрдет. Коббет, человек иногда неустойчивый, а иногда упорный, склонился наконец в сторону радикализма. Власти очень косо поглядывали на его еженедельную газету Регистр (Register), редактируемую лично им — тем самым честным и энергичным публицистом, который написал Советы молодым людям и многочисленные другие произведения. В 1809 году появилась статья, клеймившая сечение плетьми, которому подвергали английских солдат в присутствии немецких. Эти нападки на дисциплину показались опасными, и Коббет был приговорен к штрафу в тысячу фунтов стерлингов и, сверх того, к двум годам тюремного заключения. Когда его выпустили, в его честь был устроен банкет под председательством Бёрдета. Последний к тому-времени только что выпутался из трагикомической истории. Его проект избирательной реформы показался в разгаре реакции в 1809 году чересчур дерзким: ведь Бёрдет предлагал не более не менее, как разделение всех графств на избирательные округа так, чтобы в каждом из этих округов все граждане, платящие налоги, выбирали одного депутата. Только пятнадцать голосов одобрили проект. Когда же этот чудак поднялся со своего места (1810) и стал оспаривать право палаты общин засаживать в тюрьму тех, кто оказал ей непочтение, а особенно когда он повторил свои рассуждения в письме к своим избирателям, палата сочла себя оскорбленной им, приняла его вызов и 6 апреля поручила спикеру отправить его в Toy эр. Сэр Фрэнсис засел в своем доме, вышвырнул за дверь пристава, которому дано было незаконное, по его мнению, поручение, и выдержал трехдневную осаду против вооруженной силы. Народ принял его сторону против парламентской тирании. Наконец Бёрдет был водворен в Тоуэр. Очень упрямый и очень богатый, он прошел все судебные инстанции, чтобы установить свою правоту. Палата выиграла дело, но все эти передряги излечили ее от притязаний на непогрешимость, и пресловутое ее право сажать в тюрьму вышло из употребления. Вот каким путем даже в подобную эпоху либерализм не позволял воздвигать гонение на прогрессивные идеи!

Торговля и континентальная блокада. При министерстве Персиваля, с 1810 года до весны 1812 года, континентальная система вызвала наконец в Англии те гибельные последствия, которых ожидал Наполеон. За первые годы этого необычайного режима британская торговля выиграла, пожалуй, столько же, сколько потеряла. Контрабанда так называемых нейтральных стран или английских контрабандистов (smugglers) проникала временами на берега Франции и очень широко и изобильно — на берега Голландии, России, северной Германии. Испанская война и полное господство над океаном открывали английским фабрикантам огромный рынок испанских колоний. Таким образом, промышленная деятельность вовсе не приостановилась, а, наоборот, не переставала развиваться. Более того — она развивалась лихорадочно, способствуя усилению пауперизма одновременно с огромным ростом богатства.

Вот как это происходило. В промышленных центрах недостатка в рабочих руках не было, — наоборот, имелся избыток, который не уравновешивался, как на континенте, убылью на войне: так мало было настоящих английских солдат в королевских войсках, пополнявшихся главным образом ирландцами и наемниками. А ведь то была эпоха беспощадного экономического индивидуализма. Фабрикант пользовался моментом для понижения заработной платы и чтобы обогатиться скорее, как можно скорее, расширял производство, превышая спрос. Но чем же жили эти многочисленные и так плохо оплачиваемые рабочие? Только хлебом, притом — страшно дорогим. Помещики, крупные фермеры тоже хотели нажиться, и они, действительно, наживались: никогда земля не давала таких доходов, никогда не была в такой цене. Почему так? Потому что хлеб с материка теперь попадал в Англию с большим трудом, а местный хлеб продавался вдвое дороже, чем в короткий период после заключения Амьенского мира. Может быть, скажут, что это — неизбежный результат войны? Пусть так, но к стыду имущих классов, господствовавших в парламенте и в законодательстве, надо сказать, что как только цены падали, их немедленно снова повышали путем взимания очень значительной пошлины на континентальный и американский хлеб. Благосостояние, столь искусственно созданное и неравномерно распределенное, не могло устоять перед новыми ударами, а в это время как раз были приняты новые строгие меры со стороны Франции.

Во-первых, — таможенные мероприятия, так ясно изложенные в сочинении Тьера[29], введенные вслед за присоединением Голландии и захватом германских портов. Чтобы пресечь контрабанду, Наполеон конфисковал огромные склады контрабандных товаров, а затем по-макиавеллиевски допускал запрещенные продукты к обращению с уплатой пошлины, равной половине стоимости товара. Результат сказывался немедленно: чудовищное загромождение лондонских доков, заваленных сахаром, кофе, хлопком, табаком, индиго, возвращаемыми отовсюду; далее — падение цен на все эти товары; народ, заваленный колониальными пряностями, испытывал нужду в хлебе.

За этим последовал разрыв торговых сношений с Соединенными Штатами[30]. Безуспешно испробовав ряд средств для одновременного наказания Франции за ее блокаду и Англии за ее приказы совета (стеснявшие нейтральные суда), эта новая морская держава пустила в ход очень ловкий прием: она заявила, что если какая-либо из двух соперниц отменит по отношению к американцам исключительные мероприятия, то она (Америка) немедленно прекратит всякую торговлю с другой. Наполеон принял предложение, и тогда Соединенные Штаты прекратили всякие деловые сношения с Англией и ее колониями. В результате немедленно, начиная с 1811 года, получилось огромное падение английского экспорта, несмотря на более широкий и свободный доступ в русские порты. В истории экономических отношений трудно найти что-либо ужаснее положения английского народа зимой 1811/1812 года. К указанным причинам прибавилось возросшее раздражение рабочих против усиленного применения машин, которые, требуя меньшего количества рабочих рук, способствовали дальнейшему падению заработной платы. Тогда разразились восстания так называемых луддитов, или разрушителей машин, — восстания, вызвавшие кровопролитие, при подавлении которых, например в Иорке, было повешено за один день двенадцать рабочих — участников восстания. Число обычных преступлений, вследствие всеобщей нужды, сильно возросло, а повышение налога в пользу бедных (poor tax) не столько облегчило нуждающихся, сколько способствовало окончательному разорению средних классов. Всем приходилось плохо.

Золото и бумажные деньги. Наполеон хотел нанести сокрушительный удар торговым домам Сити и Английскому банку. Крахи следовали один за другим, несмотря на субсидию в шесть миллионов фунтов стерлингов, которую вотировал парламент, поручив особым комиссарам распределить ее между переживавшими кризис негоциантами. Сверх того, под все товары, упавшие в цене вследствие переполнения рынка, а именно — под колониальные товары, под изделия английской промышленности выдавались особые торговые ссуды, которые обременяли банк. И тем не менее банк с изумительным успехом поддерживал вплоть до 1809 года курс своих бумажных денег, которые со времен кризиса 1797 года были наиболее распространенным средством платежа. Разница между банковыми билетами и золотом была незначительна.

Но с 1810 по 1813 год разница между этими двумя ценностями быстро растет и в конце концов достигает 25 процентов: еще одно последствие войны и блокады. Все платежи Англии по векселям на континенте производились золотом. Много золота ушло также на расходы по испанской войне, а как раз в это время уменьшилась добыча золота в испанских землях Америки вследствие расстройства, вызванного в этих странах революциями. Шотландский депутат Хорнер добился от парламента назначения комиссии по вопросам денежного обращения, и сам он в заключение расследования потребовал, чтобы самое позднее в двухгодичный срок банк снова возобновил платежи в звонкой монете. Но торийский депутат Ванситтарт, ставший вскоре канцлером казначейства, внес довольно рискованное предложение: установить, что банковые билеты равноценны звонкой монете королевства. Первый министр поддержал Ванситтарта, и палата отвергла предложенную Хорнером меру. Раздались протесты экономистов оппозиционной партии, между прочим, лорда Кинга. Последний, как и некоторые другие крупные земельные собственники, предупредил своих фермеров, что на будущее время станет принимать бумажные деньги не иначе, как сообразуясь с разницей между их курсом и стоимостью золота. В ответ поднялись бурные протесты, и правительство оказалось вынужденным пойти дальше, чем оно этого хотело. Новый билль установил принудительный курс банковых билетов по их номинальной стоимости. Все эти прения доставили новые аргументы противникам войны до уничтожения врага.