Подземный Венисс - Джефф Вандермеер

И почему только, спрашивал он себя уже после того, как лотерея выпустила его на поверхность, а родных обрекла на вечную тьму, почему никто не боролся с устаревшими методами горной добычи? Лишь долгое время спустя, прижившись в верхнем мире, Шадрах осознал, что на самом деле за машинами не было никакого контроля, что внутренние распри гражданской войны оборвали всякую связь между наземными компаниями и подземной обслугой. Горнорудное оборудование до сих пор как-то служило, и лотерея крутилась исправно, но все без цели. Следуя традиции, будучи втиснуты чересчур глубоко в чрево железного зверя, чтобы заметить, что тот уже давно со скрежетом остановился, Шадрах и родные сами продались в рабство. Однако было уже слишком поздно, чтобы сказать им об этом.

Глава 3

Попав на пятый уровень, Шадрах очень скоро нашел то, что искал: круглый тоннель, забитый калеками. Тусклое золотое свечение, наполнявшее коридор, обрисовывало все их увечья со сверкающей изощренностью.

У того не хватало руки, у того ноги, носа, глаза. Кое у кого все органы были на месте, но уже не надолго. Некоторые явились не за тем, чтобы получить недостающую ногу, но чтобы лишиться второй. Многие пришли с палатками, спальными мешками и стульями. Неровная очередь все время ворчала. Ворчала, беспокойно ерзала и снова ворчала. Каждый отворачивался от света, даже незрячий. Почему-то увечные выглядели нормальнее, чем целые люди.

Шадрах подошел к первому попавшемуся калеке — маленькому дедку в полинялом зеленом костюме, который устроился на подносе с колесиками, выпустив пустые штанины вперед. Седая борода подчеркивала широкие скулы и большие глаза водянисто-голубоватого цвета. Скелету старичка был деликатный, как у певчего дрозда. Мужчина опустился рядом на колени.

— Нездешний, да? — спросил дедок.

— Раньше был. А что, теперь везде так? На всех уровнях?

— Долго же тебя где-то носило, — ответил старик. — Не так, а хуже. Чем ниже, тем хуже.

— А очередь куда, в банк органов?

Собеседник склонил голову набок, задумался и произнес:

— Ну.

Мужчина поднялся.

— И долго ждать?

— Скажи лучше, долго стоять?

— Ладно, долго стоять?

— А столько же, сколько и ждать, — гоготнул дед.

Шадрах наклонился и влепил ему пощечину.

— Долго стоять?

Старик передернулся, расширил глаза.

— Очередь — четыре мили, — ответил он, сглотнув слезы.

— Четыре мили?! Это же на несколько дней. У меня и часа-то нет.

— Торопишься сдать? — Дед жадно уставился на ноги молодого мужчины. — А то, если хочешь, я за тебя подежурю. Вместе пойдем…

Это было последнее, что услышал Шадрах, прежде чем устремиться в тоннель, выставив перед собой бляху и пистолет — личные талисманы против мрака.

Поначалу все шло неплохо: люди шарахались от оружия, или от бляхи, или от сердитого взгляда, — можно было подумать, что между местом в цепочке и силой сопротивления существовала обратная связь. Однако чем ближе к голове очереди, тем плотнее теснились ожидающие и тем неохотней они уступали дорогу неизвестному выскочке. Шадраха толкали, хватали за рукава со злостью, накопившейся в отсутствие утраченной плоти. Дошло до того, что мужчине пришлось палить из пистолета, чтобы заставить их посторониться. Мамаша с ребенком на руках принялась кричать, но Шадрах вытащил голову Иоанна Крестителя и сунул ей под нос; голова завизжала в ответ, и женщина завопила уже совсем по другой причине. Высокий одноглазый силач, вообразивший себя борцом, попытался было встать на пути, но тут же очутился на полу, зажимая свои яйца. В очереди, к изумлению Шадраха, попались и сурикаты. Чтобы сбить их с толку, мужчина снова достал Иоанна:

— Ему нужно тело, срочно!

В воздухе все резче пахло мочой и потом; Шадраха мало-помалу пробирала клаустрофобия. Он молотил кулаками по вражеской многолапой твари, он кричал и пинался, медленно продираясь вперед, чувствуя, что тонет, и вот, когда мужчина понял, что больше не вынесет, в этот самый миг тоннель выплюнул его в приемную банка органов.

Шадраха встретили пять кряжистых представителей обслуживающего персонала. Учтивая секретарша. И медсестра с весьма деловитым видом.

— Ваше имя, сэр? — хмуро осведомилась она, сверяясь с голографическим списком, который висел перед ней вроде полупрозрачной паутины из пурпурных каракулей.

В модной раскраске секретарши сквозило нечто демоническое. Дородный обслуживающий персонал отличался шрамами на головах и нервической дрожью.

Шадрах показал бляху, а пистолет убрал в карман. Знак всемогущего Квина возымел свое действие, и посетителя любезно проводили к дверям.

— Сюда проходите, — сказала сестра. — Подождите хирурга. Он вам поможет.

Мужчина вошел — и ахнул, ступив на высокий помост. Под ногами лежал основной этаж банка органов. Над полом ярусами вздымались колонны, которые упирались в потолок футах в двухстах над головой. Перед глазами тянулись до самого горизонта ряды высоких каменных арок. С первого взгляда помещение более всего напоминало соборы, возведенные в районе Толстого в подражание храмам древности, но странным образом сменившие назначение.

Там, где по стенам полагалось размещаться статуям святых, располагались в прозрачных капсулах человеческие тела, чья белая-белая кожа даже поблескивала на свету, — ряды над рядами, множества и множества тел, бесконечность, от которой становилось дурно. Колонны, что поднимались и образовывали арки пучками по пять или шесть штук, вовсе и не были настоящими колоннами, а трубопроводом для крови и прочих жидкостей. Гигантские алые, зеленые, синие и прозрачные трубы прорезали собор подобно артериям. Вверху виднелись подсвеченные изнутри витражи с абстрактным рисунком, оказавшиеся на самом деле стеклянными полками, за которыми хранились органы: желтые печени, красные сердца, бледные руки, белые глазные яблоки, четки из нервов, удаленных из организма.

Позади на помосте находилась мемориальная доска в честь павших хирургов — и новые ряды тел, каждое из которых смотрело перед собой отрешенным, страдальческим взором истого мученика, но ни одно не походило на Николь.

Над головой, в ужасно спертом воздухе, провонявшем кровью и густо гниющими трупами, кружилась пыль и шары наблюдательных видеокамер, усеянные выпуклыми линзами, бесчисленными, как поры. Из крыльев собора смутно раздавался шум работы хирургов (так подумал Шадрах): звон скальпеля о скальпель, будничные мужские голоса, булькающие вскрики. Впрочем, стоило их вообразить, как призрачные звуки растаяли. А вокруг — и сверху, и снизу — никого, кто бы шевелился или же не был замурован в стене, точно мертвец.

Сплошная тишь да гладь, и никакого отпора. Мужчина даже растерялся, так что когда из длинной анфилады послышался дробный шум, он скорее испытал облегчение, нежели тревогу. По мраморному полу топали чьи-то ноги. Звук не исчез, но стал еще громче, отчетливей и почему-то жестче, петляя между колоннами с ихором и кровью.

Шадрах напряженно всматривался сквозь арки, пытаясь отыскать его источник. Раздался смех — короткий, лающий, невесть откуда. Визг — протяжный, женский. Затем опять ничего, кроме топота. Вот за колонной робко мелькнула тень, глазам померещилось какое-то движение, на миг возникло лицо, которое будто бы растворилось в мраморе. И снова дробь шагов. Мужчина достал пистолет и двинулся к лестнице, ведущей вниз.

Наконец-то какой-то враг, и можно действовать. Но тут что-то вышло на свет. На расстоянии это больше всего смахивало на изуродованную букву «Н» со сломанной перекладиной: две вертикальные черточки, а между ними горизонтальная. Когда загадочное нечто приблизилось, хотя и бочком, и хромая, Шадрах осознал, что ошибся. Перед ним были два человека, соединенных посередине. Они бежали, кружились и бранились и так постепенно оказались у подножия лестницы. Мужчина рассмотрел пару дряхлых существ, иссушенных, согбенных, морщинистых до полной невозможности различить их пол. Эти люди дрались между собой за белоснежное тело девочки. Из огромного разреза подле груди улыбались ее внутренности.

— Добро пожаловать в собор кадавров, как мы его называем, — послышалось за спиной.

Шадрах рывком обернулся.

Позади стоял сухопарый бледный мужчина с ястребиными чертами лица. Глаза его прятались за очками, а одеяние состояло из багрового докторского халата и алой шапочки. Руки в ржаво-красных перчатках человек держал так, чтобы кровь с них капала на мраморный пол, а не на форму. Вид у него был старый и юный одновременно, как если бы тревожные морщины до времени отпечатались на лице подростка.

— А вот этого не надо! — рявкнул незнакомец, указывая на пистолет.