Новая русская сказка - Е. Квашнина

Я плохо слышал собственную песню из-за шума воды. Грязь сходила в водопровод вместе с мыльной водицей, наконец-то постриженный хаер, то бишь прическа, уже не залеплял глаза. Как хорошо-то в горячей воде попариться! Не баня, но все-таки… от блаженства глаза сами собой закрылись, нашел какой-то странный дурман, спать захотелось. Вдруг кто-то заломил мне руки и связал, ноги тоже оказались связаны, глаза просто слиплись. Эй, это называется гостеприимством?!

— Эээ! — поробовал возмутиться я, но язык не слушался. Схватили, куда-то поволокли. Каюк всей операции, что ли?

Очнулся в подвале, прикованный к стене. По трубе у самого моего носа в подвальной тьме пробежала грязная лишайная крыса. Брр!

"Кап, кап, кап", — слышится из-за угла. Видно, труба протекает.

Кто-то шагнул меж труб, ко мне подошли два темных силуэта.

— Эй, ты, на стене! Мы тебя убьем, слышишь?.. Ха-ха-ха…

"Меня уже раз сто убивали", — хотел ответить я, но смолчал.

— Эй, ты! Глухой, что ль? Или немой? Ну, мы из тебя немоту всю повыбиваем…

Я стиснул зубы.

— Слышь, немой агент! Жить хочешь? — спросил незнакомый женский голос.

— Н-ну, — хрипнул я неопределенно.

— Тогда выполнишь для меня три задания.

— Это какие же? — с подозрением огляделся я, ища взглядом женщину.

— Не боись, не шибко криминальные. Наоборот, может, героем себя почувствуешь…

— Так чего надо-то? — не очень вежливо, конечно, но разве они вежливо меня похищали?

— Значит так. Три задания моих выполнишь — отпущу. Не выполнишь — уж не обессудь, кончим мы тебя. Готов?

— Где… мои… спутники, — прорычал я, чувствуя, что не в силах больше висеть. — Верни их!

— Да не волнуйся ты, в порядке они. На кухне, кофе пьют. Тебе кости моют. Если хочешь, пойдем, послушаем.

Я кивнул с оживлением. Висеть на цепях с вывернутыми руками так долго нельзя. Цепи брякнули, мои затекшие руки облегченно выпали из кандалов. Сообразить, что пора делать ноги, мне не дали. Женская рука грубо ухватила меня за кисть и поволокла за собой. Я не сопротивлялся и даже вяло передвигал ногами, то и дело впечатываясь в трубы. Наконец, я увидел в потолке подвала невдалеке решетку, из-за которой вниз лился свет. Мы подошли ближе.

Я поднял голову. Похоже, это решетка прямо в полу небольшой княжеской столовой (кухни, как пренебрежительно обозвала ее похитительница) где-то у стенки. Отсюда можно разглядеть ножки добротного стола и трех стульев, с одного свешивается хвост, кажется, это Волк. С другого — две изящные ножки в туфельках, Василиса. Наконец, я услышал стук чашек, ложек, звук наливаемой воды. Василисины ноги заходили по полу и скоро вернулись на табуретку. До моих ушей донесся едва слышный разговор, почти шепот.

— Нет, Волчик. Я не пойду.

— Ну пожалуйста, Вась. Думаешь, приятно путешествовать с двумя угрюмыми молчунами, то и дело жалующимися друг на друга?

— Я сказала нет.

— Но почему?

— Еще я к этому придурку первой идти должна?!

— Ты не права, Вася, это не…

— Он… Волк, я даже разговаривать с ним не хочу. Да я терпеть его не могу!

— Ну почему?! Не понимаю я тебя! — чашка стукнула о блюдце.

— Потому что он грубиян и хам. Потому что злой вечно. Помнишь, как он на меня позавчера ночью орал, когда я об него споткнулась? Этому эгоисту никто не интересен, кроме него самого.

— Это не так, — возразил Волк. — Он внутри совсем другой, ты просто его плохо знаешь. На самом деле он очень хороший человек и очень добрый.

Голоса становились громче и напряженнее.

— Волк, я не выношу его, понимаешь?!

— Да чем он тебе не угодил?! Он несколько раз нам жизнь спасал! Как ты можешь так говорить о Ване?

— Я тридцать пять раз сказала! Потому что он круглый дурак! И хам.

— Он просто невоспитан! Васька… тьфу, Василис, чего ты ждешь от сельского парня? Высших аристократических манер, гавотов, поклонов и поцелуев ручки госпожи? Думаешь, для него так просто общаться с царевной на равных?

— Мог бы и сам догадаться, что приличней надо себя вести…

— Ну ты просто… пойми ты…

— Ни за что!.. Ну уж нет…

Поднялся такой гвалт, что я не различал ни единого русского слова. Женщина рядом со мной, задумавшись о чем-то, отпустила мою руку и стояла молча чуть в сторонке, видимо, рассчитывала, что я не убегу, а буду дослушивать разговор. И она не ошиблась в расчетах!

Гомон и перебранка стихли. Василиса, словно подводя черту под всем сказанным, тихо вымолвила:

— Мне все равно, тут он или нет. Мне все равно, в порядке ли он или нет. И я все равно не буду с ним разговаривать.

Я ее, вообще-то, понимал. Действительно позавчера погорячился, и мы круто поссорились. Я все еще носил обиду в себе; после Васиных слов вообще почувствовал, будто в меня кипящую смолу вливают. Ну, или что-нибудь в этом роде. Что-то гулко прыгало с частотой около пяти мегагерц меж ребер слева. Я с надеждой предположил, что это желудок. Ну да, вы угадали, у меня было "два" по анатомии… "желудок" зашелся нестерпимой болью. Ну зачем она это говорит.

Я одернул себя. Раз решил дуться, значит, буду дуться. И точка.

Разговор продолжался.

— Ну Василиса, ну пойми ты, — начал Волк объяснять ей. — Он же не машина, ему тоже может быть, например, обидно от твоего поведения…

— Ему?! Обидно?! — хнычуще рявкнула царевна.

— Ну да. Вот, к примеру, когда ты, вместо того, чтобы спасать его от оборотня, ковырялась с князем в микросхемах. Ты тогда была неправа.

— А чего он… — взвилась Премудрая. — Он вообще всю ночь с Любой сидел! А чтоб меня охранять, так даже и в голову не пришло.

— Спал он всю ночь! А потом на него Медведь напал и он побежал ко мне…

— Да плевала я! Он… он меня терпеть не может, вот я и…

— Да кто тебе это сказал?

— Ну… мне кажется…

— Когда кажется — креститься надо.

— Ладно… я виновата… наверное…

— Ну тогда пойди и попроси у него прощения, а то веки вечные будете обижаться.

— Но я…

— Иди и извинись. Иногда, Ваше Высочество, приходится наступать на горло своей гордости. Ты пошла с нами, значит, добровольно перевела себя в ранг рядового в нашей команде. И в этом некого винить. Так что, если хочешь быть нам другом, а не черт знает кем, пойди и попроси прощения у Вани.

Послышался тяжкий вздох, стул отодвинулся, ножки в туфельках процокали в сторону комнаты, отведенной нам князем. И тут раздался Васин крик.

— А-а-а! Волк! Помоги!!!

— Василиса! — громкий звук отодвигающегося резким движением стула, легкое частое шарканье когтей по полу. — Ты в порядке? Держи-и… ау!!!

Потом — стук, звон цепей, мужские голоса…

— Пойдем, — женщина, о которой я, признаться, уже успел позабыть, дернула меня за руку. Я послушно поплелся за ней.

Приблизительно через пять-десять минут мы вышли в какой-то хорошо освещенный погреб. Нет, скорее камеру. Царевна и Волк уже сидели здесь, связанные и с кляпом во рту.

Василиса подняла глаза. Когда она увидела меня, на миг в ядовитой зелени очей промелькнул лучик радости, но он вскоре сменился затравленно-злобным взором. Я стушевался, опустил голову, чтобы не встречаться с ней взглядом, неприятно.

— М-мэ… вывой… вдодовый… — с облегчением пробубнил Серый пленник через кляп.

— Перед каждым заданием тебе будет даваться девять часов, чтобы переговорить с твоими… друзьями, — презрительно бросила женщина. — Ваши вещи тут же. Но вы будете сидеть взаперти.

Она вышла, заперев дверь снаружи. Я, поскольку был совершенно свободен от кандалов и веревок, кинулся тут же развязывать веревки своим спутникам. Волк, освободившись от пут, тут же полез обниматься:

— Здорово, друг, ты какими ж путями тут очутился?

— Такими же, как и вы, — угрюмо пожал плечами я, Волк удивленно отстранился.

Василиса сидела сама не своя. Я осторожно подсел рядом, делая вид, что не вижу, куда сажусь. Вредная красавица тотчас встала и, походив, села в противоположном конце помещения. Я предпринял еще одну неудачную попытку пристроиться поближе и заговорить. Но Прекрасная, она же Премудрая, вела себя так, словно меня и не существовало вовсе. Тогда я понурился окончательно и углубился в самый дальний угол.

От голода начинало подташнивать. Я попробовал пожевать "Орбит", но голод не унялся, и появился страх, что, вопреки правилам, "червячок" заморит меня, а не я его. Тогда пришлось встать и хмуро попросить у Волка бутерброд из сумы. Волк, заметив мое крайне странное поведение (обычно я шучу и острю по каждому поводу, а не хожу злобный, как сыч), принялся по-дружески расспрашивать меня. Сперва я отвечал грубо и неохотно, но, заметив, что Вася уснула, разговорился сам.

— Слушай, Волчик, что мне делать? — взмолился я шепотом, чтобы не разбудить главного "врага" — царевну.

— С чем? — не понял мой весьма необычный напарник. Я удивился: обычно он угадывал мои реплики с полуфразы, на одну шестнадцатую телепат, все-таки, но пояснил: