Загадочные события во Франчесе - Джозефина Тэй

— Возможно, вы и правы. Тем более, что губная помада теперь дешева и доступна.

Миссис Винн улыбнулась, еще раз сказала: «До свидания» — и пошла в дом. А Роберт поехал, размышляя об услышанном.

Почему миссис Винн удивилась, найдя помаду в кармане приемной дочери? Не потому ли, что звери Франчеса не отняли ее у дочери? Это ее удивило?

Но как поразительно, что он подсознательно уловил ее беспокойство! Он даже не знал, что спросит про карманы, пока не услышал, как задает этот вопрос. Он сам сроду бы до этого не додумался. Ему даже не пришло бы в голову, что в платье мог быть карман.

Значит, в кармане была губная помада. И это почему-то обеспокоило миссис Винн.

Ну что ж, еще одна соломинка в кучке фактов, которые ему удалось собрать. У Бетти фотографическая память, месяц тому назад ее брат неожиданно обручился, чем натянул ей нос; ей надоела школа; она не любила выдумок, а хочет, чтобы все было «по-правдашнему».

А главное — никто в этом доме, даже умница миссис Винн, не понял, как подействовала на Бетти помолвка сводного брата. Даже представить себе нельзя, чтобы пятнадцатилетняя девочка, которая привыкла к обожанию молодого человека и которой вдруг объявили, что ее место занято другой, не встала бы на дыбы. А Бетти, видите ли, «очень мило его поздравила».

Роберт чувствовал, что достиг немалого. У него появились доказательства, что открытое полудетское лицо вовсе не отражает сущности Бетти Кейн.

8

Роберт решил заночевать в Лондоне, чтобы одним выстрелом убить нескольких зайцев.

Во-первых, он хотел получить дружеский совет. А в данных обстоятельствах самым подходящим человеком для этого был его старый школьный друг Кевин Макдермот — известный адвокат, дока в уголовных делах, и, как таковой, он знал человеческую природу в ее самых странных и разнообразных проявлениях.

Пока что было трудно предсказать, что его ждет — умереть от гипертонии в шестьдесят лет или стать к семидесяти годам спикером парламента. Роберт надеялся на второе. Он был очень привязан к Кевину.

В школе они поначалу стали приятелями главным образом потому, что оба мечтали о карьере юриста, но дружба эта оказалась столь прочной потому, что они дополняли друг друга. Ирландца уравновешенность Роберта смешила, раздражала и — в минуту усталости — успокаивала. Роберта же кельтская экспансивность Кевина привлекала как что-то экзотическое. У них были диаметрально противоположные цели в жизни: Роберт хотел по окончании университета вернуться в родной городок и жить спокойной провинциальной жизнью; Кевин же хотел произвести революцию в юриспруденции и при этом наделать как можно больше шума.

Пока что Кевину не удалось осуществить революцию — хотя он вечно опротестовывал решения судей — но зато шуму с помощью своего ядовитого языка он наделал предостаточно. Участие Макдермота в судебном процессе сразу привлекало к нему внимание прессы — а также вдвое увеличивало судебные издержки.

Кевин женился на состоятельной женщине и был счастлив в браке. У него был хорошо обставленный и согретый семейным согласием дом около Вейбриджа и трое молодцов-сыновей — таких же темноволосых, поджарых и непоседливых, как отец. В городе он также держал квартиру в переулке около собора Святого Павла, откуда, как он говорил, «мог смотреть сверху вниз на королеву Анну».[16] И всякий раз, когда Роберт приезжал в Лондон — хотя он не очень туда стремился, — они вместе обедали в ресторанчике, где, как обнаружил Кевин, подавали очень приличный кларет. Кроме юриспруденции, Кевин интересовался скачками, кларетом и приключенческими фильмами студии Уорнер Бразерс.

Когда Роберт позвонил Кевину из Милфорда, его секретарша сказала, что он вечером должен присутствовать на каком-то обеде, который дает ассоциация адвокатов, но что он обрадуется предлогу сбежать, когда начнутся речи. Так что Роберту лучше всего после обеда прямо идти к нему на квартиру и там его ждать.

Это Роберта вполне устраивало: после хорошего обеда Кевин придет в размягченном состоянии духа и попытается вникнуть в проблему Роберта, тогда как возвращаясь из зала суда, он бывал рассеян и не в силах отрешиться от проблем своего подзащитного.

А тем временем Роберт позвонит инспектору Гранту в Скотланд Ярд и спросит, не сможет ли тот завтра утром уделить ему несколько минут.

В старой гостинице «Фортеск» на Джермин стрит, где Роберт останавливался с тех пор, как начал самостоятельно ездить в Лондон, его приняли как родного и отвели «ту самую» комнату — полутемную уютную каморку с плюшевой кушеткой и огромной кроватью, вздымавшейся ему чуть ли не по плечо. Вскоре служанка принесла в номер поднос, на котором теснились огромный коричневый чайник, серебряный кувшинчик со сливками, дешевая стеклянная вазочка с кусковым сахаром, чашка дрезденского фарфора с узором из цветочков и маленьких замков, тарелка с красно-золотистым орнаментом, на которой было написано, что она сделана в Вустере специально «для Его Величества Вильгельма IV и его супруги», и зазубренный кухонный нож с деревянной ручкой, покрытой застарелыми пятнами. Роберт развеселился, глядя на несуразный набор столь разнородных предметов, с удовольствием напился чаю и вышел на вечерние улицы Лондона, чувствуя, что в нем зародилась надежда. Почти бессознательно в поисках правды Бетти Кейн он пришел на пустырь, где раньше стоял многоквартирный дом, — то самое место, где при взрыве фугасной бомбы погибли ее отец и мать. Сейчас от дома ничего не осталось, все было аккуратно расчищено, и, видимо, здесь должно было начаться строительство. Вокруг стояли уцелевшие дома с самодовольно-бессмысленным видом детей-дебилов, не способных понять, какого бедствия они избежали. Они его избежали — и больше их ничто не касалось.

На противоположной стороне улицы расположился ряд маленьких магазинчиков, которые, по-видимому, стояли здесь уже лет пятьдесят, если не больше. Роберт пересек улицу и зашел в табачную лавку купить сигарет: продавцы сигарет и газет знают все, что происходит в квартале.

— А вы здесь были, когда это случилось? — спросил Роберт, кивая в сторону пустыря.

— Что случилось? — спросил продавец, маленький человечек с розовыми щечками, уже успевший забыть, что когда-то здесь стоял дом и что в нем погибли люди. — А, когда бомба упала? Нет, меня здесь не было. Я стоял на своем посту на крыше.

Роберт сказал, что он имеет в виду не момент взрыва, а была ли тогда здесь его лавка.

— Да-да, лавка была: она здесь уже очень давно. Я вырос в этом районе, а лавку открыл еще мой отец.

— Тогда вы, наверно, хорошо знали всех, кто здесь жил. Вы случайно не помните смотрителя этого дома и его жену?

— Кейна? Конечно, помню. С чего бы это мне их забыть? Они то и дело ко мне забегали — утром он приходил за газетой, потом она за сигаретами, потом он опять приходил — за вечерней газетой, а она, глядишь, еще раз заскочит за сигаретами. А когда мой парень приходил из школы и подменял меня, мы с Кейном сиживали в пивной за кружкой пива. А вы что, знали их, сэр?

— Нет. Просто на днях мне один человек про них рассказал. Про то, как они оба погибли во время взрыва.

Человечек с розовыми щечками насмешливо присвистнул.

— Так этот дом как строили-то — тяп-ляп! Бомба упала не на сам дом, а вон туда. Кейны были в подвале и думали, что им ничего не грозит. Но на них рухнули все этажи. Безобразие! — Продавец подравнял пачку вечерних газет. — А бабе просто не повезло. Это был единственный день недели, когда она вечером оставалась дома — и надо же как раз в тот вечер упасть бомбе.

Почему-то эта мысль как будто доставляла ему злорадное удовольствие.

— А где же она обычно была, — спросил Роберт. — Она что, работала по вечерам?

— Работала, ха! — пренебрежительно сказал розовощекий человечек. — Станет она работать! — Потом, вдруг опомнившись, поспешно сказал: — Извините, я забыл, вы, наверно, знакомы с их друзьями…

Роберт поспешил его заверить, что испытывает чисто академический интерес к судьбе Кейнов. Кто-то вспомнил про них в разговоре, вот и все. Так если миссис Кейн не работала по вечерам, чем же она тогда занималась?

— Гуляла! Да-да, в то время люди тоже находили способы развлекаться — если им того очень хотелось, и не лень было искать соответствующее заведение. Кейн хотел, чтобы она эвакуировалась вместе с дочерью, но она ни за что! Да она там через три дня умрет со скуки. Она даже не пошла провожать малышку, когда ту эвакуировали вместе с остальными маленькими детьми. По-моему, она была рада до смерти от нее избавиться. Теперь ей ничто не мешало ходить по вечерам на танцульки.

— С кем же она танцевала?

— С офицерами, — кратко бросил человечек. — Это же куда интереснее, чем убирать дом. Я вовсе не хочу сказать, что она позволяла себе что-нибудь серьезное, — торопливо добавил он. — Она умерла, и мне не хочется возводить на нее понапраслину, когда она уже не может оправдаться. Но она была плохой матерью и плохой женой — и от этого никуда не денешься. Никто о ней сроду доброго слова не сказал.