К вечности - Елена Асеева

Бух! Бух! Бух!

Теперь стучало во мне ее сердце… отзываясь в смаглом сиянии моего естества. И мне стало чудиться, я днесь захлебнусь, подавлюсь этой искрой, что торчит у меня во рту. Потому как она в такт тому биению стала колыхаться во мне, доставляя боль.

«Успокойся! Успокойся!» — мысленно указал я ребенку, и вскоре она и впрямь притихла, а сердце ее перестало стучать.

Промеж того уже выпрямившийся Керечун, что-то торопливо, как он любил, докладывал Вежды. А Стынь медлительной поступью направился к девочке и куренту. Он остановился в полушаге от нас, и благодушно взглянув сверху вниз, усмехнулся.

— Девочка, — слышимо произнес старший брат, и я ощутил, как его взгляд проник в мозг дитя, что окутан был мной. Он миновал меня так и не приметив, хотя теперь я не стал выставлять завесу жаждая, абы меня распознали. Стынь, мог прощупать сам человеческий мозг, впрочем, поколь был не в состоянии выявить мое там присутствии или догадаться по мыслям ребенка, что он управляем более мощным созданием, для тех действ нужны старшие Боги али особая сцепка меня и человека. Да и потом способности брата, несомненно, оказались слабее моих и я, по-видимому, даже не задумываясь о том, прикрыл себя и мозг от как такового изучения.

Стынь также неспешно перевел взгляд с головы ребенка, не узрев в ней кроме сияния ничего странного, очевидно посчитав, что видит пред собой набирающуюся мощи искру, и, уставившись на курента, насмешливо досказал:

— Лихновец, зачем ты привел девочку. Ведь Господь Вежды, как распорядился. Паболдыри, мальчики, искры нашего Отца.

«Отца!» — коли б мог, я это провыл, простенал… а так лишь тягостно помыслил.

И уже не имя сил сиять, болезненно задрожал, поелику сердце девочки вновь принялось оглушительно стучать в груди, доставляя почему-то боль мне.

— Господь Стынь, но этот ребенком был помечен, и потому я его изъял с планеты. Он находился в указателе, выданном мне, — торопливо ответил Лихновец.

— Странно, — чуть слышно дыхнул Стынь и склонившись подхватив девочку под подмышки, поднял.

«Стынь! Стынь! Стынь! это я, Крушец!» — мысленно простонал я, теперь уже досадуя на собственные силы… досадуя на то, что не шевелятся мои губы… досадуя на то, что нет сцепки поколь меня и мозга.

Стынь был слишком юн, слаб в сравнении со мной. Он впервые видел лучицу в человеческой плоти и не ведал, как она выглядит, как сияет. Абы дотоль мой старший брат достаточно долго болел, и как итог не боролся за Дажбу, и также не прикасался к Кручу, в образе лучицы. Стынь, просто не понял кто перед ним, не сумел ощутить по юности, моего там присутствия. Он заглянул вглубь очей девочки, и я как обладающий особыми способностями, внезапно увидел полутемную, округлую залу пагоды. Высокий полусферический свод, который ноне точно растерял привычное сияние серебристых звезд. Они не просто перестали мерцать, а напряженно замерли, послав тусклые лучи света на зеркальные стены и, кажется, сдержав движение густоватой темно-серой материи, дотоль примостившейся ровными испарениями на глади черного пола.

Повдоль залы инолды колыхая, взбивая ногами те ровные слои дыма прохаживался мой Творец, в темно-синем сакхи. Он был не просто расстроенным, а словно придавленным от переживаний.

— Отец, — прозвучал певучий объемный бас Стыня, наполняя своей теплотой помещение пагоды. — Может, стоит отправиться к Родителю. Повиниться, коли понадобиться. Может Он знает, где наш Крушец. Может, малецык жив, не погиб. И это было не самовольство, оное ты в нем замечал, а нечто иное?

«Жив! Жив! Не самовольство!» — послал я мысленно старшему брату, стараясь воздействовать на него и одновременно избавляясь от видения прошлого.

Еще миг и я вновь узрел столь дорогое мне лицо Стыня, которое видел на продолжение роста в руке Отца, также часто. Его густые, прямые, черные брови несколько удивленно изогнулись, и вельми ярко блеснул берилл в правой из них. Брат судя по всему, что-то почувствовал, уловил мои послания, но так как я еще не умел их выдавать направленно, не умел осуществлять невербальное общение (общение внеречевое, и в божественном случае передающее мысли, образы, чувства и неосознанные состояния на расстоянии) так и не принял посылаемого мной. Он бережно опустил девочку вниз и поставил ее подле Лихновца.

— Стынь, малецык мой бесценный, пойдем, — мягко позвал Вежды. Его, стоящего возле Керечуна, теперь полностью заслоняла мощная фигура Стыня, и как я понял, он не собирался подходить к девочке. — Пойдем милый, Отец тебя ждет. Уже все готово к отлету, не надобно оставлять нашего дорогого Отца надолго одного, тем паче Темряй давеча отбыл.

Это было нестерпимо… нестерпимо…

Слышать их. Видеть, вот в шаге от себя и быть не в состоянии подать зова, крикнуть, заговорить, хотя бы шевельнуть губами, чтобы они обратили внимание.

— Такая сияющая, — наконец отозвался Стынь и не торопко развернувшись направил свою поступь к старшему нашему брату. — Ты, видел, Вежды, такая сияющая и девочка.

— Ну, что ж, мой милый и так бывает, — усмехаясь заметил Вежды и Стынь несколько ступив вбок, приоткрыл для меня весь величественный вид старшего брата.

Находящийся в навершие венца Вежды глаз, нежданно вздрогнул и сжал до вытянутой полосы черный ромбической формы зрачок, единожды сузив и окружающую его коричневую радужку. Еще доли бхараней и ромбически-вытянутый зрачок многажды увеличившись, заполонил всю коричневую радужку и белую склеру. Вежды дотоль неотступно смотрящий на Стыня, перевел взгляд на девочку и глаз в его венце торопко сомкнулся золотыми веками, полностью поглотив его недра. Еще малость и видимым удивлением блеснули очи старшего брата, а после широко отворились так, что верхние веки вздыбившись короткими ресницами подперли брови. И незамедлительно позадь его головы насыщенно блеснули лучи света. Сие было изумительное по яркости радужное сияние, отчего мне почудилось, это замерцали отблесками багряные сосуды и белые жилки, оные увивали с обратной стороны глаз в навершие ореол-венца Вежды.

Однако это переливался не венец. Потому как уже в следующее мгновение я увидел большую птицу, точнее сравнения не придумаешь, чьими Творцами данного многочисленного семейства являлись Дивный и Словута. У этой же птицы лицезрелась приплюснутая голова с длинным крючкообразным клювом, широким хвостом и мощными крыльями, где также явственно наблюдалось оперение только прозрачно-радужного оттенка. Она, внезапно будто заполонила своим прозрачно-радужным телом венец Вежды, а засим плавно взмахивая крылами, медленно сомкнула их края подле его лица. Тем движением вроде как поставив невидимый щит, меж братом и девочкой… меж братом и мной. И тотчас старший брат дернул вельми резко головой влево и отстраненным голосом молвил в сторону стоящего подле него черта: