Времена смерти - Сергей Владимирович Жарковский

на подачу давления в отсеки. Доклад по выполнению команды.

– Соператор, готова.

– Первый ЭТО, закинулся.

– Второй ЭТО, минуту… Я готов.

– Второй ЭТО, повтори, неотчётливо.

– Я ЭТО-второй, готов к подаче давления в отсеки.

– Внимание, «Сердечник-16». Старт операции – 05.50. Исполнитель первый с поста «воздух» в паре с врачом при взаимодействии с соператором. Давление посекционно, до половины на секцию, начиная от носа, в отсеки – подать! Тепло подать!

– Первая пошла, – произнёс Дьяк.

– Вижу давление, – сообщила Нота. – Повышение температуры до минус пятьдесят.

– Медленнее с теплом, Дьяк, запаримся в отсеках, – посоветовал Купышта.

– Понял, медленнее с теплом. Поправил. Так, готов к передаче атмосферного контроля на автоматический робот-сервис первой секции.

– Соператор, разрешение, – сказал я.

– Первый сервис готов принять контроль.

– Марк?

– Давай.

– Передан контроль на робот-сервис первой секции.

– Взял атмосферу сервис-раз.

– Вторая пошла, – предупредил Дьяк.

– Не спеши, – сказал я. – Куда ты торопишься?

– Жить и, далее, чувствовать… – проворчал Дьяк.

Я промолчал.

– Даю вторую.

– Давай вторую. Нота?

– Поддерживаю. Сервисы два и три последовательно готовы перейти на контроль автоматически.

– Готов стартовать программу, – сказал Дьяк.

10.06.01.01 MTC давление в секциях 1, 2 и 3 «ствола» титана достигло половины от нормы, температура подбиралась к нулю по Цельсию. Влажность беспокоила, конструкции кое-где пошли потеть. Справимся.

– Нота, ты как сама? – спросил Дьяк.

– Хорошо.

– Готовься к контакту с внешней средой.

– Готова.

– Я врач, оцениваю ситуацию в пределах первой секции как достаточную для поддержания метаболизма человека. Соператору, без поддержки, открыть шлем.

– Есть. Открываю шлем. – Тембр голоса Ноты изменился. – Открыла шлем. Дышу, греюсь. Парит в рубке незначительно.

– Отлично. Загерметизируйся, отмахни… («Сделано, в шлеме соператор…») Марк, всё, ставлю атмосферу на автоматику, – сказал Дьяк.

– Не возражаю. Сиди тут, смотри, слушай. Сними с нас скафандры. Я иду в трюм, гляну, как там наши.

– Э-э…

– Что, Дьяк.

– Ничего. Понял тебя.

Я свёл с бёдер скобы, толкнулся к выходу. В коридоре парило. Сквозь пар я добрался до поворота на трюм. Шлюз блестел как новенький: пену убирал Дьяк. Трюм был кубов в четыреста, как раз на семиярусный рэк. К станине рэка дорога была убрана прилично. Семь блинов-контейнеров стояли в рэке, удобная лесенка вертикальным зигзагом проходила через шлюзы их. Трюм подсвечивали четыре рампы, светло было, как на солнце. Я и сам не знал, зачем я сюда пришёл, что означали мои слова «гляну, как там наши». Выведение из наркаута – штука сугубо автоматическая, внутрь контейнеров проникать без смертельной необходимости, да ещё не будучи лицензированным врачом, запрещено. Да не знал я, зачем сюда пришёл. Но я знал, что никто не должен узнать, что я этого не знаю. Я остановился у цоколя рэка. В трюм поступала атмосфера. Судя по моим приборам, дышать я уже мог бы и без шлема, а Цельсий был минус тринадцать, я слышал, как Нота, а затем и Иван Купышта потребовали от врача разрешения снять шлемы и перчатки, и разрешение Дьяк дал. Я стоял под рэком не менее двадцати минут, и меня никто не окликнул. 48.06.01.01 МТС в носу, в центре (до распределителя объёмов Главного), по штирборту (до третьей секции включительно), по бакборту (до второй), установились: давление от пятисот семидесяти миллиметров и кое-где выше, температура одиннадцать тире шестнадцать тепла, приборы начали регулировку влажности, а в рубке даже включился ионизатор. Снял шлем Голя Астрицкий, застрявший над какой-то нестрашной утечкой в подпалубе. Я молчал, мне было нечего сказать, всё шло хорошо.

– Здесь первый, порядок в трюме, – сказал я вдруг.

– Я уже собирался тебя искать… – проворчал Дьяк. – Группа, самочувствие.

ОК.

– Ладно, – сказал Дьяк. – Шесть часов на ногах, четыре часа, как мы живём на себе. У меня голова от слабости кружится. Предлагаю поесть и попить. То есть не предлагаю, а приказываю.

– Голя, как с водоснабжением? – тотчас спросила Нота.

– Почему все всегда считают, что женщины более чистоплотны, чем не женщины? – спросил Иван Купышта.

– Потому что от них (…)[5] (…)[6] (…)[7], – сказал Голя Астрицкий. – Ноточечка, к рубке я водичку подам. Пары литров тебе хватит?

– Мне – хватит! – высокомерно сказала Нота. – А тебе и в ванне не отмыться!

– Что такое ванна? – спросил Голя.

Мы все расхохотались, даже Дьяк. Даже я.

– ОК, группа, обед, гигиена, – сказал я. – Собираемся в комнате отдыха при рубке. Не бросайте всё как есть, всё доделайте. Кстати, дева наша, обойдётесь обтиранием. Пусть двух литров хватит на всех.

Я как-то и забыл: перед смертью нас побрили налысо. В подшлемниках и тем более шлемах все казались знакомыми и привычными, но во время обеда я всё время ловил себя на том, что, обращаясь к кому-нибудь, делаю маленькую паузу, проверяя про себя, действительно ли тот, к кому я обратиться хотел, им является. Даже бровей нам не оставили. Нота удивила меня – и не только меня – крупными шишками на голове.

Спецкостюмы и поддёвки 26.06.01.01 MTC мы свалили в шкаф в шлюзовом тамбуре рубки, а предметы конфекции и по нескольку раз использованные АСИУ запихали в поганый мешок и затолкали в этот же шкаф – в низ. Обтирания выполнили с большой истовостью и удовольствием, но всё же воняло нами в комнате отдыха заметно. Молодые наши организмы, соскучившись по своему нормальному функционированию, метаболизировали с коэффициентом «три». (Отмечу, что в смысле плоховония от товарищей я не отличался.) Космач редко обращает на миазмы внимание, однако комната отдыха была такая новая, такая чистая, столешница была такая неисцарапанная, а подносы и посуда были такими яркими и одноразовыми, что воняло просто по контрасту. Больших полотенец в туалетной оказалось навалом, сидя вокруг стола, мы напоминали литературные привидения, поскольку не подоткнутые концы полотенец развевались вокруг тел… и даже мешали питаться.

– Нота, не плавай грудью, – проворчал из-за груши с кофе Купышта. – Запахнись. Мешаешь питаться.

– Поддерживаю, – сказал я. Я сидел ровно напротив Ноты. Овощное пюре, горячий сыр, красное вино со всем позитивизмом проникли в меня, тщательно прожёванные и разболтанные во рту. Мёртв я был или нет, но пообедал я без малого с жадностью. Кофейный автомат после настройки Купышты, кофемана и курильщика, сварил отличный кофе. Четверо из нас сейчас пили его, кроме Ноты, которая чистила набело вторую стандартную облегчённую (без твёрдых составляющих).

– Нота, а что у тебя с головой? – спросил Дьяк.

– Ты буквально прекратил мои мучения, – сказал Голя Астрицкий с энтузиазмом. – Ты натуральный дохтур.

Нота помедлила, сделала глоток.

– Форма черепа, – сказала она. – Вам бы такую. Это шишки женской мудрости. Они у меня с детства.

– На частоту овуляций не влияет? – спросил я.