Оникромос - Павел Матушек

солнцу. Озноб медленно отступал, но чем дольше Друсс смотрел на свою грязную одежду, тем сильнее его охватывала злость. Действительно, он должен был разозлиться из-за похищения, изоляции и украденного времени, которого у него оставалось не так уж много, но, к собственному удивлению, более всего его раздражала испорченная одежда. Друсс не мог с собой ничего поделать, хотя понимал, что это глупость, а обитая в городе, где преобладают существа, в принципе не пользующиеся одеждой, нельзя рассчитывать на понимание. С детства ему приходилось терпеть насмешки и издевательства заминской и перусской детворы. Хорошо, что у него был брат. Благодаря Басалу Друсс всё это выдержал и дожил до того времени, когда стал настолько зрелым и выносливым, что подобные оскорбления перестали его задевать.

Бедный Басал… Друсс скорчился на стволе и почувствовал себя как никогда одиноким. Он вспомнил образ брата, матери и отца, а потом начал представлять себе, что бы было, если бы они жили среди людей, среди одетых существ. Как бы сложилась их жизнь? Были бы они счастливее? И были бы до сих пор вместе?

Друссу вспомнились странные рассказы о Маленьких Человечках Короля Орфы, которые, кажется, очень похожи на людей и тоже носят одежду. Только они намного меньше. Друсс задумался, не может ли быть так, чтобы люди придумали Маленьких Человечков, чтобы не чувствовать себя единственной расой на Усиме, которая по непонятным причинам носит одежду. Погруженный в свои мысли, он кинул взгляд в сторону и заметил, что его брюки немного сползли со ствола карликового экмара. Он протянул руку, чтобы поправить их, как вдруг краем глаза заметил какое-то движение. Он мгновенно повернул голову и у противоположной стены трубодома увидел голого, скорчившегося человека. Друсс встал. Тот тоже поднялся. Друсс махнул ему рукой. Тот повторил его жест, и Друсс понял, что смотрит на свое отражение, возникшее на зеркальной поверхности круглых листьев призрачной лианы, вьющейся по стене подобно струйке сизого тумана. Именно в такое состояние переходят растения, когда их окутывает влажное дыхание существа, выпускаемого перусами во время Фестиваля Роста.

Друсс пригляделся к себе. У него были короткие тощие ноги, узкие плечи, худые руки и вздутый, торчащий живот, под которым скрывался маленький скрюченный член. Осунувшееся лицо покрывала седая растительность – усы и борода, которые он лишь изредка подстригал ножницами. Сквозь редкие рыжие волосы просвечивала веснушчатая лысина. Его брат очень на него походил, хотя ростом был чуть выше. Но теперь, когда не стало Басала, Друсс стал человеческой особью, единственным представителем своего вида в этом городе. В отрыве от других людей он не уродлив, не красив, не высок, не низок, не умен, не глуп. Он – неудобная диковина, которую следует удалить из Линвеногра или бросить в месте, подобном этому, где он в одиночестве умрет с голоду.

Друсса охватило гнетущее чувство уверенности в том, что он никогда не узнает ни тайну Импульса, ни то, чего в действительности добивался его отец и почему ради этого ему пришлось спуститься в Квалл. Друссу казалось, будто внутри него пустое неподвижное пространство, сосредоточенное вокруг явственного ощущения, что его жизнь закончится именно здесь, что он исчезнет из Линвеногра так же, как когда-то исчез его отец, и что это, собственно, уже произошло.

Друсс сел и утопил лицо в ладонях. Он подумал, что с помощью таблотесора можно было бы вызвать Тенана и Хемеля, но тут же понял, что это мало что даст, ведь он не знает, где находится. Город большой, и даже если помощники сразу кинутся его искать, даже если им очень повезет, то без конкретных ориентиров им потребуется несколько дней. Слишком много. А время уходит. Это, наверное, тот самый момент, когда стоит сказать себе: «Всё, хватит, дальше я не пойду!» И эта мысль принесла ему успокоение. Он поднял голову, чтобы еще раз взглянуть на свое отражение, – и замер. Его зеркальный двойник не сидел, как он, а стоял, улыбался и указывал пальцем вверх.

– Что? – спонтанно вырвалось у Друсса, который видел в своей жизни множество зеркальных лиан, но ни в одной из них не проявлялось отражение, наделенное собственной волей.

В ответ двойник Друсса развел руками и еще раз с улыбкой направил палец вверх. Друсс машинально поднял глаза, но не заметил ничего полезного или заслуживающего внимания. Голубой круг безоблачного неба и солнце, уже коснувшееся кромки трубодома.

– Это какое-то безумие, – пробормотал Друсс.

Двойник пожал плечами, не переставая улыбаться, и было в этом что-то обезоруживающее, удивительным образом наполняющее живой энергией и побуждающее к действию.

Друсс преодолел внутреннее сопротивление, собрался и открыл таблотесор, но почему-то не мог на нем сосредоточиться и воспринимал как нечто бесформенное, мерцающее и размытое, скопление бегающих белых муравьев. Это было странно, но наводило на размышления. Друсс закрыл таблотесор и взглянул на своего зеркального двойника, который теперь покорно повторял его движения. Он растерянно размышлял, что все это значит, и в то же время пытался уловить нечто уже всплывающее из глубин воспоминаний. Он внимательно наблюдал. Терпеливо ждал, когда образ обретет плотность, резкость и наполнится призрачной материей памяти.

Дождался.

Друсс вспомнил, что несколько лет назад Менур возбужденно рассказывал ему об экспериментах перусов и их успешной, но малоэффективной разработке, позволявшей глушить таблотесоры. Метод работал исключительно на небольших расстояниях, а один перус мог воздействовать лишь на один чужой таблотесор. Кажется, несмотря на многочисленные попытки, повысить эффективность этого метода не удалось и дальнейшая работа была приостановлена. Да, именно так, Менур еще утверждал, что мощный разрушительный импульс может ненадолго отключить личностные функции сознания. А это значит, что перусы по-прежнему втайне совершенствуют методы внешнего воздействия на механику таблотесоров, и им почему-то очень важно, чтобы последний человек в Линвеногре бесследно исчез.

Не дождетесь!

Друсс забрался на ствол карликового экмара и крикнул:

– Эй ты, паукообразный, покажись! Я знаю, что ты там!

Долго ждать не пришлось. Через некоторое время из-за края трубодома осторожно высунулся эктоплазматический вырост.

– Да, я с тобой говорю! Скажи своему Магистру, что он ошибся! Понимаешь?!

Вырост сжался, потом нервно вытянулся, как будто перус не мог решить, что делать, и вдруг без предупреждения исчез из виду. Друсс удовлетворенно улыбнулся: сильная приверженность иерархическим отношениям – их самое слабое место. Какие бы ранее приказы ни получил этот перус, создававший помехи, теперь ему придется посоветоваться с Магистром, которому он подчиняется. И Друсс может этим воспользоваться.

Он быстро открыл таблотесор – как и ожидалось, у него не возникло проблем с его обслуживанием – и вызвал Тенана. На панели