Первая труба к бою против чудовищного строя женщин - Эрик Маккормак

– Хорошо, дорогая, – ответил он.

– А ты, Мария, – обернулась она к девочке, – ступай убирать со стола.

Мы прошли по главной улице, миновали ворота и начали долгий подъем по тропе к коттеджу. Доктор Хебблтуэйт шагал неторопливо, непрерывно курил, а порой кашлял и задыхался.

Я боялся, что он будет расспрашивать о подробностях несчастного случая, и пытался сочинить рассказ, который не набросил бы тень подозрения на Лиззи, но доктор вопросов не задавал, а шел позади и пыхтел. Время от времени останавливался перевести дух. Первый раз – когда мы еще и на четверть мили не отошли. Он оглянулся и посмотрел вниз, на город.

– Ну что, молодой человек? Как тебе нравится остров? – У него был высокий, немного певучий голос.

– В порядке, – ответил я.

– Я так нечасто бываю в этих местах, – продолжал доктор Хебблтуэйт. – Чарующий ландшафт. – У него была речь хорошо образованного человека.

Он присел на скалу, прикурил очередную сигарету и пустился рассказывать об острове. Я тоже не спешил вернуться на место преступления, а потому слушал охотно и вежливо кивал, стараясь не торопить рассказчика.

– Изначально остров Святого Иуды служил женской исправительной колонией, – говорил он. – В ту пору первой обязанностью врача было присутствовать при наказаниях и казнях. Обеспечить гуманное исполнение приговора, если подобный эпитет уместен в данном контексте. Мои предшественники оставили дневники, в которых описывали свои обязанности. Судя по всему, телесные наказания предписывались даже за небольшие нарушения, а смертная казнь выпадала на долю предводительниц мятежей… Когда проводилась экзекуция, всех заключенных строили у крепостной стены и выводили приговоренных. Примерно в девять часов утра – вот в эту самую пору дня.

Доктор огляделся. Небо сияло убийственной голубизной, чайки вились вдали над гаванью, подхваченные легким ветерком, насекомые озабоченно занимались своими делами.

– Обычное наказание – столько-то ударов бичом. Женщину раздевали догола, привязывали за руки и за ноги к железной раме, на раскаленном солнце. После бичевания ее оставляли привязанной к этой раме до конца дня… Если женщину приговаривали к смертной казни, ей отсекали голову топором. Иногда – не с первого удара. Головы насаживали на колья и выставляли на крепостной стене в назидание другим. – Доктор отбросил недокуренную сигарету. – Читая между строк этих записных книжек, – продолжал он, – приходишь к неизбежному выводу: число ударов могло быть сокращено, а смертная казнь – осуществлена эффективнее, если приговоренные женщины соглашались оказывать некоторые… знаки внимания своим надзирателям.

Возможно, говоря это, доктор покосился на меня, но я упорно не сводил глаз с дымка, подымавшегося от брошенного среди скал окурка.

Мы возобновили путь. Доктор Хебблтуэйт еще с четверть мили пропыхтел позади, пока мы не дошли до очередного гладкого валуна.

– Передохнем немного, – предложил он, опустился на камень, закурил и продолжил урок истории. – Конечно, то были ужасающе некультурные времена, – сказал он. – С тех пор сама концепция женской исправительной колонии устарела. Могло бы составить интересную тему для монографии, как считаешь?

Я понятия не имел, что такое «монография». Доктор стряхнул пепел на черную лаву, рассыпались красные искры.

– Потом остров передали под военную и морскую базу, – продолжал он. – Появились новые врачи – хирурги-цирюльники. В ту пору считалось неспортивным избегать противника в морском сражении. Вся тактика сводилась к тому, чтобы галантно встать борт о борт с вражеским судном и палить изо всех пушек. Они били друг в друга ядрами в упор, разбивая деревянные корпуса вдребезги. Естественно, почти все ранения наносились щепками, в результате развивалась гангрена. В большинстве случаев единственным выходом оставалась ампутация – без анестезии, без дезинфекции. Хирурги старались как могли, но это было ужасно. В обмен на руку или ногу пациент получал еще несколько часов боли. Не слишком-то выгодная сделка.

Доктор глубоко затянулся, словно то был его последний вздох, и ткнул пальцем в сторону города. Похоже, он собирался еще что-то мне поведать, и я всячески старался поощрить его, лишь бы он не вздумал спросить, что же случилось у нас в коттедже.

– Крепостные стены не так хлипки, как тебе кажется, – сказал он. – Под фанерной обшивкой – большие глыбы лавы. Полагаю, такая ограда и артиллерийский огонь выдержит. Я все думал, почему укрепления поставили со стороны суши. Оказывается, жители опасались, как бы враги не высадились на берег в другом месте и не обошли город сзади. – Он стряхнул пепел. – Разумеется, врагов у нас давно нет, но на ночь ворота по-прежнему запирают. Островная традиция. Сохранилось суеверие, будто некий пришелец из-за стены навлечет на остров несчастье. Глупости, разумеется. Островитяне и сами это сознают, но все же предпочитают запирать ворота. – Он примял окурок и глянул на меня: – Против того, чего они опасаются, ворота и стены бессильны.

Я кивнул, как будто что-то понял.

Доктор Хебблтуэйт поднялся с камня. Оставался последний переход до тетиного коттеджа. По пути доктор успел кое-что рассказать о себе. Он состоял на службе в Министерстве здравоохранения и учился в лучших медицинских школах. На остров Святого Иуды его перевели двенадцать лет назад, перед рождением дочери. Со временем, рассчитывал он (а жена, судя по тону, только и мечтала об этом), его переведут куда-нибудь еще. Он думал, работа на острове будет серьезнее, но все было рутинно и скучно.

– Иногда – роды, или на кого-нибудь нападет акула, кто-то отравится ядом змеи или бородавчатки. Но в целом островитяне всегда здоровы, и делать мне почти нечего, – сказал он.

Я был уверен: тут-то он спросит про несчастный случай с дядей, – но доктор так и не спросил. Только шел рядом со мной, громко пыхтя.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Лиззи ждала у калитки, и легкая улыбка играла на ее губах. Она поздоровалась с доктором и повела нас через дом на задний двор.

Дядя Норман лежал ничком там, где упал, поперек картофельных грядок. Лицо его было накрыто кухонным полотенцем в голубую полоску. Мясные мухи неистово пировали на пятнах крови, проступивших на ткани. Ящерка забралась на каблук его правого ботинка и внимательно следила за мухами.

– Так-так, – пробормотал доктор Хебблтуэйт. При виде тела он словно очнулся от спячки. Аккуратно засучил рукава и склонился над дядей. Хотел приподнять полотенце, но кровь уже присохла. Тогда он сорвал полотенце и отбросил в сторону. Часть мух ринулась следом. Доктор подтянул дядины руки ближе к его бокам и перевернул тело.

Теперь я увидел лицо дяди Нормана. Оно стало совсем серым. К правой, окровавленной стороне головы, словно штукатурка, прилипла огородная почва.

– Внесем его в дом, – распорядился доктор. Мухи провожали нас свирепым жужжанием, когда мы уносили прочь их угощение. Доктор и тетя Лиззи подхватили дядю под руки, я помогал, ухватив его за тонкие паучьи лодыжки. Касаться пальцами тонких волосков было неприятно. Мы волокли его, словно мешок картофеля, по тропинке, потом вверх по ступенькам к задней двери.

В коттедже мы без труда протащили тело до гостиной по скользкому деревянному полу, натираемому каждую неделю «Воском Эббота». Мухи прорвались сквозь занавеску из бусин и продолжали жужжать над телом. На потолочной балке заняла позицию одна из наших домашних ящериц.

Лиззи опустилась в ротанговое кресло, а я встал напротив. Тело дяди лежало между нами. Встречаясь со мной глазами, Лиззи каждый раз улыбалась.

Доктор Хебблтуэйт снял белый халат. Осторожно прощупал пальцами рану и заговорил, не подымая глаз:

– Он упал, так я понимаю. – То ли утверждение, то ли вопрос. Лиззи глянула на меня и промолчала.

Доктор еще немного пощупал.

– При таких падениях с небольшой высоты порой случаются тяжелейшие травмы. – Я не расслышал в голосе доктора иронии. Он раскрыл саквояж и наполнил шприц жидкостью из флакона, продолжая беседовать с Лиззи: – Что ж, я вас обрадую: ваш супруг не умер.

Не слишком-то она обрадовалась.

– Хотя должен был умереть, – продолжал доктор Хебблтуэйт. – В черепе здоровенная трещина. Но он жив. – Лицо тети сжалось, словно пальцы в кулак. – Некоторым людям, – ворчал доктор, – нужно хорошенько тренироваться, пока не научатся умирать как следует. – Он поддернул выше рукав на руке дяди и воткнул иглу ему в предплечье.

Протер место укола ваткой и снова заговорил – теперь уже обращаясь ко мне:

– Боюсь, молодой человек, вам придется еще раз сбегать в город, – сказал он. – Зайдите в лазарет и скажите сестре, что пациент нуждается в транспортировке. Можете заодно заглянуть ко мне и предупредить жену, что я задержусь. – Он снова обернулся к Лиззи. – Полагаю, мне благоразумнее будет остаться с пациентом.