Св. Тереза Иисуса - Дмитрий Мережковский

Однажды, после целого дня пешего пути по выжженной степи, дали им в гостинице жалкий, под самой крышей, чулан без окон, только с дверью, и когда открывали ее, то лютое солнце заливало весь чулан. Мать Тереза, опять в сильнейшей лихорадке, попробовала лечь в постель, но лучше бы на поле легла, потому что вся она была точно острыми камнями набита и с одной стороны так высока, а с другой низка, что на ней невозможно было лежать. И больная снова пустилась в путь, предпочитая возможный солнечный удар страшному ночлегу в этом чулане.

Однажды, промокнув под дождем до костей, пришла мать Тереза с сестрою Анною в гостиницу, где должны они были остановиться в общей комнате, потому что отдельной не было. Вышла сестра Анна поискать огня, чтобы согреть белье для Терезы, дрожавшей от озноба, а когда вернулась, то случившийся тут же пьяный гидальго начал осыпать их обеих непристойнейшей бранью, называя «старыми ведьмами» и «потаскухами». Бедная сестра Анна возмущалась и плакала, а мать Тереза слушала брань с таким удовольствием, что озноб у нее прошел, и она согрелась лучше от этой брани, чем от теплого белья.

Только что приезжали в город для основания новой обители, Тереза покупала дом, но не на деньги, а в долг, потому что часто не имела и двух мараведи в кошельке, а торговалась так, что самые ловкие плуты только почесывали головы.

«Ну, и жох баба, пальца ей в рот не клади!» – удивлялись они, и она считала это величайшей себе похвалою: «Ныне, когда Господь поручил мне основание обителей, я сделалась настоящим дельцом, и этому радуюсь».

Перед основанием Толедского монастыря было у нее целых три дуката, и она купила на них две иконы для алтаря, две соломенные постели и одно одеяло на всю будущую обитель. Дело было зимою, в лютую стужу, а в скверной лачуге, где они поселились на время, не было ни одного полена. Ночью сестры мерзли на бедных соломенных постелях своих, кое-как укрываясь только рясами. Мать-игумения, проснувшись однажды от холода, попросила у них чего-нибудь, чтоб теплее укрыться, но сестры ответили ей, смеясь, что на ней уже все, чем только можно было укрыться. «А когда перешли наконец в купленный дом, то пиршество их по случаю новоселья состояло лишь из нескольких сардинок, да и для тех, чтобы изжарить их, не нашлось во всем доме ни щепки; наконец нашли немного хвороста, который послал им Господь. И в следующие дни было не лучше: яйца варили в заемной печерке, а соль толкли камнем». Но при всей этой бедности жили в величайшей радости; чем беднее, тем радостней. «Голодом крепости нашей взять нельзя, – говорили они вместе с Матерью Основательницей, – мы можем умереть от голода, но не можем быть побеждены». И Господь послал им не только охапку хвороста, но и 12 000 дукатов от усердного даятеля, на которые купили они для новой обители один из лучших толедских домов. И так – всегда, везде: в самую последнюю минуту, когда казалось, что все погибло, – вдруг чудом Божьим спасались.

32

Чуду Оснований, Fundaciones, равно только чудо Управления. Может быть, со времени ап. Павла не было такого совершенного строения Церкви, как у св. Терезы, и для обоих строений – одно основание: «Все – ничто без любви, sin amor todo es nada».

Главная, почти неодолимая трудность и сложность управления заключалась в том, что многими, иногда строптивыми и буйными сестрами надо было ей управлять издалека, за много дней опасного пути через пустыни и горные дебри. «Я знаю по горькому опыту, что значит много женщин, собранных в одном месте, да избавит нас от этого Бог!» – жалуется Тереза. Вот почему она уменьшает до последней возможности число монахинь в каждой новой обители. «Так как по нашему уставу… мы живем только добровольными даяниями и милостыней, то не можем быть многочисленны». Число сестер вначале – двенадцать, и только впоследствии увеличено до двадцати.

«Дочери мои, заклинаю вас любовью Отца и Кровью Сына, – завещает она, – берегитесь строить большие и великолепные обители. Если же это случится, да обрушатся они на ваши головы, в ту самую минуту, как будут достроены… Малыми и бедными должны быть все наши обители… Будем в этом подобны нашему Царю, имевшему в мире только две обители – Вифлеемские ясли, где Он родился, и Крест, где Он умер».

Малые семена великой жатвы, – Царства Божия, – все эти пустыньки, но, чтобы семя выросло в колос, нужно, чтобы оно было действительно семенем Царства Божия, а это не всегда бывает, потому что диавол среди пшеницы сеет и плевелы. Достаточно и одной паршивой овцы, чтобы заразить все стадо. «Берегитесь монахинь, не доверяйте им: когда они чего-нибудь хотят, то умеют пускать пыль в глаза», – скажет Тереза в 1582 году, накануне смерти, последнему и величайшему другу своему, о. Джеронимо Грациайо, апостолическому визитатору Нового Кармеля. «Нас, женщин, не так-то легко понять», – скажет она и другу, сотруднику своему, о. Мариано. «Вовсе не в том заключается искусство управлять паствою, чтобы видеть только собственные немощи свои; надо часто забывать себя и помнить, что стоишь на месте Божьем… Что Бог дает нам то, чего у нас нет, и что Он это делает для всех наместников своих, потому что нет среди них ни одного совершенного. Не предавайтесь же, отец мой, ложному смирению», – скажет она и злейшему врагу своему, генеральному викарию обоих Кармелей, о. Николаю Дория.

«Наша мать Тереза была бы на престоле королевой Изабеллой Кастильской, а Изабелла в монастыре была бы Терезой», – говорили о ней современники. «Когда она беседовала с вельможами и знатными дамами, то было у нее естественное чувство достоинства как у равной с равными», – вспоминает Рибера. «Мать наша, Тереза, беседовала с придворными вельможами и дамами свободно, любезно и весело, потому что, привыкнув беседовать с Царем царей, не боялась и сильных мира сего».

Как-то раз, еще до основания обители Св. Иосифа, пригласила ее к себе в Мадрид неутешная по смерти мужа вдова, одна из знатнейших дам в Испании, правнучка св. Фердинанда, короля Кастильского и св. Людовика, короля Франции, донья Луиза де ла Черда. Долго и упорно отказывалась Тереза ехать к ней и поехала только тогда, когда сам Господь сказал ей в видении: «Поезжай!» «В великолепном дворце ее, – вспоминает она, – испытывала я глубочайшее презрение ко всем земным величиям: чем царственнее казались они другим, тем большее ничтожество я чувствовала в них… Все это внушало мне только отвращение быть знатной дамой».

Однажды, по пути в Севилью, остановилась она с сестрами в открытом поле, близ гостиницы, где, должно быть, не нашлось для них места. Несколько солдат и других разбойничьего вида людей находились на том же поле. Вдруг поднялась у них ссора, и, выхватив ножи, начали они резаться. Сестры, в ужасе, кинулись к Матери, но та подошла спокойно к дерущимся и проговорила:

«Братья мои, подумайте, что Бог здесь присутствует и будет вас судить!»

«И, охваченные как бы сверхъестественным ужасом при этих словах, перестали они резаться, убежали и скрылись неизвестно куда, так что их больше не видели», – вспоминает Рибера. Под низко опущенным на лоб темным монашеским покровом не было им видно серебряного венца седых волос ее, но в царственном величии правнучки леонских королей был такой «признак власти», что от него-то, может быть, и бежали они «в сверхъестественном ужасе».

33

«Так неутолимо жаждала она унижения, чтобы разделить хоть в чем-нибудь позор Божественного Супруга своего, вольно, из любви к людям, унизившегося даже до смерти крестной, что искала всегда случая так же унизиться и уничтожиться, – вспоминает тот же Рибера. – Так, вползла она однажды в трапезную, с ношей камней на спине и с веревкой на шее, за которую тащила ее одна из сестер, говоря, что камни эти – ее, матери игумении, великие грехи».

Но, может быть, большее для нее унижение – то маленькое, глупенькое чудо, для глупеньких монахинь, на которое она согласилась, когда при замене тонкой ткани ряс грубою волосяною тканью, сермягой или дерюгой, где водятся всегда блохи и другие насекомые, велела она отслужить особый молебен, после чего будто бы все они вдруг исчезли лучше, чем от мытья, и больше никогда уже не появлялись.

Но это глупое чудо вовсе не противоречит, как может казаться, тому «совершенному здравому смыслу» и никогда не изменяющему ей внутреннему чувству меры, которые помогают ей и в действии так же, как в созерцании. Быть «настоящим дельцом» и даже как будто «плутом» с теми плутами, с которыми надо было ей торговаться, покупая дома для новых обителей и не имея иногда ни одного мараведи в кармане, было ей не так трудно, как приобретать друзей и благодетелей в Риме «богатством неправедным». «Надо бы и нам, Босоногим, уметь, – в этом великая сила Обутых, – приобретать дукатами драгоценную помощь Римской Курии для дела Реформы», – учит св. Тереза Взяточница.

Как-то раз, в маленьком городке Манзанаресе, где остановилась она для ночлега, гостеприимный хозяин, зная, что она любит куропаток, подал их на стол.