Третье пророчество - Елена Ханга

«Три девицы... трам-там-там... пряли поздно вечерком», – повторял про себя Воронцов, засыпая в ночном поезде Москва – Ярославль. Его раздражало, что он никак не мог вспомнить рифму к вечерком. Все три девицы были рыжими. И все три девицы были частыми гостьями у банкира Кадочникова. Но в невесты царь-батюшка выбрал себе только одну из них. Хотелось бы знать, почему именно ее. И еще хотелось бы знать, куда они теперь все пропали. И заодно понять, что за царство такое странное у царя-батюшки... «Три девицы вечерком... Может быть, пряли что-то там узелком? Никак не вспомнить».

– Сосед, коньячку?

– Пост, – слабо возразил Воронцов.

– Командировка, – уверенно контраргументировал сосед по купе.

В последние годы это был самый популярный среди сограждан диалог. Сначала в стране резко увеличилось число граждан, вспомнивших про церковные правила и про пост. Затем чрезвычайно модным стало напоминать друг другу о том, что в правилах существует важное исключение, согласно которому прихожанам, находящимся в дороге, пост нарушать не возбранялось.

Выпив по первой, они умиротворенно помолчали, после чего воронцовский сосед посмотрел через грязное окно на широкие российские просторы и с каким-то необъяснимым подъемом сказал:

– Куда катимся!..

Он явно имел в виду не поезд.

– Двадцать первый век, – неуклюже вставил Воронцов, не зная, что еще сказать в этой ситуации.

– Во-во, – неодобрительно заметил сосед. – Допрыгались...

И налил по второй.

«Три девицы под окном... – вспомнил наконец Воронцов правильную рифму, находясь уже в городе Тутаеве Ярославской области. – Пряли поздно вечерком... „Кабы я была царицей“, – говорит одна девица... Вот с этого у нее и начались в жизни большие неприятности. Потому что царь-батюшка у нас какой-то оказался мутный. И банк его непонятный.

Жила себе первая девица Люська Волкова в этом тихом городке и горя не знала. Но начиталась она журналов, насмотрелась вредных программ по телевизору, и потянул ее черт в Москву – стать моделью, а потом и вовсе царицей...»

Вот и нужный адрес. Улица Коммунаров, двенадцать. Длинный бревенчатый дом состоял из двух этажей и покосился сильно на сторону, судя по его виду, уже несколько лет назад. Таблички у входа сообщали, что в доме проживали несколько семей сразу. Была тут и фамилия Волковых.

Не так уж много в этом доме собирался узнать Воронцов. Хоть что-нибудь, хоть какую-нибудь информацию про закадычную подругу или про тайного друга. Все, что угодно, потому что в Москве Люся Волкова умудрилась не оставить никаких следов своей личности. Но и этого Воронцову не удалось. Хотя как посмотреть...

– Вам кого? – спросила девчонка лет десяти.

– Мне бы Люсю, – сказал Воронцов. Дальше план был простой. Он с ней познакомился в Москве, она ему дала этот адрес. В Москве она куда-то пропала, и вот он, влюбленный по уши, теперь ее ищет, как только может. Но план не сработал. Услышав про Люсю, девчонка почему-то сделала круглые испуганные глаза и убежала в недра мрачного дома. Вскоре на пороге появился мрачный, давно не бритый мужик. Был ли он отцом Люси Волковой, сказать было сложно. С тем же успехом он мог быть и ее дедушкой. Мужик странно посмотрел на Воронцова, словно оценивая, куда бы лучше его для начала ударить.

– Чего надо? – спросил мужик.

– Я Люсю ищу... – неуверенно объяснил Воронцов.

– Какую Люсю? – прищурился мужик.

– Волкову.

Воронцову показалось, что мужик слегка вздрогнул.

– И давно ищешь?

– Да неделю где-то...

– Поздно ты спохватился, придурок, – с нехорошей насмешкой сказал мужик и сделал шаг вперед.

– Ладно, стой! – неожиданно резко сказал ему Воронцов. – Похоже, меня одна сволочь разыграла. Это не я ее ищу, я ее никогда не видел.

– Большая сволочь тебя разыграла. Умерла наша Люська.

– Как то есть умерла?

Откуда же здесь могли узнать? Агентство Линдермана исключается – Воронцов успел это проверить, агентство по тутаевскому адресу ничего не сообщало. Консульство в Анталии? Они отдали все бумаги прилетевшему срочно офицеру. Телефона здесь вообще быть не должно. Что же за чертовщина?

– Ты скажи-ка мне лучше, кто это тебя надоумил сюда прийти? – уже спокойнее спросил мужик.

– Ну, знакомый один. Наверное, он и не знал ничего...

– Ага, не знал, – мрачно кивнул мужик. – Люська наша умерла десять лет назад, а он не знал, да? Ты мне скажи только, как эту суку зовут...

На всякий случай Воронцов все-таки сходил на местное кладбище и нашел могилу. «Людмила Волкова, – было написано на деревянной дощечке с покосившимся крестом. – 1980 – 1996». Портрета на могиле не оказалось. Портрет ему показали до этого в доме на улице Коммунаров. Ничего общего у него с московской Люсей Волковой, конечно, не было.

Как такие дела называются в милиции? «Глухарь» – в смысле глухо, то есть ни следов, ни зацепок, ни намеков. В странной сыскной карьере Александра Воронцова, а еще вернее сказать – в его параллельной жизни, о которой не было ничего известно никому из посторонних, «глухарей» до сих пор еще не было.

Может быть, так все бы и закончилось на этой мертвой точке, так бы ничего и не сдвинулось с места, если бы не чистая случайность. Если бы загадочные приключения не продолжали преследовать несчастного директора модельного агентства, жуликоватого светского сводника Женю Линдермана.

13

Женя Линдерман тосковал в Каннах. Его не радовали ни Лазурный берег, ни ласковое Средиземное море, ни уютные открытые кафешки на набережной.

Во-первых, срабатывало проклятие полковника. Прав полкан. Деловая репутация Жени Линдермана дала глубокую трещину – его начали сторониться. Пока с ним еще продолжали здороваться, но приветствия эти были холодны как лед. Причем при каждой встрече с давними знакомыми, которые теперь лишь слегка кивали ему, отчетливо слышалось: «Я здороваюсь с тобой, Линдерман, только потому, что я хорошо воспитан. Не более того».

В Каннах происходила грандиозная тусовка под названием «Русский фестиваль», на который съезжались все нужные Линдерману клиенты – массивные фигуры из министерств и ведомств родного Отечества, начинающие магнаты и состоявшиеся олигархи, которые мерились здесь стоимостью своих яхт, а также всякая сопутствующая шушера в виде творческой интеллигенции с именами. Именно здесь с особым русским размахом отмечались нужные дни рождения, юбилеи и помолвки. Здесь завязывались знакомства и контакты, здесь на новичках ставили штамп, подтверждающий их принадлежность к высшему обществу. И именно сюда каждую осень стремились душа и тело Линдермана. Только на этот раз его треснутая репутация прибежала на Лазурный берег на своих кривых, но быстрых ножках раньше, чем сам Линдерман.

Вторая причина его глубокой тоски заключалась в том, что он страшно не хотел возвращаться в Москву. Какая-то шакалья интуиция подсказывала ему, что ничего хорошего на родине на этот раз его не ждет. Вообще к родине Линдерман испытывал смешанные чувства. Иногда она пугала его обилием правоохранительных органов и тем вниманием, которое они время от времени проявляли к нему и его бизнесу. Что и говорить, иногда она казалась ему недостаточно приветливой. Но по большому счету Женя Линдерман был искренним патриотом России. Потому что она единственная принимала его таким, какой он есть. Иными словами, только здесь Линдерман, во-первых, мог нормально заработать. А во-вторых, заработать тем, чем он умел – его специфическим модельным агентством. Когда Женя в порыве минутной слабости представлял свою жизнь где-нибудь на Западе, куда он в мечтах иногда все-таки переезжал насовсем, мрачные перспективы быстро отрезвляли его. Женя понимал, что он никогда не впишется в эту правильную иностранную жизнь с ее строгими уголовными законами и причудливыми этическими правилами. А главное, здесь не было таких шальных денег, которые он мог бы заработать у себя дома. Вспоминая все это в тяжелые минуты сомнений, Линдерман сразу искренне и сильно опять начинал любить Россию и тосковать по залу прилета Шереметьево-2.

Но на этот раз, как он ни старался, Линдерман так и не смог уловить в себе никакой, даже самой слабенькой, тоски по родине. Родина его теперь пугала. Там его ждал подозрительно вежливый полковник, одетый в явно чужую милицейскую форму. Там его ждали неприятности. И главное, все теперь там стало очень непонятно и зыбко. И ведь не было никакого даже намека, который бы помог разгадать тайну свалившихся на него несчастий, догадаться, что за злодей стоял за ними.

Попытка провести расследование в Москве собственными силами не удалась. Главный охранник Линдермана Соловьев, велевший называть себя начальником службы безопасности, получив задаток за проведение расследования, надолго скрылся с горизонта. Он появился перед Линдерманом спустя только неделю – крайне довольный собой и одновременно очень таинственный.