Болотный цветок - Вера Крыжановская

Ее голос дрожал от гнева, и глаза сверкали.

Граф, который ходил из угла в угол по комнате, заложив руки в карманы, остановился перед бабушкой и смерил ее сердитым взглядом.

— Ты предпочитаешь, вероятно, чтобы она была публично опозорена, а я ранен или убит на дуэли с Адауровым? — глухо и раздраженно сказал он. — Несомненно, я поступил легкомысленно, да мы оба не знаем, как случилась эта глупость; но раз дело сделано, я требую от тебя, grand' mere,[4] чтобы ты встретила Марину по-род-ственному, хотя бы наружно только. Она так молода, кротка и великодушна, что это во многом облегчает мою неизбежную жертву. Кроме того, она не должна никогда подозревать, что тебе известны причины нашего брака.

— Если бы в данном случае дело шло не о спасении чести одной из Червинских, я никогда, никогда не дала бы согласия на эту противную свадьбу. Но, если уж я мирюсь с фактом, а ты предпочел подобный брак дуэли, то я сама знаю, чего требуют приличия, и не тебе меня учить, как себя держать.

— Я больше от тебя ничего не требую, grand'mere. Я бы и сам предпочел жениться на католичке, потому что не одобряю смешанных браков, но… теперь другого выхода нет, и наша жертва неизбежна.

Чмокнув наскоро графиню в руку и, видимо, довольный окончанием неприятного объяснения, он вышел.

Оставшись одна, взволнованная графиня принялась ходить по комнатам; на лице ее мелькало выражение гнева и презрения, а по временам злобная усмешка кривила тонкие губы.

Хотя на дворе было еще светло, но сквозь узкие с разноцветными стеклами окна проникало мало света, и комнату окутывал полумрак; старинная мебель и портьеры из темно-фиолетового бархата придавали ей еще более сумрачный вид.

Устав от волнения и долгой ходьбы, графиня опустилась в кресло у окна и позвонила.

— Узнай, дома ли отец Ксаверий и, если он у себя, попроси его ко мне, — приказала она лакею.

Но лакей вскоре вернулся с докладом, что «его преподобие» отправился в соседнее село навестить больного.

Графиня молча облокотилась на подоконник и задумалась.

Она так была погружена в свои мысли, что не заметила даже, как зажгли лампы, и подняла голову, лишь когда кто-то встал перед ней у окна.

— Ах, это ты, Камилла? Я думала, что это отец Ксаверий. Какой у тебя растерянный вид, случилось что-нибудь?

Панна Камилла Врублевская, компаньонка и даже отчасти родственница графини, была старая дева, маленького роста, тощая и белобрысая. Одета она была вечно в черное, на руке висели четки, а на шее крест из бус; но, несмотря, однако, на такое полумонашеское одеяние, щеки панны Камиллы были нарумянены, а брови подведены.

— Я только что узнала, графиня, что молодой граф женится, правда ли это? Да?

— Да, да, Камилла, это правда, да только нечему тут особенно радоваться. Стах женится на Адауровой, дочери мужа Юлианны. А кто тебе сказал про его женитьбу?

— Iesus, Maria! На еретичке? — всплеснула руками ошеломленная Камилла. — Это Франк, камердинер молодого графа, рассказал мне, — оправившись продолжала она, — Я услыхала шум на галерее, подле графского кабинета, пошла взглянуть и вижу, что распаковывают большой ящик, только что доставленный с железной дороги. Тут Франек и сказал мне, что это картина, на которой нарисован портрет невесты графа. Картина будет висеть потом в кабинете графа Станислава; но пока там нет места и ее на время поставят в галерее, а граф сказал, что сам укажет, как и где разместить лампы для лучшего освещения, — докладывала панна Камилла.

— Ага, портрет невесты? В таком случае и мне интересно на нее взглянуть. Я ведь не имею ни малейшего представления о ее наружности, а предупредительность Стаха внушает подозрения, что барышня, должно быть, недурна собой, — насмешливо заметила графиня.

Молодой граф занимал вновь пристроенный флигель замка. К его кабинету примыкала длинная стеклянная галерея, увешанная картинами и портретами и уставленная статуями и редкими растениями; галерея выходила на просторную террасу. В этой-то галерее граф решил установить на время картину «Блуждающий огонек», которую ему подарил Павел Сергеевич, решив удовольствоваться копией.

Идя на половину внука, графиня встретила на пути отца Ксаверия и взяла его с собой.

— Пойдемте, отец, взглянуть на портрет будущей жены Станислава. Он только что объявил мне, что женится на дочери мужа Юлианны.

— Ксендз чуть не подпрыгнул.

— На схизматичке? Возможно ли?

— Увы, да! Об этом я хочу с вами особо поговорить; зайдите ко мне после чаю.

Отец Ксаверий утвердительно кивнул головой.

В это время они вошли в галерею, где был полный беспорядок. Статуи и кадки с деревьями были сдвинуты; снятые со стены картины составлены на пол. Хотя картина не была еще повешена и стояла прислоненная к стене, но лампы с рефлекторами уже были зажжены.

Самого графа не было, зато перед картиной стояла кучка прислуги и вполголоса перекидывалась замечаниями. Увидав старую графиню, челядь разбежалась; остался один Францишек, который и пододвинул ей кресло.

Земовецкая долго рассматривала картину и лишь продолжительным «Ого-о» выразила свое удивление.

Ксендз встал за ее креслом и, взглянув на картину, замер в восхищении. Глаза его, как очарованные, впились в фантастическое видение «Блуждающего огонька», и то яркая краска, то глубокая бледность попеременно сменялись на его лице; он не мог отвести взгляда от обаятельного, воздушного образа Марины, и лишь голос графини вызвал его из оцепенения.

— Как вы это находите, отец Ксаверий?

— Немножко откровенный и легкий костюм и, к тому же, я нахожу картину дурным предзнаменованием, — глухим голосом ответил он.

— Да, да. Невеста, вступающая в дом, опираясь на смерть, и влекущая своего рыцаря на явную гибель, не сулит ничего хорошего. Но я убедилась, однако, что жертва, приносимая Станиславом, не из тяжелых, — кисло улыбаясь, сказала графиня и вышла.

— До свидания, отец, я буду ждать вас после чаю.

Было почти одиннадцать часов, когда отец Ксаверий вошел в гостиную графини.