Дневник немецкого солдата - Пауль Кёрнер-Шрадер

Вблизи Молодечно с высоты, где стоит огромная казарма, я оглядел местность: кругом лес. Вершины деревьев отливают синевой. Кое-где поднимаются дымки. Вдали виднеется церковь с широким куполом.

У подножия высоты проходит дорога на Вильнюс. Противоположное направление обозначено табличкой с римской цифрой десять. Через Молодечно дорога ведет в Уллу.

Все здания на высоте заняты воинскими частями, радиостанциями и тылами. Несколько подальше находится склад трофейного имущества. Там стоят автомобили, полевые кухни, мотоциклы, грузовики, орудия. Рядом в огромном здании расположился эвакогоспиталь.

Изредка средь бела дня появляются самолеты: разведчики и бомбардировщики. Они пролетают довольно низко, сбрасывают несколько бомб и исчезают. Вдогонку им стреляют зенитные орудия.

Прилетали санитарные самолеты за ранеными. Часть раненых по разбитой дороге через лесное болото отправлена на север. Днем и ночью рабочие батальоны разминируют дороги и тропинки. То и дело доносится грохот взрывов. Необученные солдаты не умеют обращаться с миноискателями и подрываются на минах.

На дороге, ведущей на Уллу, оживление. Прибыла новая дивизия, большей частью в пешем строю.

В эвакогоспиталь теперь поступают солдаты с потертыми ногами. Они лежат вповалку на соломенных подстилках.

К госпиталю на легковых машинах подкатывают командиры частей, чтобы уточнить количество больных из числа своих подчиненных и род заболевания. В некоторых частях почти половина солдат натерла себе ноги.

Иногда слышится злой голос:

— Гениальная идея фюрера — отправить нас в Россию пешком. При этом забыли, что нужно выдать сапоги.

Как-то я сопровождал по госпиталю какого-то старого полковника. Он остановился возле солдат, лежащих на соломе, и спросил их, из какой они части. Потом начал орать на них:

— Нечего сказать — гвардейцы! Натерли себе ноги, как молодые зайцы на снегу. Наверно, великолепно чувствуете себя, когда смазывают ваши вонючие конечности. Валяетесь тут и глазеете в потолок, как бараны.

Одного он спросил зло:

— Знаете, что мы делали в первую мировую войну?

— Никак нет, господин полковник!

— Мы стыдились. И в госпиталь не ложились.

— Так точно, господин полковник.

Санитары снова не успевают обслуживать всех раненых. Заставляем помогать нам пленных советских солдат. Они чистят картошку, овощи, носят воду для полевых кухонь и ездят на грузовиках как сопровождающие. Некоторых назначили даже санитарами. И тем не менее мы не справляемся. Я получил приказ привезти из лагеря новых пленных. Лагерь расположен поблизости, в корпусах какой-то фабрики.

Во дворе фабрики, примерно на уровне второго этажа, высится небольшое здание на сваях. Оттуда весь лагерь виден как на ладони. В ямах, выстланных листьями и соломой, лежат пленные. Это больные. Большинство ям пустует: утром пленных выгоняют на работу — разбирать дзоты и разрушенные дома, складывать или грузить дрова.

В здании на сваях сидит немецкий лейтенант. Он комендант лагеря. Я обратился к нему с просьбой выделить для госпиталя дополнительно еще шесть человек, достаточно крепких и хоть немного владеющих немецким языком. Лейтенант на это ответил:

— Приходите вечером, когда все вернутся с работы. Кстати, вам известно, что вы несете личную ответственность, если кто-нибудь из них сбежит? Кроме того, пленным запрещено выдавать продовольствие, то есть выделять пайки. Кормить только отбросами. Пленным запрещено общаться как со штатскими, так и с солдатами. В случае смерти пленного вы должны подать рапорт и получить у нас замену.

— Слушаюсь, господин лейтенант. Но если их не кормить, они подохнут с голоду на такой работе, — попытался я возразить.

Лейтенанта это не смутило:

— В таком случае придете за новыми. Этого добра у нас хватает. Важно все оформить, как положено.

Так вот, значит, как выглядит на практике применение Женевской конвенции, о которой нам говорили в Эльсе на политзанятиях. Пленным предоставляют возможность умирать голодной смертью.

Недалеко от вокзала пленные скатывают с платформы огромные бочки бензина. Другая группа пленных стоит внизу и принимает эти бочки. Люди предельно истощены, а бочки так тяжелы, что удержать их просто невозможно. Бочки сбивают людей с ног. Это — смерть!

Вечером я снова пошел в лагерь. Теперь все пленные на месте. Слышны команды и окрики. Раздаются выстрелы. Идет раздача пищи.

Мне многое пришлось испытать при фашизме. Тюрьма, одиночная камера, каторга. Меня били, я испытал на себе бесчеловечные методы допросов в гестапо. Но сейчас я увидел планомерную, продуманную систему постепенного массового уничтожения. Людей не подвергали зверским пыткам, нет, их задумали уморить режимом.

Быть в плену — значит бороться с холодом, с жарой, бороться за крохотное местечко, чтобы прилечь, за сухое место в дождь, за каплю воды, за кусок хлеба.

Раз в сутки пленным выдают на семь человек по буханке хлеба и по две консервные банки с водой. Именных списков не существует, да, пожалуй, и невозможно вызывать всех по одному — в лагере их двадцать шесть тысяч. Вот кто-то и придумал такую систему раздачи пищи.

Семь человек выстраиваются в ряд, берут друг друга под руку и, скрестив на груди руки, образуют неразрывную цепь. На флангах этой цепи две свободные руки держат по консервной банке. Такая цепь втискивается в проход между двумя барьерами, затем боком — во второй канал. Семерка делает три шага вперед, словно танцуя полонез, и протискивается сквозь следующую преграду. Наконец добирается до места, где на куче хлебных буханок стоит шпис. Справа и слева от него двое солдат держат по канистре и по жестяной кружке на длинной палке.

Перед шписом и солдатами цепь выравнивается, пленный, стоящий в середине цепи, подходит к шпису, раздающему хлеб, крайние к солдатам, раздающим воду. Шпис сует среднему буханку в руки, скрещенные на груди, а на флангах солдаты наливают в консервные банки воду. После этого цепь продвигается дальше, словно заведенный механизм, уступая место следующей семерке. Получают еду, собственно, только трое, остальные четверо являются как бы свидетелями.

Семерки уходят от раздатчиков к своим землянкам, где они делят пищу. Часовой того или иного сектора опускает шлагбаум и стреляет в воздух, извещая шписа, что его участок накормлен.

В плену жизнь и смерть — близкие соседи. Фронт далек, но мертвецов хватает и здесь. Людей тут погибает больше, чем на фронте. Из трупов можно сложить целые горы.

Пленных для госпиталя подыскивали по всему лагерю. Я расписался за шестерых и подтвердил, что знаком с инструкцией «Об обращении с военнопленными».

Эти шестеро обрадовались, что их забирают в госпиталь. Может быть, там иногда им перепадет миска супу, кружка кофе или чаю, а то и кусок хлеба.

Сегодня один молодой солдат потихоньку сказал мне, что русские пленные, оказывается, вполне нормальные люди. Это открытие принадлежит не ему одному. Наши солдаты диву даются, что русские не людоеды, как об этом постоянно твердит Геббельс.

Некоторые из русских даже говорят по-немецки. Правда, один молодой фашист сделал из этого вывод, что Советский Союз готовился к войне против Германии и поэтому обучал своих солдат языку противника. Но Сергей, пленный, который говорит по-немецки (он студент), ответил:

— Для войны не надо знать иностранных языков. Оружие говорит без слов. Язык нужен для мира. Люди должны понимать друг друга. Язык — это человечнейший элемент. А война — бесчеловечный.

— Черт побери! — воскликнул кто-то из раненых, услышав эти слова. — Парень с головой.

Сергей действительно культурный парень. Его назначили старостой среди пленных. Товарищи уважают его. До войны Сергей учился в техникуме, его отец — колхозник.

Среди пленных есть студент медицинского института. Его направили в перевязочную помогать санитарам. Он прислушивается к разговорам раненых — сам же молчит.

Трудная проблема — питание пленных. Руди Бродд делает все, что может, но жиры и мясо рассчитаны точно по порциям. Надо найти способ получать паек и для пленных. Но как?

В госпитале продовольствие выписывается на всех раненых, независимо от температуры. Раненые с высокой температурой отказываются от еды. В этом случае их порции можно отдавать пленным. Я, как казначей, должен рассчитывать и выписывать необходимое количество продовольствия. Комбинировать трудно, но иногда все же удается. Хорошо, если в госпиталь попадает раненый, которого нужно отправлять дальше. Это лишний паек. Правда, ненадолго, да и вообще это случается редко, словом — капля в море. Надо придумывать что-то другое.