Тафгай 3 - Владислав Викторович Порошин

- Мороженого захотелось? – Пробормотал я, переворачиваясь на другой бок. – Что ты сказал? – Я окончательно проснулся.

- Отыграться хочу у музейных работников, - виновато улыбнулся «Малыш». – Одолжи сотню, дома отдам. Эта рыжая так в подкидного дурака играет, закачаешься. Но я её тоже сначала её пару раз обыграл.

«Обыграл, мать твою! Игровой автомат нашёлся, все деньги в него вбухаю, зато потом будет что на кладбище вспомнить, лёжа под землей», - подумал я, чертыхаясь и спускаясь вниз.

- Где эти музейные работники? – Посмотрел я на «Малыша», уши которого сами просились в мою крепкую ладонь для пластической операции.

- Есть желание отыграться? – Двери нашего гостеприимного купе отварились, и первым влезла в него круглая довольная ряшка Иннокентия. – Ниночка у нас чемпион музея в подкидного дурака. Не советую. Ибо это талант.

Пара «Бывалого» и «Былой», внесся в душноватое купе неприятный сигаретный запах, уселась напротив.

- Сколько мой мальчишка проиграл? – Спросил я, еле сдерживание горячее желание влепить смачную оплеуху Александрову.

Поняв по выражению моего лица, что сейчас буду воспитывать, Боря тут же отсел как можно ближе к выходу.

- Мы же всё понимаем, - немного замялась мадам «Грицацуева», - всем деньги тяжело достаются. Особенно нам работникам музея. Поэтому если вы не отыграетесь до вашего Горького, мы вернём половину проигранной суммы. То есть ровно семьдесят пять из проигранных ста пятидесяти.

«Сто пятьдесят как с куста», - я ещё раз глянул на Малыша и, вынув из внутреннего кармана пиджака двести рублей, хлопнул их на стол:

- Играю на все, один раз и баста.

- Ну, Ниночка не подведи музей! – Ухмыльнулся «Бывалый» Иннокентий.

А Ниночка своё дело знала хорошо, колода в её руках летала, как шайба на крюке моей клюшки. Даже значительно лучше, как у Мальцева и Харламова. И когда она сдала по шесть карт и выложила одну мастью вверх, которая показала, что козыри в последней игре будут пики, я тяжело вздохнул.

- Напомните правила, - пробурчал я.

- У кого меньший козырь тот и ходит, - пожал плечами толстяк.

- У меня меньший, - сказал я и длинным хлёстким боковым ударом отправил «Бывалого» смотреть «кино», ну или что там, в отключке, ему покажет древнегреческий бог Морфей. – «Малыш» проверь карманы музейного работника. А ты не дёргайся, - зашипел я на Ниночку.

- Я сейчас позову милицию, - зашептала «Грицацуева», и полезла в сумочку.

- Не дёргайся, - повторил я и, чтобы слова мои быстрее дошли до женщины, влепил ей смачный щелбан в лоб.

Борис быстро похлопал по карманам пиджака Иннокентия и вытащил складной нож ручной зоновской работы с кнопочкой, который толстяк носил с собой, конечно, «исключительно для разделки колбасы».

- Вы не имеете права, мы простые работники музея, я могу билеты показать, а деньги ваши я сейчас вам отдам, - затараторила Ниночка. – Играть не умеете, а садитесь. Сами виноваты.

- Помнишь «Малыш» я говорил, что у меня очень хороший глазомер? – Спросил я Бориса, посмотрев ещё раз внимательно на узорчатую рубашку игральной карты, где были еле заметны маленькие проколы, сделанные тонкой иголкой. – Карты эти ваши в колоде краплёные. И ведь кто-то в кассах жэдэ вокзала этим «каталам» информацию слил? Дескать, едут богатые хоккеисты. А в чемоданах, наверное, пусто? Потому что выиграете своё и сойдёте во Владимире.

- А ты часом не мент? – Криво усмехнулась «работница музея». – Так ничего не докажешь.

Услышав волшебное слово «мент», внезапно пробудился толстяк, между прочим, зря, потому что второй мой удар, который я тут же докинул в добавку, ещё неизвестно как может сказаться для физического здоровья в будущем? Хотя, если хорошо подумать, зачем толстяку, который обманывает простой народ в поездах здоровье?

- В том-то ваша и беда, что я не мент. – В доказательство этому второй щелбан отпечатался на лбу наглой мухлёвщицы. - Деньги на бочку, быстро! Иначе буду вас учить летать через окно поезда на ходу.

- Без парашюта? – Уточнил, посмеиваясь Александров.

- Да, пусть сами ухитряются ловить телом восходящие потоки воздуха, как в своё время сказал, дедушка русской космонавтики Константин Циолковский. Или он этого не говорил? – Я почесал свой затылок. – Вот мы и проверим.

- Подавитесь, - прошипела Ниночка и бросила на стол свои нетрудовые доходы. – Я же говорила, что не надо с хоккеистами связываться! – Разрыдавшись, женщина шлёпнула ладонью своего без чувственного напарника.

- Жадность фраера сгубила, - брякнул Александров.

***

На базу «Зелёный город» мы приехали примерно в третьем часу ночи. Ухо я всё-таки «Малышу» накрутил, но без садизма, можно сказать любя. И Боря, мой воспитательный массаж воспринял без обид. Тем более с картёжных «катал» мы вытрясли почти полторы тысячи рублей. Половину суммы я решил перевести на счёт детского дома, где жил и учился мой предшественник Тафгаев Иван из этого времени. Ну и четыреста рублей взял себе, и со словами, что семьсот пятьдесят на два не делится, триста пятьдесят отдал «Малышу», хоть он этого и не заслуживал.

- А хорошо съездили, - улыбнулся мой юный друг, потирая припухшее ухо. – Нужно будет повторить.

- Обязательно повторим, когда у тебя ухо заживёт, - кивнул я. – Причём без всяких поездок в Москву. А пока хватит глупостей, нам ещё чемпионат до декабрьского перерыва нужно достойно доиграть. И со второй сборной 12-го декабря не обмишуриться.

В жилом корпусе, где, скорее всего, кроме молодежи и Севы Борова никого не было, первым кто выбежал нас встретить был черный большой кот Фокс, который поднял свою умную мордочку с немым вопросом: «Пожрать чё принёс?».

- Видать, придётся мне его всё же укотерить, - пробормотал я, вынимая из кармана бумажный пакет с последним, не съеденным пирогом с яйцом.

***

Следующие четыре дня после поездки в Москву, чтобы в голову не лезли всякие ненужные мысли, я всю нерастраченную на личном фронте энергию пустил в тренировочный процесс. Утром пахал на катке, днём в тренажёрке бил рекорды, радуя нашего тренера по атлетике Платона Хомулёва, и ещё перед сном на точность метал с кистей шайбы в деревянный щит, который я прислонил к нашему жилому корпусу. Воскресенье, понедельник и вторник, подражая мне, рядом до последнего держался и Боря Александров. Но в среду 1 декабря в первый