Вы помните Пако - Шарль Эксбрайа

Стоило им опуститься в кресла и закурить сигары, Мартин взял быка за рога:

- Надеюсь, ты понимаешь, Мигель, что теперь между нами и Вилларом началась война не на жизнь, а на смерть и кончится она либо его арестом, либо нашей отставкой?

- Конечно, дон Альфонсо, и я вам очень благодарен...

- Оставь свои благодарности... Я ненавижу Виллара не меньше твоего. Возможно, по другим причинам, но с той же силой. Я хочу очистить от него Барселону и сделаю это или уйду. Нам повезло, что Виллар сейчас здорово напуган. Сам знаешь, от страха человек всегда может наделать глупостей. Этого-то я и жду. Кроме того, наши осведомители в баррио получили приказ бросить другие дела и заниматься исключительно "Ангелами и Демонами". Пока я больше ничего не могу предпринять. Но у нас есть еще убийство Риберы. До сих пор оно интересовало меня очень мало (кроме, разумеется, того факта, что Виллар хотел взвалить его на тебя, а ты имел глупость вести себя так, что обвинение выглядело бы достаточно правдоподобно), но эта странная записка совершенно меняет дело.

- Вы думаете, ее написал убийца?

- Понятия не имею. Возможно, и убийца... В таком случае, нам придется признать, что убийство Риберы - лишь эпизод в длинной цепочке и все члены банды - под угрозой. Однако не исключено, что кто-то просто решил воспользоваться ситуацией и нагнать на Виллара страху. И этот человек знает о смерти Пако Вольса, хотя никто, даже журналисты об этом еще не пронюхали. Это не ты, случаем, решил сыграть скверную шутку с доном Игнасио?

- Клянусь вам, нет.

- Я тебе верю, но это очень осложняет дело. Пако никогда не рассказывал тебе о своих друзьях?

- Нет.

- А о родных?

- У Пако никого не было, кроме старухи, которую он считал матерью, и ее дочери.

- Надо бы их повидать.

- Не думаю, чтобы та или другая могли броситься на Риберу с ножом...

- Я тоже не думаю, но нельзя упускать ни единой мелочи. Пойми меня хорошенько, Мигель: мы начинаем вести двойную игру. При свете дня и совершенно открыто мы будем разыскивать убийцу Риберы, и ты позаботишься вести дело так, чтобы Виллара больше всего занимали твои действия. А под покровом темноты мы примемся за совсем другое - попробуем застукать дона Игнасио с поличным. Ты согласен?

- Согласен, дон Альфонсо. Но если вам удастся свалить Виллара, обещайте, что это я его арестую!

- Да ведь я уже дал тебе слово, упрямая голова!

Две подруги тем временем болтали на кухне. Донья Мерседес дала донье Конче рецепт сегодняшнего торта, а потом обе сеньоры, как всегда, заговорили о своих мужьях. Жена дона Альфонсо в очередной раз поздравила себя с удачным выбором спутника жизни. А донья Конча поделилась своей тревогой за Мигеля. Вечно он живет на нервах, в постоянном напряжении, вечно его осаждают мрачные мысли... Не утаила она от хозяйки дома и то, что ее беспокоит здоровье мужа. Даже по ночам он не знает покоя - засыпает с огромным трудом да еще почти всякий раз мучается кошмарами. Смущенная и взволнованная (как обычно, когда кто-то из близких рассказывал ей о своих огорчениях), донья Мерседес достала из аптечки снотворное и живейшим образом посоветовала подруге давать его Мигелю, чтобы тот мог спокойно отдыхать по ночам. Сеньора Люхи отнеслась к совету скептически - ее муж терпеть не мог лекарств и всегда хвастался, что никогда не глотал таблеток, разве что в детстве и в больнице, где его пичкали всякими снадобьями насильно.

В тот же вечер, по дороге домой, Конче пришлось убедиться, что ее супруг далеко не успокоился, как на то рассчитывал дон Альфонсо. Мигель объяснил жене план комиссара, соглашаясь, что мысль и вправду замечательна, но сам он не питал никаких иллюзий: на самом деле друг просто отстранял его от основной операции, и, если Виллар падет, вся заслуга достанется другим, а он, Люхи, так и не отомстит ни за отца, ни за Пако. Мысль об этом казалась инспектору нестерпимой. Во всяком случае, Мигель твердо решил, не оповещая о том комиссара, поискать автора записки, полученной доном Игнасио, и, если поиски увенчаются успехом, не собирался выдавать его шефу.

- Но ты же нарушишь свой долг, Мигель! - возмутилась Конча.

- Мой долг - наказать убийцу отца и Пако!

Видя, что муж снова начинает горячиться, Конча не стала спорить. Она уговорила Мигеля лечь спать и, пустив в ход все возможные ухищрения, заставила принять порошки доньи Мерседес. Инспектор с величайшим отвращением выполнил ее просьбу. Уложив мужа, Конча легла рядом и взяла его за руку, как ребенка, чтобы он скорее уснул.

Вся банда собралась в кабинете Хоакина Пуига. Председательствовал Виллар. Сейчас он пытался как можно четче обрисовать положение, а Нина де лас Ньевес, Гомес, Миралес и Пуиг внимательно слушали. Несмотря на все попытки дона Игнасио сохранить полную невозмутимость, все чувствовали, что каид озабочен. В первую очередь следовало выяснить, дружил ли Пако Вольс с кем-нибудь в баррио и есть ли у него родня. Виллар рассуждал так же, как дон Альфонсо, и по тем же причинам: он хотел найти автора письма. Пуиг по-прежнему считал, что этот незнакомец зовется Люхи и что Рибера погиб от его руки. Оба факта слишком хорошо совпадали, чтобы не вызвать подозрений. По мнению Гомеса, гибель Риберы - несчастный случай, но, возможно, Люхи воспользовался этим, чтобы посеять замешательство в рядах тех, кого он считал своими противниками. У Миралеса не было никакого особого мнения, он просто-напросто считал, что самое лучшее - если патрон позволит ему как можно скорее покончить с фараоном. Парня обругали и строжайше запретили предпринимать что бы то ни было без спросу. Нина, как будто позабыв о недавней размолвке с доном Игнасио, тоже советовала вести себя поосторожнее. Тем не менее все ее попытки выяснить что бы то ни было об этом Пако, из-за которого начались все неприятности, ровно ни к чему не привели. Виллар сообщил лишь, что парень оказался агентом полиции, а Пуиг легкомысленно взял его на работу. Узнав о нездоровом интересе Вольса к подпольным делам в кабаре, его пришлось убрать. Дон Игнасио ни словом не упомянул, что вовсе не собирался убивать парня, полагая, что тот заботится исключительно о собственном кармане, пока инспектор Люхи не явился требовать отчета о судьбе своего осведомителя.

Миралес вдруг рассмеялся. Он вспомнил, как удивился Пако, три недели просидевший под замком, когда к нему неожиданно пришли и пригласили немного прогуляться. Вольс сначала решил, что его отпускают на свободу, но быстро разобрался, что к чему, и умер, как положено мужчине. Однако, по мнению Миралеса, с парнем обошлись чересчур мягко, потому как, если бы его чуть-чуть обработали (а во время гражданской войны отставной боксер изучил самые разные методы воздействия), Пако наверняка раскололся бы и поведал немало интересного. Со времен последнего боя, после которого Миралеса отстранили от ринга, у него появилась привычка вслух разговаривать с самим собой, так что в конце концов парень разучился думать про себя. Благодаря этому присутствующие и узнали его мнение насчет слишком легкой смерти Пако. Никто, кроме Нины, не обратил на слова Хуана ни малейшего внимания. Но молодая женщина, которая ненавидела и побаивалась бандита, все же не выдержала:

- Лучше бы вы помолчали, Миралес, чем говорить такие гадости. Похоже, душа у вас не менее уродливая, чем физиономия. Настоящее чудовище!

При виде вытянутой физиономии бывшего боксера все захохотали - тот страшно не любил, когда распространялись о его уродстве. Миралес вовсе не считал себя красавцем, но не желал, чтобы об этом говорили, и, не будь Нина любовницей патрона, он бы хорошенько ей врезал и поглядел, выдержит ее нос или сломается точно так же, как и его собственный. После боя в Сантандере, когда его вынесли с ринга на носилках, поглядев в зеркало в раздевалке, он сам себя не узнал. Тогдашняя подружка, увидев лицо Хуана, закричала от ужаса. Миралес тогда стукнул ее, чтобы заставить замолчать, но не рассчитал силы, и его забрали в полицию. К счастью для боксера, девчонка выжила, а психиатры, осмотрев парня, решили, что он "готов", и в результате Хуан отделался всего несколькими месяцами в больнице. В конце концов врачи сочли, что Миралес выздоровел, и отпустили его на свободу, и лишь он один знал, что головокружение и странная слепота, накатившие на него тогда, в Сантандере, мешая видеть и парировать удары, иногда появляются снова.

В такие минуты Миралес, чтобы восстановить равновесие, еще больше пил и от страха становился агрессивнее обычного. Как только мир для него опять заволакивало туманом, Миралес подсознательно ожидал града ударов - коротких прямых, крюков и апперкотов. Эх, вот бы загнать эту Нину в угол и показать ей... А тут еще эта проклятая дымка заволакивает все вокруг... Хуан протер глаза, но сам знал, насколько это бесполезно... Дьявольский хоровод уже снова завертелся! И подумать только - все из-за того, что он так глупо открылся в седьмом раунде и пропустил апперкот, от которого, казалось, в башке вдруг зазвонили все колокола Сантандерского кафедрального собора. Миралес сидел на стуле, широко расставив ноги и немного нагнувшись. Сначала медленно закачалась его голова, потом туловище... направо-налево... Так порой какой-нибудь бык на пастбище, ошалев от жары и от мух, изливает раздражение в мерном покачивании, прежде чем в слепой ярости бросится бежать. Гомес, хорошо знавший отставного боксера, быстро почувствовал неладное. Воспользовавшись тем, что Виллар и Нина завели разговор вполголоса, он подсел к приятелю и тихонько хлопнул его по колену.