Жизнь Бальзака - Грэм Робб

Вскоре после тех событий, 29 сентября, Бальзак оставил школу. Ему вручили аттестат, в котором упоминалось о «прилежании и добронравии». Аттестат стал простой формальностью. Как сообщил Лепитр министерству образования в обычном для себя подобострастно-высокомерном письме, всех бонапартистов изгнали из пансиона – вместе с мятежной г-жой Лепитр.

Бонапартистские наклонности Бальзака являются сюрпризом для всех, кто входит в «Человеческую комедию» через большой портал предисловия 1842 г. где отстаиваются монархические принципы. Но противоречие здесь лишь кажущееся. Владения и судьба нескольких известных семейств были для Бальзака важнее, чем родословная правящей династии. Основное различие лежит в его отношении к образу Наполеона. Наполеон поднялся из низов и снабдил молодую нацию, которую до того осиротила революция, твердыми принципами. В 1815 г. его постигла судьба всех провидцев: «Проклятия сыплются на него градом в миг его поражения»98. В каком-то смысле Наполеон был для Бальзака идеалом отца. Вот уж кто не предоставил бы г-же Бальзак полную свободу дома, не позволил ей превращать в капитал «спад отцовской власти», который начался с казни Людовика XVI. «Эта власть, которая когда-то тянулась до смерти отца, была единственным человеческим трибуналом, в котором судили за домашние преступления»99.

Очень показательно, что на единственной странице из школьной тетради, которую сохранили сам Бальзак или его сестра, остался кусок из пьесы о Бруте, основателе Римской республики. Возможно, вдохновленный картиной Давида, Бальзак в пышных выражениях, напоминающих трагедию Корнеля, передает тирады жены Брута: стойкий республиканец и отец со стальными кулаками, Брут приговорил собственных сыновей к смерти за заговор с целью реставрации монархии100.

Оноре, безусловно, пошли на пользу разносторонние интересы своего отца, который в тот период увлекался Китаем. «В пятнадцать лет я знал все, что только можно было, в теории, о Китае»101. Кроме того, Оноре видел: уносясь мыслями в Поднебесную империю и явно восхищаясь тем, как там уважали старших, Бернар Франсуа злостно пренебрегал собственным отцовским долгом. Кое-что от такой двойственности сохранилось в романе «Дело об опеке» (L’Interdiction), где жена подает в суд на маркиза д’Эспара за то, что тот пренебрег образованием детей, зато научил их нескольким диалектам китайского языка102. Кроме того, образ Бернара Франсуа ненадолго появляется в раннем романе «Жан Луи». Он изображен болтливым философом, который постоянно сомневается в существовании неоспоримых вещей. Он публикует памфлеты по целому ряду вопросов, в том числе «труд поистине выдающийся» – возможно, Оноре вспомнил слова своего отца, – в котором перечисляются «172 честных способа заполучить собственность других людей». До странности серьезный абзац в «Жане Луи» перебивает описание человека, который вначале кажется безвредным и даже симпатичным безумцем: «К великому сожалению, философия делает людей бездушными эгоистами. Ученый, предоставленный всецело своим книгам, не жалеет других… В его мире никакой реальности не существует; такой человек готов пожертвовать всем, лишь бы обрести истину. Он живет в окружении химер».

Бабушка Бальзака разделяла разумные взгляды своего внука и считала Бернара Франсуа «самым слабым человеком из всех, кого она знала, – если не сказать большего».

Подрывная деятельность Бальзака во время его девятимесячного пребывания в пансионе Лепитра (январь—сентябрь 1915 г.) не сводилась только к политике. Однокашником Бальзака был историк Жюль Мишле. В своей автобиографии, написанной в 1820 г., – он, между прочим, запретил своим детям читать ее, «пока им не исполнится двадцать лет», – он вспоминает о своем одиночестве в пансионе и намекает на широко распространенное влечение пансионеров к «хорошеньким мальчикам»103. Некоторые юношеские отношения Бальзака и рискованные описания «страстей, которые возникают лишь ближе к концу отрочества»104, подразумевают, что и его данное влечение не обошло стороной. Половое влечение удовлетворялось и более традиционными способами – во многом благодаря школьному консьержу, который, по освященной веками традиции его профессии, закрывал глаза на ночные похождения учеников. Тот же Мишле упоминает двух одноклассников, которые, «по их словам, были завсегдатаями в самых дорогих парижских борделях».

Дорогие бордели были Бальзаку не по карману, но, возможно, он удовлетворял свое влечение в Пале-Рояле и окружавших его жалких Деревянных галереях. Те места он в «Утраченных иллюзиях» называет «зловещей свалкой отбросов», «напоминающей цыганский табор»105. В этих «рассадниках грязи и безнравственности», куда путеводитель того времени рекомендует заходить только туристам с крепкими нервами106, были представлены почти все известные ремесла. До революции 1830 г. там помещалась даже фондовая биржа, что порождало ехидные сравнения. С наступлением вечера «ужасный базар» расцветал пышным цветом. Из прилегающих переулков выходили проститутки такими толпами, что «передвигаться можно было с черепашьей скоростью». Впрочем, никто не возражал: медленные прогулки служили удобным предлогом глазеть на женщин с иноземными прическами, в платьях с низкими вырезами – «на всю постыдную поэзию, которая теперь является достоянием истории»:

«Среди почти одинаковых мужчин, одетых в темное, ярко выделялись своей белизной плечи и груди… Почтенные горожане и знатные люди толкались рядом с теми, в которых можно было без труда признать уголовников. Эта чудовищная скученность обладала таким дурманящим влиянием, что ему поддавались даже самые бесчувственные… Когда постыдные деревянные постройки снесли, все дружно жалели о них».

Кроме того, консьерж проносил в пансион разнообразные, по большей части контрабандные, товары, в том числе запрещенные книги и ту субстанцию, которой суждено стать едким топливом вымышленного мира Бальзака: кофе. Колониальные товары стоили дорого и потому считались не просто лакомством, но и признаком определенного статуса. Бальзак, которого родители не баловали, как прежде в Вандомском коллеже, покупал кофе в кредит. Вот поистине важная веха: его первый долг. Г-жа Бальзак ужасно негодовала, узнав об этом признаке приближающейся зрелости. Она, как и следовало ожидать, впала в ярость, усомнившись в образовательной ценности кофе, объявила, что Оноре поглощает приданое сестер, и пришла к выводу, что «Марат был ангелом по сравнению со мной»107.

Возможно, Оноре соглашался с Маратом в том, что слепое послушание всегда предшествует крайнему невежеству. И все же его мятежное поведение – республиканство, беспорядочные связи и любовь к кофе – указывает на стремление к тихой гавани. Долги, для многих писателей того времени, служили модным признаком независимости. Для Бальзака долги стали наказанием, цепью, которая на много лет приковала его к письменному столу. Злоупотребление кофе и бесконечные, постоянно растущие долги – признак зависимого характера. Как известно, самым главным и самым настойчивым кредитором Бальзака много лет была его мать.