Премудрая Элоиза - Жанна Бурен

— Чувствуйте себя как дома, Элоиза!

В самом деле я сразу почувствовала себя хорошо. Мне было приятно влиться в твою семью — наверное потому, что я выросла без матери и без настоящего дома. Ни единого мгновения я не страдала от растерянности в новой обстановке. Напротив, очень скоро мне стало так хорошо, как среди старых добрых знакомых. Конечно, это была заслуга Денизы. Рядом с ней было спокойно. Постепенно я узнавала ее все больше и стала думать, что за ее спокойствием крылась душа, стремящаяся к совершенству. За внешней безмятежностью таилось беспокойство, державшее ее в тревоге с утра и до вечера. Добрая до самозабвения, она в то же время выказывала приводящую порой в замешательство обидчивость. Нежная мать, она требовала взамен безраздельной привязанности. Преданная супруга, она оскорблялась малейшим невниманием. Ее искусство состояло в умении извлечь из своих огорчений ту нежность, которой наслаждались все.

Со мной она была чудесной. Несмотря на наличие девятерых детей и супруга, в глубине ее сердца сохранялась неутоленная потребность отдавать себя. Я пользовалась этим. Она отвела мне комнату наверху, окнами на юг, с дубовой кроватью и бельем из тонкого полотна. Каждый день пол в ней устилали свежими травами, приятно пахшими мятой и мелиссой. Для моих вещей были принесены большие резные деревянные сундуки, а в изголовье кровати подвешена на цепях глиняная лампа с масляным фитилем, чтобы ночью у меня был свет.

Не успели мы прибыть, твоя сестра принялась хлопотать. Она сразу велела приготовить нам отличный ужин. Ее муж и старшие сыновья, вернувшись с поля, присоединились к нам, приветствуя нас самым сердечным образом. Перед едой мы постояли, беседуя, на пороге, в тепле заходящего солнца.

Вижу, как сейчас, как мы все: родители, дети, слуги — собираемся в зале нижнего этажа. Это помещение внушительных размеров было сердцем дома: там ели, спали, стряпали, засиживались по вечерам. С потемневших потолочных балок свисали окорока, корзины с сырами и пласты сала. Квашня соседствовала с мучным ларем, а буфет с оловянной посудой стоял рядом с комодом для пряностей. Кровати занимали три стены, а камин, достойный настоящего замка, украшал собой четвертую. Под его колпаком, широким как балдахин, коптилось мясо. Две каменные скамьи по обеим сторонам очага представляли удобное убежище от холода и сквозняка. Там блаженно мурлыкали кошки.

Чтобы согреть руки, я подошла к очагу, где полыхал адский огонь. Языки пламени лизали бока котла, предназначенного, казалось, для великанов. Крепко подвешенный на крюк, он выпускал из-под тяжелой крышки пары, пробудившие мой аппетит. На кованых таганах подогревались накрытые крышками блюда, а на углях булькали многочисленные горшки.

Мы разместились вокруг длинного накрытого стола. Помолившись, все сели. Я оказалась по правую руку от хозяина дома, восседавшего во главе стола на стуле с резной спинкой. Его семейство разместилось, по старшинству, на закрепленных у стола скамьях. Слуги держались на другом конце стола.

В повадке твоего зятя были и решительность, и внимание, что мне сразу понравилось. Сухой, как побег винограда, высокий, с загорелым и обветренным лицом, с орлиным носом, он озирал окружающий мир смелым взглядом, вникавшим в любые мелочи, из которых можно было извлечь пользу.

Я не помню хорошо всех девятерых детей. Помню только, что второй по старшинству мальчик был похож на тебя, словно младший брат, а самая юная, Агата, позже присоединившаяся ко мне в Параклете, была тогда полна детского очарования, волновавшего во мне какое-то расцветающее чувство. Наша Агнесса еще не заявила о себе, Дениза родила ее только год спустя.

Эта первая трапеза, все блюда которой я позабыла, кроме паштета из угрей, привычный вкус которого ты узнал с восторгом, сохраняет в моих воспоминаниях сельский колорит. Все было мне новым: запах сидра, вкус ржаного хлеба, благоухание отбеленных на лугу скатертей, даже долетавший до нас запах хлева.

Служанки деловито сновали от камина к столу. Дениза встала лишь чтобы нарезать каплунов. Больше всего меня удивило, сколь немногословны были за сдой эти люди. Тогда как в Париже дядины друзья да и мы сами беседовали на протяжении всей трапезы, в Бретани я убедилась, что дети и слуги ели молча. Лишь Луи и Дениза неторопливо обменивались с нами замечаниями о состоянии дорог, погоде и последнем урожае. Оба они обращались к тебе с почтением, и я оценила это. Они явно чувствовали себя польщенными, принимая нас. Я была счастлива убедиться, что слава о тебе не обошла стороной твою семью, как это нередко бывает. Я была тронута и деликатностью, с какой они избегали малейших намеков на незаконность нашего положения, наше бегство, мои надежды.

После вечерней беседы, короткой из уважения к нашей усталости, я отправилась в свою комнату. Я постояла секунду на пороге. Я буду жить здесь в продолжение дней, месяцев, а может быть, и лет. Как знать? Я отказывалась строить какие бы то ни было планы. Благоразумие требовало, чтобы я жила, не заботясь о завтрашнем дне, не позволяя себе думать о будущем, предвидеть которое было невозможно. Впрочем, я и не тревожилась. Мое место было там, куда ты меня привел. В настоящее время мое убежище и мой кров были здесь. Мне нужно было просто ждать — и рождения своего сына, и решения своей судьбы. Об остальном я подумаю позже.

Я выглянула в окно, выходившее во фруктовый сад, вдохнуть ночного воздуха. Было ясно. К ароматам созревавших неподалеку фруктов примешивалось далекое дыхание моря — а заодно и запах скота. Я знала наверняка, что была права, последовав твоему совету, и что никакие злоключения не настигнут меня под этой мирной крышей.

Вытягиваясь на белых простынях, хрустящих и пахнущих чистотой, я чувствовала себя усталой, но сельская безмятежность убаюкала меня, и я уснула почти тотчас.

Ты сказал, что останешься на несколько дней, чтобы помочь мне освоиться с обычаями и нравами твоих родных мест. Думаю, еще больше ты желал насладиться вместе со мной простыми радостями непринужденного существования без запретов. То были благословенные мгновения. Ты водил меня по тропинкам своего детства, по желтеющим лесам, которые когда-то любил, вдоль ручьев, где когда-то купался. Через них я вновь узнавала тебя. Мы вместе впивались зубами в спелые груши, вместе щелкали орехи и плели друг для друга цветочные венки.

Увы! Счастье не могло длиться вечно! Тебе было пора уезжать. Ты больше не мог задерживаться здесь со мной. Студенты, карьера, тысячи обязательств и твоя должность ждали тебя в Париже.

После последней прогулки вокруг дома, где на шпалерах уже висели золотистые гроздья, после самозабвенных объятий и бесконечных поцелуев нам пришлось расстаться. Надолго ли? Этого не знали ни ты, ни я. Разлука была для меня горем. Никто, даже ребенок, которого я ожидала, не мог заполнить во мне пустоту твоего отсутствия. Именно тогда я поняла, насколько женщина пересиливала во мне мать. Инстинктивно я поняла, что так будет всегда.