66 градусов северной широты - Майкл Ридпат

— Тут может потребоваться не один день.

— Держу пари, я смогу раскрыть это преступление. — Ингилейф высвободилась из объятий Магнуса и села на постели. — Выкладывай свои улики.

— Расследование ведется не так, — словно разговаривая с ребенком, начал пояснять Магнус. — Мы не обнаружили исландского следа. Убийца, видимо, живет в Лондоне. В конце концов, Оскар убит там.

— Так. Разобрался ты в амурных делах Оскара?

— Я полагаю, ты в курсе этой его стороны жизни.

— Во всяком случае, не по личному опыту, идиот. Но я кое-что выяснила. Камилла, его жена, то есть бывшая жена, была одной из моих клиенток. Славная такая женщина. Даже хорошенькая и к тому же слегка туповата.

— Вигдис допрашивала ее. У нее не создалось впечатления, что у этой женщины сохранилась враждебность.

— Может, и не сохранилась. Но какое-то время существовала. Особенно когда Оскар увлекался Марией.

— Марией?

— Да. Это моя давняя подруга. Около двух лет она была любовницей Оскара. Из-за нее он и развелся с женой. Теперь Мария замужем за другим человеком, но может рассказать тебе об Оскаре.

Ревность — один из самых распространенных мотивов убийства. Ингилейф права: им нужно побольше разузнать о любовницах Оскара, по крайней мере о тех, что живут в Исландии.

— Позвоню ей прямо сейчас, — тут же всполошилась Ингилейф. — Мы можем встретиться.

— Вигдис допросит ее завтра.

— Как это понять? Она моя свидетельница, — несколько раздраженно проговорила Ингилейф и скатилась с кровати, чтобы взять мобильный телефон. — Разве я не должна следовать инструкциям?

— В данном случае нет.

Ингилейф сделала ему знак, чтобы он умолк.

— Мария? Привет, это Ингилейф. Слушай, я хотела поговорить с тобой об Оскаре. Тебя, должно быть, потрясла его смерть.

Через пять минут Ингилейф договорилась о том, что утром Магнус приедет к Марии для разговора.

— Мы быстро разберемся с этим делом, — весьма довольная своей деловитостью, проговорила она. — Ну а с кем ты виделся сегодня?

— С Сиббой, моей двоюродной сестрой, — ответил Магнус.

— Она свидетельница?

— Нет. Выступала как адвокат сестры Оскара.

— Погоди. Ты уже упоминал о ней. Она твоя двоюродная сестра с материнской стороны, так ведь?

— Да, верно.

— Это она рассказала тебе, что твой отец путался с лучшей подругой твоей матери?

— Да. Может, сменим тему? — проговорил Магнус сдавленным голосом. — Напрасно я начал этот разговор. Я не хочу об этом думать.

— Ладно, — умиротворяющим тоном проговорила Ингилейф и сжала его руку.

Но Магнус думал об этом. До восьми лет у него было вполне идиллическое детство. Мать преподавала в школе, отец в университете, он и его брат Олли играли в саду возле их домика с ярко-синей крышей из гофрированного железа, неподалеку от того места, где Магнус теперь жил в Тингхольте.

Но потом все резко изменилось, и не в лучшую сторону. Отец объявил, что уезжает преподавать в американском университете. Мать, оставшись одна с двумя детьми, начала пить. Мальчиков отправили к деду с бабушкой на их ферму в Бьярнархёфн, что на полуострове Снейфеллс. Этот период жизни Магнус вычеркнул из памяти, но чувствовал, что в глубине ее сохранились шрамы.

У Олли эти шрамы были более заметны. Время, проведенное на ферме, все-таки давало о себе знать.

Потом мать, находясь в состоянии сильного опьянения, погибла в автокатастрофе. Вскоре после этого из Америки приехал Рагнар, отец мальчиков, чтобы спасти их, забрать с собой в Бостон. Магнусу было двенадцать, Оли — десять.

Когда Магнус подрос и начал понимать, что такое алкоголизм, он создал собственное представление о жизни родителей. Его мать, алкоголичка, а не та красивая женщина, чей смутный образ царил в его воспоминаниях о детских годах, была негодницей, отец оставался героем.

Это представление сохранялось до тех пор, пока Магнус случайно не встретился с Сигурбьёрг четыре месяца назад. Она разрушила его взгляды на семейную историю, поведав о том, что его отец завел роман с лучшей подругой матери. Вот что толкнуло ее к алкоголизму, а отца заставило удрать в Америку. И это в конце концов привело к ее гибели.

Познав столь горькие истины, Магнус постарался упрятать их обратно в тайник своего подсознания.

— Все еще думаешь о Сиббе, так ведь? — спросила Ингилейф. — Я это чувствую.

Магнус вздохнул.

— Да.

— Знаешь, нужно взглянуть в лицо фактам. Повидайся с ней. Выясни, что на самом деле происходило между отцом и подругой матери.

— Я сказал, что не хочу об этом говорить.

Ингилейф пропустила это мимо ушей.

— Я знаю, что тебя побудило остаться в Исландии. Одной из причин тому была твоя уверенность в том, что в смерти отца может быть исландский след.

Магнус покачал головой.

— Ингилейф…

— Нет, послушай меня. Тебя всю взрослую жизнь преследует мысль о том, как и кем был убит твой отец. Вот почему ты стал полицейским. Разве не так?

Магнус нехотя кивнул. Он действительно именно поэтому поступил в полицию, стал детективом в убойном отделе и упорно выслеживал убийцу в каждом отдельном случае.

— Так вот почему ты стремишься найти исландский след в гибели Оскара, хотя сам признаешь, что это весьма маловероятно. Вместе с тем ты ничего не пытаешься узнать об исландском следе в убийстве твоего отца. Это никуда не годится.

— Здесь другое дело, — возразил Магнус.

— Почему?

— Потому. — Он силился найти какой-то убедительный довод, но потом все-таки решил сказать правду. — Потому что оно личное.

— Конечно, личное! Именно поэтому ты должен им заняться. Я тоже долго выясняла обстоятельства гибели своего отца, и ответ отнюдь не утешил меня. И не говори, что в этом деле не было ничего личного!

Магнус погладил ее по голове.

— Нет. Нет, этого я не скажу.

Страдания Ингилейф были вполне реальными. И конечно, она имела право узнать правду. Почему же это не важно для него?

— Ты боишься, Магнус. Признайся, ты боишься того, что можешь узнать.

Магнус закрыл глаза. Менее всего он хотел показаться трусом. Магнус был совершенно иного мнения о себе. Он с юности жадно читал исландские саги, истории о мистических и бесстрашных героях средних веков. Среди них были те, кто боролся за справедливость, и те, кто попирал ее, и Магнус видел себя одним из этих эпических персонажей. Он улыбнулся своим мыслям. В сагах были и женщины, побуждавшие своих мужчин мстить за оскорбление семейной чести. Такие воительницы, как Ингилейф.

— Ты права, — наконец выговорил он. — Я боюсь. Но… Ладно…

— Что «ладно»?

— Говорил я тебе, что провел четыре года на дедовой ферме, когда отец нас оставил?

— Да.

Магнус тяжело вздохнул.

— Эти четыре года я не хочу вспоминать.

— Что произошло? — спросила Ингилейф, коснувшись его плеча. — Что произошло, Магнус?

Магнус вздохнул.

— Вот этого я никак не хочу тебе рассказывать. Эти воспоминания должны оставаться в тайнике моей памяти.

Дожидаясь Бьёрна, Харпа смотрела в окно на мерцающие вдали огни Рейкьявика, раскинувшегося по ту сторону бухты. У него был большой мощный мотоцикл, и она не сомневалась в том, что он приедет. Ему придется проехать сто восемьдесят километров, но дорога на всем протяжении была хорошей и, за исключением пригородов Рейкьявика, пустынной.

Она еще не могла прийти в себя после разговора с детективами. Рослый, с рыжими волосами и легким американским акцентом, внушил ей страх. Он был поумнее того худощавого, беседовавшего с ней в январе. Его голубые, спокойные, проницательные глаза, казалось, не упускали ничего и видели ее насквозь, несмотря на все предпринимаемые ею ухищрения. Ему стало, конечно, ясно, что она обманывала его. Никакой связи между тем, что произошло с Габриэлем Орном и Оскаром, не существовало, и хотя первое дело было окончательно закрыто властями, этот детектив чувствовал, что при проведении расследования были допущены определенные недочеты.

Он вернется.

Непроизвольно проявив чрезмерную придирчивость к Маркусу, Харпа резко выговорила ему за то, что тот наследил и не протер за собой пол. Потом, когда она читала любимые ею с детства стихотворения для дошкольников, Маркус отметил, что одно из них ею было прочитано дважды подряд.

Уложив сына спать, Харпа принялась расхаживать по дому, ей очень хотелось прогуляться к пляжу у Гротты на мысе Селтьярнарнес, но оставлять Маркуса одного в доме она опасалась. Собралась было позвонить матери и попросить ее посидеть с внуком, но отказалась от этой идеи, дабы не прибегать к тягостным объяснениям, маленьким хитростям для сокрытия большой лжи.

В конце концов Харпа налила себе чашку кофе и, сев за кухонный стол, стала наблюдать в окно, как темнота сгущается над бухтой Факсафлой. Она находилась в каком-то трансе. Внутри у нее все кричало, хотя внешне казалась неподвижной, застывшей, так как из последних сил заставляла себя оставаться спокойной.