Очертя голову - Маргарита Ардо

аккуратно поставила завтрак на стеклянный столик, а салфетку под вилку назло не положила. И не дожидаясь Пашу, вернулась на кухню. Пусть ест один! Может, так поймёт, что я обиделась?! Ух, как я кипела внутри, ничем не выдавая это внешне.

Даха мне обрадовалась, как она умеет, словно я не из спальни вышла, а приехала только что после дальних путешествий. Обняла меня, закружила и сделала просящие глаза.

— Сейчас будет кофе, — ответила я. — А Маню тоже хочет?

— Какой француз не будет кофе на завтрак? — хихикнула Даха. — Он ещё храпит, но скоро проснётся. Твоей джезвочки будет мало, вари целую кастрюлю.

Она распахнула дверь приземистого холодильника и сунула внутрь голову.

— Ну нет, как можно?! Тогда вкусного кофе не получится, — вздохнула я, глядя на кофейные зёрна, как мышь на крупу.

— О-о, Сонечка, ты чего? — уловила моё настроение Даха, выныривая из холодильника и вглядываясь в меня повнимательнее. — Голова снова болит?

— Нет, всё хорошо.

Я не люблю жаловаться, тем более не стану подруге настроение портить в отпуске. Но Даха забрала из моих рук джезве, отставила на плиту и повернула меня к себе, словно хотела разглядеть, не растёт ли у меня на носу виртуальный рог. Вдруг ахнула и сделала большие глаза.

— Бёффф! Как я забыла?! Сегодня же суббота — день ярмарки! А у нас всё вкусное закончилось!

— Хорошо, сходим. Я тоже думала, что надо за продуктами отправиться, — кивнула я. — Только позже, ты же хотела кофе.

— Нет-нет-нет, потом кофе попьём! — Даха закрутила меня снова, суетливая и шебутная, чем нравилась мне и раздражала Пашу. — Это же не базар в Новочеркасске — заходи, когда хочешь, покупай, что хочешь! Это ярмарка во Франции! Тут раз-два, всё скупили и все разъехались, чуть проворонишь, придёшь с пустыми прилавками целоваться. Быстренько-быстренько, переодевайся и бегом!

— Ну раз так, я сейчас!

— Мужчин не берём! — громко крикнула мне в спину Даха, явно, чтобы Паша услышал.

И он выглянул в дверной проём, чуть не столкнувшись со мной лбом.

— Куда? Почему не берёте?

Я обрадовалась возможности побыть с подругой вдвоём и даже забыла, что дуюсь на него.

— За едой. Есть нечего, всё кончилось! — выпалила я, бросаясь к джинсовым шортам на кресле, как солдат к ружью в тревогу.

— Угу, последнюю крупинку доели. Прям Ленинград блокадный, что ли? — скептически пробормотал Паша, наблюдая, как я одеваюсь со скоростью ракеты.

— Почти, — сунула голову в нашу комнату Даха. — И в дорогу в Сен-Тропе сэндвичи делать не из чего! Оголодаем за два часа пути!

Я натянула футболку и схватила матерчатую сумку.

— На нас хватит! А итальянцы сами разберутся, — буркнул Паша.

— Не хватит! — сказала Даха, подхватила меня под руку и, словно похищая, потянула из коридора прочь из квартиры. Я еле успела вступить в шлёпанцы.

Мы побежали, сумасшедшие, как на пожар. Слетели по лестнице на первый этаж, промчались по дорожкам сквера, мимо гигантских алое, цветущей юкки, розовых кустов, пирамидальных кипарисов, вдоль стоянки и не проснувшихся, блестящих авто. Поспешно ткнув ключом, выскочили из синей калитки на улочку, ведущую к морю. Миновали открытую сонным евреем с живописными пейсами, как у раввина из старой комедии, неказистую лавку кошерных продуктов, рванули через зебру, обогнав мотоциклистов. По сторонам проносились закрытые жалюзи итальянской забегаловки, разрисованные размашистым граффити, буйно заросшие нежными голубыми и розовыми цветами средиземноморские заборы и ушедшее всем составом в отпуск турбюро.

Я запыхалась и чуть не сбила худую француженку, устанавливающую манекен в лавке с футболками на углу улицы. В нос с набережной пахнуло морем, креветками и апельсином, у меня заколол бок, и Даха остановилась. Я посмотрела на неё вытаращенными глазами и переводя дух, тяжело спросила:

— Неужели у вас на самом деле всё так быстро раскупают?!

— Нет! — вдруг расхохоталась Даха и ткнула в меня пальцем.

Я моргнула. Пляжная сумка съехала с моего плеча и шлёпнулась на асфальт. Я подобрала её в совершенном замешательстве.

— Тогда зачем мы так бежали?

Даха весело наморщила нос, похожая на мышку из мультика, и заявила:

— А как ещё убегать от твоего плохого настроения? И от твоего надутого Паши?

Вот как? Я облизнула пересохшие губы и, взявшись за бок, выдохнула:

— Тебе надо было у нас в школе вместо Чайника физкультуру вести.

— Чтобы я? Физкультуру? В Новочеркасске?! — хохотала Даха. — Ни за что!

* * *

На душе отлегло. Мне иногда кажется, что я, как флюгер, мгновенно перенимаю настроение того, кто рядом, тем более, если он для меня важен. Даха могла конкурировать с солнцем над морем, так что и я заулыбалась.

— А ярмарка вообще существует?

— Ага, — кивнула подруга и махнула рукой в сторону порта. — Вон там, через три улицы.

Переводя дыхание, мы пошли молча вдоль просыпающихся сувенирных лавочек, оставляя море и полоску песчаных пляжей по левую сторону. Фрежюс разговаривал с нами криками альбатросов, плеском волн и шелестом пальм, сигналами машин на узкой дороге рядом, звуками раскручиваемых ролл-ставней в бесконечных ульях лавочек с прованскими травами, кепками и майками Filo, соломенными шляпками, надувными матрасами, бумерангами, мячами, с холодильными прилавками, заставленными ванночками с мороженым. Фрежюс разговаривал по-французски, и это можно было слушать бесконечно, как музыку.

— Что у вас с Красиковым происходит? — прервала симфонию морского города Даха.

— Да так, ничего…

— Ну не хочешь, не говори.

— Неужели что-то видно со стороны?

— По нему нет. Он самоуверенный в собственном великолепии и неподражаемости тюлень.

— А я?

— А ты не тюлень, — ласково сказала Даха и погладила меня по плечу. — И мне кажется, что ты… немножко потерянная, что ли?

Я подумала о Луке, о его вчерашнем визите, о буре в собственных бёдрах и о его глазах, но рассказать обо всём этом Дахе — означало бы признать, что всё это на самом деле происходит! Нет уж, проще дуться на Красикова!

Признаться, что он жадный и что меня это раздражает, тоже показалось унизительным. Тем более, мне до сих пор было