Дорога в тысячу ли - Ли Мин Чжин

Сонджа надела пальто, соломенные сандалии и толстые белые хлопчатобумажные носки. Воздух был холодным и туманным. Через месяц или около того наступит весна, но пока больше похоже на глубокую зиму. Мать попросила пастора встретиться с ней снаружи, не желая, чтобы служанки увидели их вместе.

Вскоре вышел Исэк с войлочной шляпой в руках.

— Вы здоровы? — Исэк остановился, не зная, куда должен идти. Он никогда не встречался с молодой женщиной, тем более с намерением попросить ее выйти за него замуж. — Хотите пойти в город? Мы могли бы сесть на паром. — Эта идея пришла к нему в голову спонтанно.

Сонджа кивнула и прикрыла голову толстым шарфом. Теперь она напоминала женщин, продающих на рынке рыбу. Они неспешно подошли к парому на Йондогу, не зная, что могли подумать те, кто увидит их вместе. Лодочник принял плату. Деревянная лодка была почти пустой, поэтому они сидели рядом все время короткой поездки.

— Мы говорили с вашей матерью, — сказал Исэк, пытаясь, чтобы голос звучал ровно и спокойно.

— Да.

Он попытался прочесть ее чувства, но она выглядела испуганной и только.

— Спасибо, — сказала она.

— Что вы думаете об этом?

— Я очень признательна. Вы сняли с моих плеч тяжкое бремя. Не знаю, как благодарить вас.

— У меня есть вопрос, — сказал Исэк.

Сонджа опустила глаза.

— Как вы думаете, вы сможете любить Бога? — Он вздохнул. — Если бы вы смогли, то я бы знал, что все будет в порядке. Возможно, сейчас вы не видите в этом смысла. Я понимаю.

Утром Сонджа подумала, что он попросит у нее что-нибудь, и вспомнила об этом его Боге — о Боге, в которого верил пастор. Ее отец не имел такой веры. Она задумалась: не Бог ли делает Пэк Исэка таким добрым и вдумчивым человеком?

— Да, — сказала она. — Я смогу.

Лодка причалила, и Исэк помог Сондже сойти на берег. На той стороне оказалось очень холодно, и Сонджа засунула ладони в рукава куртки, чтобы согреть их. Ветер пронизывал. Она боялась, что скверная погода скажется на самочувствии пастора.

Она не знала, куда идти дальше, поэтому предложила отправиться на главную торговую улицу недалеко от паромного причала. Это было единственное место, куда она когда-либо ходила с родителями на материке. Она зашагала в этом направлении, и Исэк последовал за ней.

— Я рад, что ты попытаешься любить Бога. Это много значит для меня, я думаю, наш брак будет хорошим, если мы разделим эту веру.

Она снова кивнула, не совсем понимая, что он имеет в виду, но догадываясь, что у него есть веская причина для такой необычной просьбы.

— Сначала наша жизнь будет странной, но мы попросим Бога о благословении — для нас и для ребенка.

Сонджа подумала, что его молитва будет действовать как толстый плащ, укрывающий от холодов.

Чайки зависали над их головами и громко кричали, затем улетали. Она поняла, что брак имел условие, которое легко принять, потому что не существовало способа проверить его исполнение. Как доказать, что любишь Бога? Как доказать, что любишь мужа? Она никогда не предаст его; она будет упорно трудиться и заботиться о нем, это она могла сделать.

Исэк остановился перед японским рестораном, где подавали лапшу.

— Ты когда-нибудь пробовала удон?[7]

Она покачала головой.

Он провел ее внутрь. Все клиенты оказались японцами и мужчинами. Владелец, японец в безупречно чистом переднике, приветствовал их по-японски. Они поклонились в ответ. Исэк тоже по-японски попросил столик на двоих, и владелец оживился, услышав родной язык. Они дружелюбно побеседовали. Потом владелец предложил пастору и Сондже места возле двери, на краю общего стола — подальше от прочих посетителей.

Исэк и Сонджа сидели напротив друг друга и неизбежно встречались взглядами. Девушка не могла прочитать меню, написанное от руки на фанерном щите, она просто смотрела по сторонам. Офисные работники и лавочники сидели за тремя длинными столами над дымящимися чашками с супом и лапшой. Японский юноша с бритой головой обходил гостей, подливая им коричневый чай из тяжелого медного чайника.

— Раньше я никогда не была в ресторане, — призналась Сонджа, больше от смущения, чем от желания поговорить.

— Я сам не так часто в них бывал. Однако это заведение выглядит чистым. Мой отец говорит, что это важно, когда ешь вне дома. — Исэк улыбнулся, желая, чтобы Сонджа чувствовала себя более комфортно.

— Ты голодна?

Сонджа кивнула. Утром она ничего не ела. Исэк заказал для них две миски удона.

— Это похоже на корейскую лапшу, но бульон отличается. Удон продается повсюду в Осаке. Все будет для нас новым. — Исэку все больше и больше нравилась идея взять ее с собой в Японию.

Сонджа много слышала о Японии от Хансо, но не могла сказать об этом Исэку. Хансо говорил, что Осака — огромный город, где вряд ли увидишь одного и того же человека дважды. Рассказывая о своих планах, Исэк наблюдал за ней. Сонджа нигде еще не бывала, она мало говорила даже с девушками, которые работали в их доме. Исэку никак не удавалось представить, что у нее был любовник.

Исэк говорил тихо, стараясь, чтобы его не слышали другие.

— Сонджа, ты думаешь, что сможешь позаботиться обо мне? Как о муже?

— Да, — она ответила быстро, потому что это казалось ей верным, и она не хотела, чтобы он сомневался в ее намерениях.

Исэк вздохнул.

— Думаю, что это будет сложно, но ты попытаешься забыть его? — спросил он. Сонджа поморщилась — она не ожидала услышать такое. — Я не отличаюсь от других мужчин. У меня есть гордость, хотя, вероятно, это неправильно. — Он нахмурился. — Но я буду любить ребенка, и я буду любить и уважать тебя.

— Я сделаю все, чтобы стать хорошей женой.

— Спасибо, — сказал он в надежде, что со временем он и Сонджа станут так же близки, как его родители.

Когда принесли лапшу, он поклонился, и Сонджа переплела пальцы, копируя его движения.

10

В один из ближайших дней Чанджин, Сонджа и Исэк отправились на утренний паром в Пусан. Женщины надели только что выстиранные ханбоки из белой конопли под мягкие зимние куртки; костюм и пальто Исэка были чистыми, а обувь блестящей. Пастор Шин ожидал их после завтрака. Глухонемая служанка сразу узнала Исэка и отвела гостей в кабинет Шина.

— Вы здесь, — сказал старший пастор, поднимаясь со своего места на полу; он говорил с северным акцентом. — Проходите.

Чанджин и Сонджа глубоко поклонились. Раньше они никогда не бывали в церкви. Пастор Шин отличался худобой, и поношенный черный костюм висел на нем, но белый воротник был чистым и хорошо накрахмаленным.

Служанка принесла три пухлых подушки для гостей и уложила их возле жаровни в центре плохо отапливаемого помещения. Все трое подождали, пока сядет пастор Шин. Исэк опустился на подушку рядом со старшим пастором, а Чанджин и Сонджа — напротив хозяина. Никто не говорил, ожидая, пока пастор Шин помолится. Старший пастор не спешил с оценкой молодой женщины, на которой Исэк планировал жениться. Он много думал о ней после прежнего визита молодого коллеги, даже перечитал Книгу Осии. Элегантный молодой человек в шерстяном костюме резко контрастировал с коренастой девушкой; лицо Сонджи было круглым и плоским, а глаза опущены либо от скромности, либо от стыда. Ничто в ее прозаическом внешнем обличье не объясняло, почему Исэк должен на ней жениться. Она была ничем не примечательной. Он взглянул на ее живот, но он не смог бы определить ее состояние под широкой традиционной одеждой.

— Как вы относитесь к поездке в Японию с Исэком? — спросил Шин у Сонджи.

Она подняла глаза и посмотрела на него. Она не знала, что он должен сделать лучше — и какие у него полномочия.

— Я хотел бы услышать, что вы думаете, — сказал Шин, подавшись вперед. — Я бы не хотел, чтобы вы покинули мой кабинет, не дав ответа.

Исэк улыбнулся женщинам, удивленный суровым тоном пожилого пастора. Он хотел успокоить спутниц, приободрить их. Чанджин осторожно положила руку на колено дочери.