Как опоздать на собственную смерть - Евгений Сивков

– Но дело даже не в этом. Уникальность ситуации в том, что прямо под станцией, на 3750-метровой глубине, под толщей льда залегает огромное озеро, размером с Ладогу примерно. Секрет этого озера в том, что ниже отметки 3539 метров ледяной керн, добытый на станции «Восток», сложен не из атмосферного льда, образовавшегося путем уплотнения выпадающего снега, а из намерзшей воды из подледного озера. Строение, химический, газовый, микробиологический, минеральный и изотопный составы этого льда сильно отличаются от вышележащего.

Лукин бросил взгляд на нас, будто проверяя наш интерес.

– Я об этом могу часами говорить, но вы ведь сюда не за этим приехали? – с нескрываемой досадой произнес он.

Леля перебила его. Похоже, она сделала это намеренно:

– Вы правы, ближе к делу!

Лукин вздохнул.

– Так вот, о микробиологических исследованиях. Если в озере водятся какие-то бактерии, то есть шанс, что мы обнаружим их в ледяном керне. Однако пока ни одного микроорганизма, который с уверенностью можно было бы отнести к обитателям глубинного озера, не нашлось. Единственная интересная находка, сделанная на сегодняшний день, – это термофильные бактерии[70], обнаруженные Сергеем Булатом[71], специалистом по молекулярной биологии[72] из Гатчинского института ядерной физики.

Термофилы – это микроорганизмы, которые любят тепло и живут в воде, например, в термальных источниках Японии при температуре плюс сорок-шестьдесят градусов по Цельсию, хотя некоторые выдерживают воду и погорячее. Питаются они водородными соединениями[73]. В озере под «Востоком» им вроде бы делать нечего, поэтому считается, что они обитают в разломах земной коры глубоко под озером, а в воду попадают при периодических выбросах горячей воды.

– А можно еще ближе к делу? – не выдержала Леля.

– Можно! – Лукин опять вздохнул, сделал серьезное лицо, сунул руку в щель на стене и щелкнул каким-то тумблером.

В глубине комнаты открылась снежная стена со стеклянной дверью, за которой виднелась лаборатория. Помещение за стеклом явно контрастировало с обстановкой всей станции, не было там ни старого оборудования, ни мебели советского периода.

Нам навстречу вышел уже знакомый мне бородач.

– Передаю вас в надежные руки! – немного иронично сказал Лукин, опять вздохнул и направился к выходу. Потом обернулся.

– Если что, для всех вы были в аэрологическом доме, – обратился он к нам с Лелей. – Как же меня все достало! – тихо добавил он, уходя.

– Итак, Станислав Савельев, будем знакомы! – бородач протянул руку и представился: – Сергей Иванов, Первый Московский государственный медицинский университет имени Сеченова.

– Стас Савельев, простой человек, – поддразнил я его.

– Вы, наверное, знаете, зачем вас сюда привезли?

Я бросил взгляд на Лелю, она знаком приказала молчать. Пришлось и кивнуть, и пожать плечами одновременно, то есть и ответить, и ничего не сказать.

Бородач пустился в объяснения.

– Стас, вы когда-нибудь слышали о технологиях, позволяющих погрузить живой организм в длительное состояние анабиоза[74], при котором жизненные процессы полностью останавливаются, а потом его возвращают к жизни, и все функции восстанавливаются?

– Конечно, много раз! В фантастических фильмах. Космические корабли бороздят просторы Вселенной, а люди спокойненько спят в каких-то ваннах. Я всегда думал, что это фантастика.

– Теперь вы один из немногих, кто знает, что это не так!

Бородач сказал это так многозначительно, что я напрягся и постарался вникнуть в очередную научную лекцию, от которой у меня внутри и правда похолодело.

– Время исчислимо только при температурах, не превышающих сто девяносто шесть градусов по Цельсию. На сегодняшний день в криомедицине[75] применяют два основных метода погружения объектов в состояние анабиоза. Первый – это сверхбыстрое охлаждение, при котором вода внутри клеток, минуя стадию кристаллизации, превращается в аморфный лед[76], не повреждающий клеточные мембраны[77]. Однако такой метод подходит лишь для чрезвычайно малых объемов клеточной ткани и поэтому широкого применения не получил. Второй способ – использование жидких криопротекторов[78] и их водных растворов – глицерина[79] или пропиленгликоля[80]. Они обеспечивают возникновение мелкоструктурной кристаллизации, при которой из жидкой воды образуются мельчайшие кристаллы обычного льда, не представляющие опасности для живых клеток. Несмотря на достижения криомедицины, применение жидких криопротекторов не позволяло создать достаточно эффективную и простую методику криоконсервации относительно крупных биологических объектов, таких как целые органы животных или тело человека, ведь главной задачей было сохранить при этом их полную жизнеспособность.

Я смотрел на ученого круглыми глазами.

– Да, да, до недавнего времени сохранение в замороженном состоянии организма человека было лишь экзотической погребальной услугой, но все когда-нибудь меняется. Мы установили, что из-за неравномерного распределения криопротекторов по объему любого сложного биологического объекта в этом объекте образуется фронт кристаллизации, что создает большие перепады температур и давления, приводящие к нарушениям химического состава внутриклеточной жидкости[81]. Эти процессы делают возвращение объекта к жизни невозможным. Также непреодолимым препятствием на пути применения жидких криопротекторов был гематоэнцефалический барьер[82], который мешал проникать их молекулам в нейроны и клетки мозга. Применение клатратных гидратов[83], а в переводе с латинского clatratus и означает «огороженный», «замкнутый», в качестве центров кристаллизации и одновременная заморозка всего объема объекта позволили решить вышеуказанные проблемы.

Я нервно сглотнул и почесал затылок.

– И как далеко зашли ваши эксперименты?

Тут же я получил легкий щипок от Лели, пришлось замолчать и слушать дальше.

– Все это благодаря клатратам, которые представляют собой особый тип соединений газов с водой. Они, так же как и лед, имеют кристаллическую структуру, но в отличие от него клатратные кристаллы менее твердые и не имеют острых граней. В структуре гидратных решеток находятся полости размером в несколько десятков нанометров, где могут удерживаться молекулы внутриклеточных веществ. Также для клатратных гидратов не является препятствием гематоэнцефалический барьер – клеточные мембраны для них «прозрачны».

Я не выдержал.

– Вы что, замораживали живого человека?

– Что вы! Мы нашли гораздо более эффективный метод! – радостно воскликнул бородач. – Изучение микроорганизмов, найденных во льду, привело микробиолога Сабита Абызова[84] к открытию такого явления, как сверхдлительный анабиоз. А группа ученых Всесоюзного научного центра хирургии во главе с академиком Владимиром Владимировичем Ковановым, еще в конце 1980-х годов теоретически обосновала применение клатратных гидратов для длительной консервации биологических объектов.

– Теоретически… – я заработал еще один щипок.

– Если кратко, то суть метода заключается в насыщении клеток биологического объекта тяжелыми инертными газами, которые находятся в составе земной атмосферы, – аргоном[85], криптоном[86], ксеноном[87]. Помещенные в охлаждаемые барокамеры объекты в таких условиях погружаются в анабиоз. При этом применение криопротекторов вовсе не требуется. Проведенные позднее эксперименты показали, что применение кристаллогидратов инертных газов позволяет погружать объекты в анабиоз в очень широком диапазоне температур, от близких к нулю до ультранизких, и при этом сами объекты сохраняют жизнеспособное состояние. Так, например, сердцу лабораторной крысы, выбранной для эксперимента и замороженной до минус ста девяноста шести градусов по Цельсию, потребовалось чуть более трех минут с момента пересадки, чтобы вновь начать работу. А теперь у нас целая стая размороженных мышей. Мы замораживаем их до минус ста девяноста шести градусов. А потом реанимируем. И у нас получается.

На этой радостной ноте ученый прервал свою лекцию. Он подвел нас к другой прозрачной двери, уже внутри лаборатории. За ней находились барокамеры, подходящие по росту для человека. Одна из них была открыта.

– Конечно, существуют процедуры, обеспечивающие безопасный вывод организма из состояния анабиоза, а также аппаратные и медикаментозные средства, необходимые для дальнейшей его реабилитации…

С этими словами Иванов отошел от двери в сторонку. В отражении я увидел двух нехилых лаборантов, которые как тени выросли у меня за спиной. Один из них сказал, что мне нужно раздеться и пройти в душ.

Я вопросительно посмотрел на Лелю. Она кивнула. Меня захватила волна протеста.

– Я не согласен! Вы что, хотите меня заживо заморозить? Я не хочу умирать! Лезьте сами в эту камеру!

Поддаваясь порыву, я схватил за шиворот ученого и втащил в комнату с барокамерами. Он вырывался, и я тряхнул его и приложил к одной из капсул. И тут я увидел надпись: Елена Иванова.