Крыса в храме. Гиляровский и Елисеев - Андрей Добров

– Поясню, – сказал Елисеев, видя, что я не тороплюсь отвечать: – Через два-три дня нам придется поместить туда, – он ткнул пальцем в сторону кассы, – довольно большую сумму наличности.

– Сколько? – спросил я скорее по журналистской привычке собирать любые детали, чем из обычного любопытства.

– Четыреста тысяч рублей. Поскольку магазин должен действовать как самостоятельное подразделение, нам необходимо иметь минимальную наличность, в том числе и на непредвиденные расходы.

Четыреста тысяч – это минимальная наличность? – подумал я, – Ничего себе!

– Так как? – спросил Елисеев.

Я покачал головой.

– Мне было доподлинно известно о существовании двух подземных ходов в это здание. Оба мы нашли. Но по не совсем проверенным сведениям существует еще один.

– Где? – быстро спросил Елисеев.

– А вот этого я не знаю, – ответил я честно. – У меня есть план, нарисованный человеком, который почти два десятилетия назад пользовался этими ходами. Да что скрывать, это тот самый Мураховский, молчание которого вы купили.

Елисеев раздраженно поморщился.

– Владимир Алексеевич, я же вам объяснил…

– Да-да, – кивнул я, – мы уже об этом говорили. – Так вот, судя по его словам, существовал и третий ход. Но где он – Мураховский не знает.

– А кто знает?

Я смотрел на Елисеева и размышлял – говорить или нет ему то, что мне стало известно? Вряд ли миллионера заботит судьба несчастного Бориса, возлюбленного Веры Мураховской, так таинственно исчезнувшего на днях. Для Елисеева главное – заткнуть все крысиные норы, ведущие в закрома его Торгового дома. И только.

Вероятно, мое лицо меня выдало.

– Не хотите говорить, – кивнул Григорий Григорьевич. – Почему? Впрочем, нетрудно догадаться. Боитесь, что я вас опережу? С Мураховским меня опередили вы, а теперь опасаетесь, что я вам дорогу перебегу? И куплю молчание вашего возможного информатора?

Я чуть не поперхнулся – Елисеев совершенно точно угадал ход моих мыслей.

– Но, Владимир Алексеевич, – укоризненно сказал Елисеев, а потом вдруг устало улыбнулся: – Ну, да! Да! Это было бы с моей стороны предательством! Но по крайней мере, это самое логичное действие, не так ли?

За дверью кто-то начал деликатно кашлять, вероятно, подавая хозяину знак, что все уже давно готово.

– Хватит там! – раздраженно крикнул в сторону двери Елисеев. Потом он повернулся снова ко мне. – Хорошо, не буду вам мешать, Владимир Алексеевич, не хотите называть имени – не надо. Просто пообещайте, что если узнаете, где находится третий подземный ход, то немедленно сообщите мне. Или Теллеру, если я буду отсутствовать. Хорошо? Договорились?

– Безусловно, – ответил я и встал со своего стула. – А теперь разрешите откланяться. Пойду домой, приведу себя в божеский вид.

– А вас по дороге в околоток не заберут?

– Не успеют, – ответил я бодро.

Глава 7. Старый знакомый

Едва я вошел в квартиру, Коля выглянул из своей комнаты и громко прошептал с драматическими нотами:

– Владимир Алексеевич, к вам гость. Странный такой! Жуть! Вам револьвер принести?

– А что в нем странного? – так же тихо спросил я.

– Одноглазый, одет весь в черное. И патлы до плеч. Может, бомбист? Ой, а что это вы такой весь?..

– Какой?

– Как будто в грязи валялись.

– Ну, и валялся. Что же, я уже и в грязи поваляться не могу? Зайди в комнату Марии Ивановны, там в платяном шкафу есть чистые брюки и рубашка. Принеси мне в кабинет, я переоденусь.

– А револьвер?

– Зачем?

– Я же говорю, там, на кухне, бомбист вылитый сидит.

Я пожал плечами. С господами бомбистами мне до сих пор иметь дела не приходилось. Впрочем, войдя на кухню, я сразу узнал молодого человека, так напугавшего Колю.

– Митя! Березкин! Ты?

– Я, Владимир Алексеевич, вот подлатали меня доктора, теперь снова у Петра Петровича по делам хожу. Только злее стал.

– Чаю хочешь? Или квасу холодного? Давай квасу? А то и пиво есть со льда.

– Благодарствуйте, нам пива на службе нельзя – Петр Петрович не позволяет. А квасу выпью.

Я кликнул Колю и попросил его принести с ледника большую бутылку кваса, а сам подвинул стул и сел напротив молодого Березкина, забыв, что на мне все еще грязные брюки. Митя отрастил себе волосы – почти до плеч и походил теперь скорее на студента-нигилиста, нежели на сотрудника охранной конторы «Ангел-хранитель». Его левый глаз был закрыт черной повязкой. Длинные волосы скрывали рубцы на месте ушей, отрезанных сумасшедшим модельером Ренардом. Он же выколол Березкину и глаз, затащив юношу в свою карету – из мести Арцакову, отказавшемуся выполнять жестокий контракт модельера. Отчасти виноват в Митином увечье был и я – именно со мной тогда схлестнулся Ренард. Не знаю, затаил ли Митя на меня обиду за то, что вот так, совершенно случайно, оказался обезображен, причем не по своей вине, а скорее по моей. Но сейчас он ничем обиды не показывал. Однако мне хотелось, чтобы промеж нас не осталось недоговоренности – именно потому, что я чувствовал свою вину в несчастье, приключившемся с парнем.

– А что, Митя, не в обиде ты на меня?

– За что? – искренне удивился Березкин.

Тихо вошел Коля с бутылкой, достал из буфета стаканы и налил нам квасу.

– Да вот за это, – указал я на его повязку, прикрывающую глаз.

Митя залпом выдул свой стакан, аккуратно, без стука поставил его на стол и вдруг радостно улыбнулся:

– Это, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Мне Петр Петрович за потерю органов жалованья прибавил. Теперь я и жениться могу – с такими-то деньгами! Я пока в больнице лежал, с хорошенькой медичкой познакомился. Ларисой звать. Пухленькая такая, русая, румяная. Из Самары сама. И обрубков моих, – он указал на уши, – не боится.

У меня как-то сразу полегчало на душе. Березкин снова улыбнулся и указал подбородком на мою грязную рубаху:

– Я смотрю, Владимир Алексеевич, и вы без дела не сидите?

– А? – Я опустил взгляд на свою грудь и вспомнил, что забыл переодеться. – Действительно! Ты подожди тут, попей пока квасу, я схожу переоденусь.

Через несколько минут, сполоснув лицо, шею и руки, я вернулся на кухню, уже в новых штанах и рубашке.

– Так что, Митя, тебя Петр Петрович послал ко мне?

– Он. Нашли мы того человека, про которого вы спрашивали. С трудом нашли. Он имя-то поменял. Но – ниче! От нашей конторы на Москве не спрячешься. Из-под земли достанем. Мы ж не Сыскное – церемониться не будем.

Я внимательно посмотрел на Митю. С момента нашей прошлой встречи его поведение сильно изменилось. Если раньше он казался мне самым обычным пареньком – вежливым и открытым, то теперь чувствовалась в его голосе скрытая сталь, как будто сердце его ощерилось острыми иголками. Конечно, в этом не было ничего удивительного – после издевательств Ренарда. Но в голове у меня вдруг промелькнула мысль, а может, и прав был Коля, предлагая на всякий случай положить в карман револьвер? Впрочем, я тут же отогнал ее – ведь это Митя Березкин!

– Ну, так что? Где его нашли? – спросил я.

– В Аржановской крепости он.

Я невольно присвистнул.

– Чем занимается? Неужели нищенствует?

– Не-а! – ухмыльнулся Митя, сверкнув единственным глазом. – Берите выше. Он теперь наследует Протасову. Дело поставил против прежнего – настоящую фабрику открыл! Гребет фарт лопатой. И городовые его обходят сторонкой – то ли купленные, то ли боятся. Да! Он и не Красильников теперь никакой, а московский мещанин Уралов Карп Семенович. Как понимаете, со всеми полагающимися документами.

– Как же вы его нашли, когда он и имя, и документы сменил? – удивился я.

Березкин вдруг хищно улыбнулся – такой улыбки я за ним раньше не замечал.

– Вы нам списочек оставили, так в нем один из прежних товарищей Красильникова… он, между прочим, из «политических». Мы его, этого субъекта, слегка прижали. Он и признался, сказал, что есть такой, Сережка Красильников, старинный его товарищ, который работает паспортистом в Аржановской крепости. И политическим помогает выправить новые документы. Самому-то ему очень паспорт был нужен. Даже не по политике – хозяину квартиры задолжал! Паспорт у него был в залоге, уйти нельзя – потому что хозяин мог доложить про него жандармам. Вот он и пошел к старинному дружку, Красильникову, просить об одолжении в память о былых отношениях и революции ради. Тот встретил его, обнял, но как только разговор между ними пошел о революции, так приказал гнать его в шею.

– Понятно, – кивнул я. – Оттого этот ваш тип и выдал Красильникова?

Когда Митя Березкин ушел, я наполнил ванну и лег, открыв окно – благо ванная наша была устроена так, что любопытные соседи не могли подглядывать за нашим купанием. Я устал – по большей части от жары, которая в городе становилась просто невыносимой. Жара в городе – не то, что в степи, где и дышится легче воздухом, напоенным запахом трав. Да и в городе правила приличия не позволяют скинуть с себя все и остаться в одних шароварах да легких котах. Лечь в тенечке на травку, подложив под голову котомку, и заснуть под мерное жужжание всякой летающей мелочи, прикрыв лицо носовым платком…