Строгий режим - Дёмочка Виталий

— Ну, — ответил Бандера, согласно кивая. — Так вот он, говорят, вёл себя как подобает. Его даже трахать не стали, так убили.

— Что, прям всех убивают? — удивлённо спросил Юрий, вспоминая про случай с Олегом, который хоть и пострадал сильно, но остался в живых.

— Нет, конечно, — спокойно ответил Бандера. — Я ж говорю, здесь каждому — по заслугам. Тем спортсменам, кто на нашей стороне, кому людское не чуждо здесь тоже почёт и уважение. А кто берегов не видит… Щас вот на первом централе Ларион сидит, покойник стопроцентный. Хоть и в одиночке чалится, один хер достанут. Сильно против людей пёр, это уже не жилец.

Юра сразу вспомнил, как Олег говорил в отстойнике, что он с бригады именно Лариона и что тот сидит, но говорить Виталию об этом тоже не стал. Несмотря на всё произошедшее в отстойнике, он всё же был благодарен Олегу за первую поддержку и надеялся, что тот, будучи в бригаде этого самого Лариона, сам лично не наломал дров настолько, чтобы уголовники вынесли ему смертный приговор.

Относительную тишину в камере опять прервал лязг железа. В открытую кормушку заглянуло пухлое лицо посыльного холопа и крикнуло.

— Вешнев!

— Это меня, — оживился Юрий и, бросив карты, спрыгнул и быстро подбежал к кормушке. — Да, я Вешнев.

— От кого передачу ждёшь? — опять раздался голос холопа.

Юрий назвал хорошо знакомое Бандере имя отца и стал принимать из кормушки пакеты и складывать прямо на пол возле двери. Видя это, Бандера соскочил на пол.

— Чё сидишь, Петрович? — гневно сказал он. — Давай, сюда передавай.

Пакетов было так много, что их не успевал передавать Петрович, да и Бандера не успевал раскладывать их на окне и Юра продолжал складывать их на пол. Когда они, наконец, закончились, он взял у холопа длинный перечень передаваемых вещей и продуктов питания и, бегло пробежав их взглядом, подписал и сунул обратно в кормушку. Петрович с Бандерой продолжали перетаскивать передачу к окну. От распространившегося вокруг аппетитного запаха запечённой курицы, колбасы и других продуктов, сраз проснулись Леший с Антоном и тоже стали помогать разбирать передачу. Зашевелился и открыл глаза и Витяй. Увидев перед собой радующую глаз картину, он перевёл взгляд на Бандеру, который улыбнулся и подмигнул ему. Одобрительно кивнув ему, Витяй сел на шконке и, надевая штаны, спросил:

— Тетради, ручки есть?

— Да-да, есть вот, — радостно ответил Юра, доставая целую пачку тетрадей и какой-то блокнот. Открыв блокнот, он достал оттуда три фотографии и показал их сидящему на шконке и роющемуся в пакете с конфетами Бандере. — Вот моя Ольга, Виталь. А это мы с родителями моими.

Бандера взял из его рук фотографии и, бегло взглянув на знакомого ему Юркиного отца, остановил свой взгляд на Ольге. Его лицо сразу изменилось. Из радостного сделалось сразу серьёзным и задумчивым, такое красивое и одновременно простое лицо ему доводилось видеть не часто. Юрий этой перемены в его лице не заметил, его отвлёк Витяй, спросив, где пастики и ручки. Достав ему из пакета целую жменю ручек Юра повернулся к Бандере и, взяв у него фотографии, засунул их обратно в блокнот и положил его на батарею. Затем повернулся и спросил:

— Ну чё, не видел батю в таком наряде в городе?

Бандера сделал слабую попытку улыбнуться, на фото отец Юры был в смешных шортах и майке, но он почти не обратил на это внимание. Ему больше хотелось ещё раз взглянуть на ту девушку, которую искал с его помощью Юрий сегодня ночью и которая находилась где-то здесь, рядом. Он бездумно перебирал вдруг переставшие радовать шоколадные конфеты. А когда Юрий отвернулся и стал рыться в пакете с носками, трусами и прочей одеждой, протянул руку к блокноту и открыл его.

Начальник оперчасти Дунаев шёл по продолам тюрьмы в административное здание, где располагалась спецчасть. Он даже обрадовался необычной просьбе Соломы найти в какой камере сидит одна из заключённых и удивлялся, почему смотрящий не может отыскать её сам. Оперчасть, естественно с ведома начальника СИЗО, как и почти во всех тюрьмах, делала послабления по режиму ответственному за тюрьму и даже частенько выполняла его просьбы, поскольку тот решал почти все междоусобные конфликты. Он мог в случае необходимости остановить ненужные администрации всяческие волнения, голодовки и бунты по пустяковым поводам и предотвратить бессмысленные убийства, за которые в управлении тоже по головке не погладят.

Иногда Солома, конечно, откровенно наглел, прося его принести водки и закинуть его в гости к друзьям ненадолго. Объяснял это тем, что это нужно для общения и сближения с народом, за который он несёт ответственность и перед администрацией в том числе. Но сегодня его просьба оказалась настолько простой, что у Дунаева даже поднялось настроение и он думал, что сегодня от смотрящего просьб больше не будет. Тот хоть и наглый, но меру знает.

Работник спецчасти Валентина привычно нашла ему дело заключённой и протянула со словами:

— Что это вы, то Шаповалов, то ты ей интересуешься? Кто такая-то?

— Шаповалов? — удивлённо переспросил кум.

— Нуда, — спокойно сказала Валентина. — Вчера он это дело брал.

Дунаев сделал вид, что как будто знал об этом, но забыл, и только сейчас вспомнил. Улыбнувшись и постучав себя пальцем по голове он вышел и пошёл вместе с делом в свой кабинет. На самом деле он был зол и думал, что Шаповалов, вопреки его указаниям, общается с Соломой да ещё и не ставит об этом в известность своёго начальника. Но как только он зашёл в кабинет и, открыв дело, увидел фотографию заключённой, он сразу подумал, что подчинённый его приказов не нарушал и интересовался этой заключённой по личной инициативе, потому что таких красивых девушек в этой тюрьме никогда не было.

Просмотрев дело и усомнившись в справедливости решения суда, он решил зайти к Шаповалову и спросить, не влюбился ли тот часом и не хочет ли помочь заключённой в её деле с целью жениться потом на ней. С улыбкой на устах от предвкушения предстоящего разговора и ошарашивания подчинённого своей осведомлённостью, он зашёл в кабинет Шаповалова и улыбка сразу слезла с его лица. За столом напротив опера сидела та самая девушка, Ольга Шеляева, только в жизни она была намногое милее, чем на фото. Её красивое и в то же время просто лицо с яркими чертами притягивало взгляд. Длинные распущенные волосы, казалось, переливались от попадавшего на них из окна весеннего солнца. А красивые и невероятно добрые глаза говорили сами за себя, что она не преступница.

Дунаев не мог оторвать от неё взгляд и даже забыл о цели своёго визита к подчинённому.

Во время обеда Солома высунул свою голову в кормушку и сказал стоявшему неподалёку дубаку:

— Слышь, командир, скажи там ещё раз куму, пусть подойдёт срочно. Лады? — и услышав утвердительный ответ, он сказал потихоньку баландёру извиняющимся тоном, поскольку тот смотрел на Солому вопросительно, явно ожидая малявку с ответом: — Бля, не узнал я ещё, не получается. Прогони там, что по ужину ответ будет.

Баландёр кивнул и закрыл кормушку, баланду в этой камере тоже брали очень редко. А Солома заходил взад-вперёд, нервно теребя чётки от злости на кума, который не выполнил такую простую просьбу. Но ещё больше ему было неудобно перед Протасом, который выделит для него наверняка не маленькую сумму денег, а он не может сделать для Протаса такое плёвое дело, как найти какую-то девчонку и проконтролировать, чтобы с ней было всё в порядке. А в данный момент даже просто найти её не может.

Он злился на всех. На кума, который проигнорировал его просьбу, на оперов и других дубаков, которые оборвали дорогу сегодня ночью именно в тот момент, когда шёл его прогон. Открылась кормушка и дежуривший по этажу дубак сказал:

— Нету кума, домой ушёл.

— Как ушёл? — зло спросил Солома.

— Ну вот так, ушёл, — спокойно ответил дубак и улыбнулся. — Сегодня ж пятница, вроде как сокращённый день.

Солома в негодовании ударил кулаком об ладонь и подскочил к кормушке.