Кто твой враг - Мордехай Рихлер

— Скажи ему это сам, милок.

Несмотря ни на что, первым делом он должен сказать Чарли.

Норман был приглашен на обед к Чарли и Джои. Он купил бутылку вина, прихватил альбом с пластинками фламенко. Он всегда приносил подарки. Подарок — это гарантия, с ним тебя не выставят вон. А учитывая, какая у него новость, являться без подарка и вовсе не след.

В его отсутствие Чарли пришлось туго.

Чарли бегал, он бегал, бегал, бегал от телевизионных воротил к театральным, от них к киношным. Получал на грошик надежды тут, кроху посула там, улыбку той или иной шишки, окрик какой-нибудь мелюзги; и «при случае», и «не исключено», и обещание позвонить в самом скором времени; наспех заглатывал кофе с Грейвсом — тот самого Хьюстона[74] называл Джоном, топтался у входа в «Камео продакшнз», чтобы как бы ненароком столкнуться с Пирсоном[75], рассказывал режиссеру «Пистолета для Джулии» анекдот, который тот уже кому-то рассказал утром, отливал по-быстрому, уминал, стоя, бутерброд, опаздывал в ресторан, где, по его расчету, должен был обедать Борис Джереми; пыхтел, сопел, причесывался, успевал полчасика соснуть в кинохронике, звонил своему агенту, звонил домой, три раза оборачивался кругом на счастье, менял реплику в пьесе в очереди на автобус, опрокидывал рюмку в чьем-то офисе, перехватывал заказ на «дополнительные диалоги» для «Пиратов Испанских морей», просматривал свой гороскоп в «Стар», мчал домой — узнать, нет ли ему писем, взбегал наверх — узнать, не изменяет ли ему жена, откупоривал бутылку пива и усаживался ждать, когда в следующий раз принесут почту.

Любимый дядя Чарли терпел одну неудачу за другой. Чарли написал пьесу о его трагедии, но ставить ее никто не хотел.

Меж тем, стоило Винкельману вчера позвонить, и всё разом наладилось. Поэтому, когда Норман пришел, Чарли бурлил.

— Ну-ка подойди-ка к окну, — сказал он Норману.

Норман подошел.

— Видишь? — сказал Чарли.

Под окнами была припаркована машина, несомненно, новая. «Майнор»[76].

— Купил сегодня утром, — сказал Чарли. — Поручителем мы назвали тебя, ты не против?

— Разумеется, нет. Но я полагал, вы на мели.

— Сядь, старик.

Джои тут же опустилась на ручку Норманова кресла.

— Вчера утром, — начал Чарли, — Рип Ван Винкельман наконец-то раскошелился. Выдал мне еще двести пятьдесят за сценарий. Завтра приступаю к доработке.

С конца Нормановой сигареты обрушился столбик пепла. Он пошарил глазами по сторонам, Джои указала на пепельницу, зажатую там, где ее узкая коричневая юбка сминалась треугольником.

— Винкельман — фигура, ты же знаешь. Как только он подтвердил, что берет мой сценарий, я позвонил Борису Джереми и сказал, что у меня есть для него обалденный сюжет. Сюжет ему понравился, но он заосторожничал: не решился заказать мне режиссерский сценарий, пока я не сказал, что уже пишу такой для Винкельмана. Так что мой контракт с Джереми на мази. Имея за собой эти два контракта, я отправился в «Камео продакшнз», получил там заказ на три серии «Сэра Галахеда». После чего — уже во всеоружии — отправился к администратору моего банка, и глянь-ка, — Чарли постучал по стеклу, — вон там внизу — послед. Через месяц я его толкну и куплю новый «ягуар».

За обедом Норман, как мог, поддакивал лихорадочной болтовне Чарли. Но сердце у него было не на месте: Джои — а она в таких случаях, как правило, притормаживала Чарли — взвинтилась пуще него. Норман понимал ее — как не понять. Положению жены неудачника в эмигрантской колонии не позавидуешь.

— Слышь, — сказал Чарли, — сегодня утром я получил письмо от Томми Хейла. Он узнал, что мне пришлось уехать из Штатов, и зовет назад в Торонто. Пишет: работы там — непочатый край. Но быть китом в пруду с мелкой рыбешкой я не намерен — вот так-то. Нет, нет, Норман, Си-би-си[77] с ее викторинами не для меня. Я пробьюсь здесь или нигде — так я решил.

Норман кивнул, сказал, что они могут пожить у него еще. Ему вполне хорошо у Карпа.

— Ты видел Салли? — спросила Джои.

— Успокойся, — сказал Норман. — Я уже знаю про ее немца.

— Как ей не стыдно. А мне эта девчушка показалась такой славной.

Но Джои пнула Чарли под столом ногой, и он поспешил переменить тему.

— Для чего у тебя в чулане столько досок? — спросил он.

Норман объяснил, что собирается построить книжные полки — вот и закупил доски. Чарли предложил сколотить полки, но Норман отказался, сказал, что наймет плотника.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал Норман.

Джои вызвалась проводить его. Они добрели до Ноттинг-Хилл-гейт.

— Я рад за Чарли, — сказал Норман.

Джои взяла его под руку.

— Я тоже. Для него это так важно. — Джои замолчала. — А я уже чуть было не согласилась печатать для Боба Ландиса. Ну а ты знаешь, что это значит.

— Боб — ходок, — умиленно сказал Норман. — Какую женщину ни встретит, тащит в постель.

— А ты?

Норман потемнел в лице.

— Ладно, не буду больше дразнить тебя, — кокетничала Джои. И все же остановила его около дорогого магазина женского платья. — Ну почему, — указала она на деревянную блондинку в витрине, прикрытую лишь черным кружевным неглиже, — почему никто не купит мне вещичку вроде этой?

— Джои, ты что, считаешь меня ханжой? — спросил он, когда они отошли от витрины.

Джои залилась смехом. И не могла остановиться. Прижала руку ко рту, словно опасаясь, что смех выпадет и разобьется, как яйцо, но внезапно вновь посерьезнела.

— Нет, — сказала она, — только если ты закусишь удила, то дашь Бобу сто очков вперед.

— Джои, мне опостылела неприкаянность. Я хочу жениться, завести детей.

Она оцепенела.

— Вот и Чарли хочет того же. То есть тоже хочет завести детей.

— Прости, милая. Я это без всякой задней мысли.

— Знаю. — Джои злилась на себя. — Ну почему двое друзей не могут поговорить без того, чтобы чуть не каждую минуту просить друг у друга прощения? — Она поправила воротник его плаща. Улыбнулась нежно, сочувственно. — Норман, — спросила она, — а ты сказал Салли, как ты к ней относишься?

— Я уже говорил тебе, — отрезал он, — что Салли для меня — всего лишь очередная девчонка, не больше.

— Норман, зачем ты так!

Он нагнулся, коснулся губами ее лба.

— Увидимся, — сказал он. — Храни тебя Бог.

— Не можешь без нее, — вслед ему крикнула Джои, — воюй за нее.

Когда Норман вернулся домой, его, развалясь на кровати, ждал Карп. В руке он держал до половины очищенный банан. Одну щеку Карпа раздуло так, точно у него флюс.

— Ты как вошел? — спросил Норман.

Карп молча поднял руку, заслонился крохотной ладошкой, точно защищался от порыва ветра. Норман подождал, пока Карп дожует банан.

— У меня ключи ко всем комнатам. Я тут, если ты не забыл, хозяин. — Карп тяжело поднялся. — Мистер Сонни Винкельман звонил три раза.

Норман набрал номер Винкельмана.

— Все в порядке, Сонни, — сказал он. — Я перепишу твой сценарий. Дай мне на минутку Беллу, пожалуйста.

Трубку взяла Белла.

— Если ты не против, — сказал Норман, — я хотел бы привести на вечеринку Салли с ее парнем.

— С ее парнем?

— Вот именно. Если ты не против.

— Разумеется, — сказала Белла, — если ты…

— Спасибо. — Норман повесил трубку.

— Это ты здорово придумал, — сказал Карп. — Я и сам хотел подкинуть тебе такую мыслишку.

— Карп, что ты хочешь этим сказать?

— Твои друзья бежали с Запада. Эрнст — с Востока. Салли увидит, что твои друзья думают об Эрнсте, глядишь, и сама задумается.

— Чушь, — сказал Норман. — Это всего-навсего дружественный жест.

— Как же, как же, — сказал Карп, и был таков.

— Ты понял, понял? — Салли повалила Эрнста на кровать, запрыгнула на него. — Это означает, что Норман хочет с тобой подружиться. Он к нам переменился.

Эрнст тоже был вне себя от радости. За те три дня, что оставались до вечеринки, Салли рассказала ему обо всех, кто, как она предполагала, там будет. Он посоветовал, какое ей выбрать платье, и в пятницу Салли — сюрпризом — купила ему куртку.

По ночам Эрнст лелеял несбыточные мечты. Ники и прочие кошмары, мучившие его по ночам, не то чтобы учтиво удалились, а отступили в сторону, как акулы, изготовившиеся прикончить в следующий раз. Эрнст вознамерился понравиться друзьям Нормана и три дня перебирал в уме, какой лучше подобрать к ним подход. Как знать, может, стоило бы рассказать им об отце.

Карле Хаупте.

Эрнст явственно представлял, как старик мечется из одной зоны в другую, всецело завися от денег, что от случая к случаю посылает ему сын, от которого он отрекся, в надежде обрести то, что утеряно, — семью, уважение к себе, — под подозрением обеих сторон. За евреями — справедливость и их погибшие, которым нет числа. А что за Карлом Хауптом — слабохарактерность и гордость, причем не вполне законная, тем, что он был противником Гитлера, да и то не слишком явным. Когда в Саксонии при коммунистах, вспоминал Эрнст, старика в конце концов забрали в полицию, его допрашивал тот же самый чиновник, что и при нацистах. Камера, куда его посадили, тоже оказалась старой гестаповской камерой. Эрнст устроил скандал, и вот тогда-то — если оглянуться назад и докопаться до сути — его сомнения насчет ССНМ и коммунизма вызрели и вскрылись, как нарыв.