Новый Мир ( № 11 2005) - Новый Мир Новый Мир

Ах, как все же не хочется бесконечно вводить в свой рассказ современные фигуры и нагружать его политикой. Но, с другой стороны, куда теперь можно деться от политики? Вспомним кафе “Старый рыцарь”, что напротив церкви святой Елизаветы. Именно сюда, в “Alter Ritter”, зашла, побывав в Марбурге зимним днем на встрече с учителями-русистами, супруга (мне-то лично ближе и теплее слово “жена”, но не положено по протоколу) нынешнего президента России Людмила Путина. Да, просто зашла выпить кофе и поболтать с мэром Марбурга Mёллером и обаятельнейшей русисткой Барбарой Кархоф. Перед этим ей (кстати, тоже филологу) уже был сделан в городском архиве драгоценный подарок (филологу от филологов) — довольно большая папочка, в которой с немецкой аккуратностью были наклеены на специальные паспарту великолепно выполненные копии архивных документов, связанных с жизнью в Марбурге Ломоносова. Таких копий, такой ясности и чистоты ни у кого в России больше нет. Утаю, как удалось сунуть туда нос. Это другая история. Среди нескольких документов, которые хранились в пестрой, обтянутой ситцем папке, было письмо Ломоносова городскому аптекарю, которое я обязательно прочту на лекции. Оно выпечатано на отдельном листочке и на всякий случай переведено мною.

Есть определенный соблазн у лекторов (как и у писателей) — включить в текст фрагменты писем, стихотворений, документов. Но уже давно замечено, что “клинья” эти — не самые выигрышные места. Как вставные зубы у бывшего красавца… Тут срабатывает соблазн повествователя, полагающего, что слушатель с таким же вниманием, как и он сам, будет ловить приводимые строки и в их мимолетности отыскивать следы былой жизни. И если читатель наверняка более свободен и даже легкомыслен, нежели писатель, то и слушатель на лекции тоже не всегда, не каждую минуту с одинаковым интересом внимает профессору. Но у профессора, так же как и у писателя, есть свои приемы. Он все время драматизирует повествование, сопоставляет факты выгодным образом, постоянно приглашает слушателя то на свое место, то на место героя. И тут как бы получается, что уже не профессор совершает открытия, а его беззаботный визави.

Все же письма Ломоносова в цельном виде не будет. Неизвестно также, где была та аптека Дитриха Михоэлиса, которому 4 декабря 1740 года было адресовано письмо, счастливо сохранившееся в архиве. (Храните письма!) Где он жил? Хотя почему бы аптеке не просуществовать до наших дней на одном месте, тем более в городе, где многие столетия, будто по воле какой-то потусторонней силы, все сохраняется в прежнем виде? Недаром же я раньше назвал обе известные мне в центре аптеки. А вдруг!..

Что надо бы знать, чтобы это письмо в сознании слушателя приобрело особую выразительность? Ранее был приведен некий реестр долгов, которые натворил молодой студиозус в немецком городе. Так вот, среди кредиторов значилось и имя марбургского аптекаря. Это, видимо, был высокообразованный человек. Обращаясь к нему, Ломоносов называет его “высокоученым господином доктором”.

Увидевшему в списке наделанных долгов против имени “высокоученого доктора” немалую сумму в шестьдесят один золотой рубль могло показаться, что ухаживающий в то время за юной Елизаветой Христиной молодой человек потратил деньги на галантные подарки — румяна, белила и какие-нибудь духи — для своей возлюбленной или на другие духи, которыми было принято обливаться и мужественным кавалерам, или — чем черт не шутит! — на какие-нибудь притирания либо укрепляющие микстуры. Но чтобы по-настоящему удивиться письму к аптекарю, надо знать и некоторые другие обстоятельства жизни будущего российского академика. События эти произошли не в Марбурге, поэтому изложим их схематично, быть может, вернувшись к ним позже, когда почти на ратушной площади, на “втором” ярусе каменного макета, подойдем к дому, в котором жил проректор Вольф. Но прежде восстановим в памяти те условия, на которых академия отправила в Германию талантливую молодежь. Их командировали в первую очередь для того, чтобы они изучили металлургию и горное дело. В России в то время бурно развивалась промышленность и была нужда в специалистах. По первоначальному плану барона Корфа пытливые юноши должны были сразу же поехать на выучку в Саксонию, во Фрейберг, но, списавшись с коллегами в Германии и поразмыслив, в академии решили, что сначала лучше пропустить молодняк через “общее образование”. Так Ломоносов оказался в университете принца Филиппа. И “прошаркал” студентом здешние мостовые не пять лет, а только с декабря 1736 года до конца июля 1739-го, но по сравнению с всего лишь летним семестром Пастернака это большой срок и, учитывая рвение в учебе, конечно, сопоставимый с полным курсом любого современного университета, где почти год еще составляют каникулы... Приплюсуем сюда девятимесячное пребывание во Фрейберге. А где же еще год? Потому что Пастернак почти прав: Ломоносов пробыл в Германии с конца 1736 года по май 1741-го.

Жизнь Ломоносова — это жизнь, полная разнообразных приключений. Если бы для ее описания нашелся русский Дюма! Какие бы завязались коллизии, интриги, какие бы молнии засверкали над этой замечательной головой! Во Фрейберге у Ломоносова возникает конфликт с его новым учителем, человеком добросовестным, но, видимо, недалеким, берг-физиком Генкелем. Разрыв… Без каких-либо средств Ломоносов отправляется, ища защиты, к русскому послу в Лейпциг. Вернуться во что бы то ни стало в Россию! Намеченная встреча не состоялась. Тот отбыл на какое-то официальное мероприятие. Ломоносов за ним. Этого ломоносовского кружения по Германии в поисках властных соотечественников, с “залетом” в Голландию, хватило бы на блестящий приключенческий роман. В мире вообще хороших приключений больше, чем добротных романистов.

Среди перипетий весны — осени 1740 года есть и фантастическая: вербовка в королевские войска и смелый побег из прусской неволи. Это было показано в фильме о Ломоносове, который сделало еще советское телевидение. Но пропустим и этот лакомый для изображения кусок, оставив его для будущих телевизионных сериалов. Будем скруглять историю. Ломоносов снова появляется в Марбурге: здесь любящая Лизхен, доброжелательный Вольф. И 6 июня 1740 года “сын архангельского торговца” и Елизавета Христиана Цильх, дочь уже покойного члена городского совета, обвенчаны в реформатской церкви. Ее отец был там когда-то старостой. Из Марбурга Ломоносов пишет подробное письмо в академию, объясняет конфликт с Генкелем, многое объясняет. Хороший писатель на бумаге всегда прав, но оставим в покое внешнюю канву жизни, обратимся к основному ее стержню — к непреодолимой жажде познания, не иссякающей в его душе.

Разрыв с наставником, отсутствие средств, жизнь нахлебника в доме тещи, невозможность выехать на родину, чужая среда, неизвестность впереди. Но дни не должны лететь попусту. В письме в академию Ломоносов пишет о своем страстном желании “научиться чему-нибудь основательному в химии и металлургии”. Здесь же есть фраза, выявляющая метод работы молодого ученого и одновременно вскрывающая причину его конфликта со старым берг-физиком: “Естественную историю нельзя изучать в кабинете г. Генкеля, из его шкапов и ящиков, нужно самому побывать в разных рудниках, сравнить положение этих мест, свойства гор и почвы и взаимоотношение залегающих в них минералов”. Побывать самому! Сравнить на месте!

Вот, собственно, здесь мы и подходим к письму аптекарю. И без цитатки из него, хотя бы крошечной, никак не обойтись. Ломоносов ссылается на прошлый свой опыт — может быть, здесь и хранится тайна неясных трат шестидесяти одного рубля в аптеке? А мы-то едва не позволили себе выдумать что-то странное, даже эротическое, какие-то случайные болезни и чуть ли не свинцовые препараты. Все оказалось просто: Ломоносов уже похозяйничал раньше среди реторт и склянок в прекрасной химической лаборатории Михоэлиса. Ах эта проклятая жажда знания! Он так обращается к высокоумному химику: “Ваша доброта, некогда ко мне проявленная, придает мне смелость просить разрешения исследовать в Вашей лаборатории некоторые процессы, которые кажутся мне неясными. Ибо я не доверяю никакому другому лаборанту...” Сам! Убедиться своими глазами!

А улица все ползет по скале вверх. Собственно, впереди осталось два объекта: сама ратуша, с неизменным петухом на крыше и Георгием Победоносцем у фонтана на рыночной площади, да дом, где жил знаменитый Вольф. Знаменитый как ученый или знаменитый как учитель и наставник Ломоносова? “Учитель, воспитай ученика...” По знаменитому ученику в пыли столетий потом разыщут и тебя.

Улица в этот дневной час не слишком уж полна народа. Часикам к девяти-десяти здесь пройдут стада молодежи в тяжелых, звонко ступающих бутсах и с рюкзачками за спиной. Зажгутся окошечки ресторанчиков, кафе и баров, и за стеклом станет видно, что все столики заняты: кружка пива, две большие тарелки с едой — Германия традиционно страна больших порций. Иногда в неприметном переулке откроется дверь, и сразу темноту разрезает столб света с несколькими тактами громкой музыки — это в полуподвале, где раньше хранили картофель и турнепс, теперь бар с дискотекой. Так молодежь проводит свои вечера. Когда она читает книжки?